Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-8159-0310-8

Мария Константиновна Башкирцева (1860—1884), русская художница, автор всемирно известного «Дневника», написанного ею по-французски и несколько раз выходившего по-русски. (Наиболее полный текст публикуется в «Захарове» летом 2003 года.) Большую часть жизни прожила в Париже, где и умерла в возрасте 24 лет. Несмотря на столь ранюю смерть от чахотки, прожила удивительно полную и яркую жизнь. Была множество раз влюблена, больше всего на свете жаждала славы и поклонения, переписывалась с Эмилем Золя и Ги де Мопассаном, выставляла свои картины в Парижском Салоне и получала награды, общалась с замечательными людьми. Всё это так и не увидело света: дневник в традициях того времени был сильно сокращен наследниками, которые убрали оттуда самые сокровенные и интимные подробности ее жизни и частной жизни ее семьи. Александр Александров восстанавливает всё то, что осталось за кадром: множество лет он изучал жизнь Муси, как называли Башкирцеву ее близкие, и вряд ли кто знает о ней больше, чем он. «Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую в 1884 году русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее написанный по-французски «Дневник», неоднократно издававшийся в русском переводе в конце XIX — начале XX века и недавно переизданный вновь. ...Какой соблазн изложить законченную человеческую жизнь, наполненную чаяниями и страданиями, душевной и физической болью; жизнь, вызывающую предельное сопереживание в чувствительных душах; и покуда такие души — а их миллионы! — не переведутся на земле, ей, Башкирцевой, будут сочувствовать...»

---

это дело ведет. Интересно, из чего она исчислила сумму взятки? Но дядя Александр, ловкач и хитрован, уже устроил все по-другому. Его слуга, втеревшись в доверие судьи и

поставляя ему девочек (как тут не вспомнить генерального прокурора России Скуратова!), подпаивает судью и подсовывает ему на подпись компрометирующие письма. Далее

следует элементарный шантаж и вещественные доказательства, какие, видимо, все-таки

были, из дела судьей изымаются. Процесс прекращен. Цель оправдывает средства.

Публика рукоплещет. Мария, разумеется, не ропщет, - она счастлива, ведь сама она плоть

от плоти этого общества:

“Наконец, мама, обвиняемая в том, что воспользовалась доверием мужчины и почти силой

заставила его жениться на своей сестре, мама - основная обвиняемая, выйдет чистой из

“тюрьмы” через двенадцать лет. Дело называлось: “Попытка завладения обманным

способом состоянием г-на Романова”... Через десять лет сплетен и клеветы, все наконец

стали невиновными. Но кто возместит тот моральный ущерб, который причинило это

ужасное дело?” (Неизданное, запись от 18 июля 1881 года.)

Теперь прочь отсюда, ничто больше не держит, тетино состояние сохранено, и так хочется

обратно в Париж, на прогулки в Булонский лес, в мастерскую Жулиана, к своим. Но

сперва надо посетить Лавру в Киеве, матери городов русских, куда стекаются паломники

со всех концов России, помолиться. Может быть, Господь Бог вдохновит доктора, который

поможет ей. Она мечтает хотя об этом.

Она пешком идет в Лавру вместе со всеми богомольцами. В руках у каждого свечка - в

пещерах темно. Они тесны, низки и сыры. Вся семья горячо молится за нее: мать, отец и

Дина. Монах показывает гробы с телами святых.

“Святой Иван был погребен заживо стоя, только голова и плечи его оставались наружу. Так

он и умер, а потом его одели, как и всех остальных, а потом стали поклоняться. Это

производит чрезвычайно устрашающее впечатление. В некоторых гробах монахи лежат

по-двое. ( Вероятно, при жизни были любовниками – авт.) Все они одеревенелые и

прямые, у всех руки сложены на груди, только у одного согнута нога и поднято колено, это

ужасно... У меня перевернулась душа, когда я увидела столько мертвецов, да еще в

открытых гробах. Но я похолодела еще больше, когда увидела маленькие окошки, через

которые время от времени подавали еду добровольно замуровавшим себя. Многие из них

прожили так и двадцать, и тридцать лет”. ( Неизданное, запись от 21 июля 1881 года.) Запись, описывающая посещение Киево-Печерской Лавры, сильно сокращена. Непонятно, почему это сделано. Ужасающе-протокольная запись. Здесь, в холодных пещерах, она

почувствовала сильную боль в правом легком, сначала ей показалось, что это всего лишь

от пронизывающего холода и сырости, но с тех пор боль стала повторяться всякий день и

порой с такой силой, что становилось трудно дышать.

По приезде в Париж она узнает от доктора, что не только правое легкое повреждено, но и

левое тронуто. Чахотка прогрессирует.

К тому же она посещает свою бывшую гувернантку мадемуазель Колиньон, которая при

смерти. У нее, как и у другой ее гувернантки, мадемуазель Брэн, умершей в Крыму, все та

же чахотка. Так что Марии было от кого заразиться.

Мусю поражает, как изменилась ее гувернантка, это сама смерть. В комнате крепкий запах

бульона, который дают больным. Мусю потом преследует этот запах. Она, естественно, думает о себе:

“Представляете ли вы себе меня слабой, худой, бледной, умирающей, мертвой?

Не ужасно ли, что все это так? По крайней мере, умирая молодою, внушаешь сострадание

всем другим. Я сама расстраиваюсь, думая о своей смерти. Нет, это кажется невозможным.

Ницца, пятнадцать лет, три Грации, Одиффре, Рим, безумства в Неаполе, Лардерель,

живопись, честолюбие, неслыханные надежды - и все для того, чтобы окончить гробом, не

получив ничего, даже не испытав любви!” (Запись от 26 июля 1881 года.)

В опубликованной записи выкинуты имена Одиффре и Лардереля, как они выкинуты и из

всего дневника, а между тем, они в перечислении объясняют, например, что за “безумства”

были в Неаполе. Конкретные безумства, с графом Лардерелем, игра с репутацией, а не

просто жеманные восклицания патетично- истеричной девы.

Она глохнет все больше и больше. Ее глухота причиняет ей постоянную пытку:

“В магазинах я дрожу каждую минуту; это еще, куда ни шло, но все те хитрости, которые я

употребляю с друзьями, чтобы скрыть свой недостаток! Нет, нет, нет, это слишком

жестоко, слишком ужасно, слишком нестерпимо! Я всегда не слышу, что говорят мне

натурщики, и дрожу от страха при мысли, что они заговорят; и разве от этого не страдает

работа? Когда Розалия тут, то она мне помогает; когда я одна, у меня голова идет кругом и

язык отказывается сказать: “Говорите погромче, я плохо слышу!” Боже мой, сжалься надо

мною! Если я перестану верить в Бога, лучше сейчас умереть от отчаяния. На легкое

болезнь перешла с горла, от горла происходит и то, что делается с ушами. Вылечите-ка

это!

Боже мой, неужели нужно быть разлученной с остальным миром таким ужасным образом?

И это я, я, я! Есть же люди, для которых это не было бы таким страданием, но...” (Запись

от четверга, 4 или 11 августа 1881 года. Во французских и дореволюционном издании

запись неправильно датирована 9 августа. Следующая запись идет от субботы, 13 августа, а мы знаем, что дни недели Башкирцева ставила безошибочно, значит, запись сделана в

четверг, который был в эти дни 1881 года, 4 или 11 августа. Неправильность датировки

записи от 9 августа заметила только редактор захаровского издания. Но все это, как

говорил Владимир Набоков по другому случаю, прихоть библиофила. Один день, другой, какая к черту разница, когда на карту уже поставлена жизнь).

После Парижа почти сразу они уезжают на некоторое время в Биарриц, курортный

городок на юго-западе Франции, который стал знаменит благодаря частым посещениям

его императором Наполеоном III, где тот построил свою виллу “Евгения”, видевшую

многих именитых гостей. По дороге в Биарриц, в Бордо, Мария с мамами смотрела “Даму

с камелиями”, в котрой блистала Сара Бернар. Как и положено, актриса ей понравилась.

Собственно, Муся даже и не скрывает, что ее мнение зиждется в основном на мнении, которое уже давно сложилось в обществе - Сара очаровательна. Не исключено, что Сара

Бернар действительно ей нравилась, актриса выглядела эталоном, к которому стремилась

и сама Мария: она была не только актрисой, но и художницей, скульптором,

писательницей. И главное, уже тогда в свои тридцать семь лет была невероятно знаменита.

К концу жизни она приобрела даже собственный театр на площади Шатле в Париже,

который носил ее имя. Там она осуществила то, что до нее не сделал никто из актрис, сыграла на сцене Гамлета в одноименной пьесе Шекспира. Впрочем, она играла и

Джульетту лет до семидесяти. Говорят, неплохо.

Однако вернемся к нашей героине. Две недели в Биаррице вполне достаточно, чтобы

понять, здесь делать нечего - ни знакомых, ни хорошего общества, ни даже приличных

пляжей - все убого. Правда, Мария находит, что море здесь восхитительного цвета. Но что

здесь делать? Принимать песочные ванны? Или теплые морские? В первое воскресенье

сентября здесь проводится интереснейший праздник басков, но они опоздали, приехали

почти на две недели позже. А совсем рядом - Испания, которая манит к себе и притягивает.

Вместе со своими мамами Мария отправляется туда. Для богатых людей нет

невозможного. Благо от Биаррица до границы с Испанией два шага.

Глава двадцатая

ЖИВОПИСНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ИСПАНИИ

МАДЕМУАЗЕЛЬ АНДРЕЙ

Они выехали из Биаррица в четверг, 29 сентября, утром, и уже вечером приехали в Бургос, некогда столицу всей Старой Кастилии, а теперь столицу одноименной провинции

Испанского королевства. Она записывает в дневник, что Пиренеи поразили ее своей

величественной красотой, не то, что “картонные утесы Биаррица”. Кстати, слово

“Биарриц” с языка басков и переводится, как “две скалы, два утеса”. Одна из купален, самая тихая, и располагается в Биаррице в бухточке между двух скал.

В Мадриде они сразу попадают на бой быков. Шум, дикие вопли, вырывающиеся из

многих тысяч глоток, махание платками; идет отвратительная бойня лошадей и быков, правда, и людям иногда достается. Для нее все это не более, чем низкая игра:

“В обезумевшее животное, раздраженное многоцветными плащами, всаживают что-то