Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-8159-0310-8

Мария Константиновна Башкирцева (1860—1884), русская художница, автор всемирно известного «Дневника», написанного ею по-французски и несколько раз выходившего по-русски. (Наиболее полный текст публикуется в «Захарове» летом 2003 года.) Большую часть жизни прожила в Париже, где и умерла в возрасте 24 лет. Несмотря на столь ранюю смерть от чахотки, прожила удивительно полную и яркую жизнь. Была множество раз влюблена, больше всего на свете жаждала славы и поклонения, переписывалась с Эмилем Золя и Ги де Мопассаном, выставляла свои картины в Парижском Салоне и получала награды, общалась с замечательными людьми. Всё это так и не увидело света: дневник в традициях того времени был сильно сокращен наследниками, которые убрали оттуда самые сокровенные и интимные подробности ее жизни и частной жизни ее семьи. Александр Александров восстанавливает всё то, что осталось за кадром: множество лет он изучал жизнь Муси, как называли Башкирцеву ее близкие, и вряд ли кто знает о ней больше, чем он. «Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую в 1884 году русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее написанный по-французски «Дневник», неоднократно издававшийся в русском переводе в конце XIX — начале XX века и недавно переизданный вновь. ...Какой соблазн изложить законченную человеческую жизнь, наполненную чаяниями и страданиями, душевной и физической болью; жизнь, вызывающую предельное сопереживание в чувствительных душах; и покуда такие души — а их миллионы! — не переведутся на земле, ей, Башкирцевой, будут сочувствовать...»

---

Марию в Гавронцы, но дочь противится, надо дождаться открытия Салона, а потом и его

закрытия. Где-то в глубине души у нее теплится надежда, что она может получить медаль.

На вернисаж по ее билету они идут вчетвером: отец, мать, Алексей Карагеоргович и сама

Муся. Потом Муся еще не раз посещает Салон, общается с художниками, ее хвалит сам

Лефевр, находя в ее картине большие достоинства.

Но отец хочет уехать, как можно быстрей. Ему эта живопись вообще “до лампочки”. Муся

согласна ехать в Россию, если подождут еще неделю. Ей хочется дождаться вручения

наград. Дождавшись, она расценивает это вручение, как большое горе для себя, о котором

знает только Жулиан. Мы не знаем, что именно, какую награду получила на этом Салоне

ее счастливая соперница, Луиза Бреслау, но она ее получила. Она несколько раз была

награждена на Салонах. То, что награду получила Бреслау, не участвовавшая в

пресловутом соревновании по заданию Жулиана, особенно задевает Марию; в дневнике, против своего обыкновения, она даже не отмечает, что это был за приз, а проверить у нас

нет возможности, хотя, наверняка существует какой-то французский источник, где

перечисляются все награды всех Салонов за время их существования.

Когда она записывает в свой дневник о своей болезни у нее вдруг неожиданно вырывается:

“ ...Но картина Бреслау! Это ужасно. Вот денек!...” ( Запись от 20 мая 1881 года.) Вероятно, она только что узнала о присуждении наград. Она ничего не получила в этот

раз. Полугодовой марафон с участием в Салоне закончен. Париж подспудно угнетает, хотя

она все еще хочет остаться и подговаривает доктора, чтобы тот убедил родителей не брать

ее с собой для ее же пользы. Но на перроне, когда она провожает отца и мать, с ней вдруг

случается истерика: она рыдает, мать рыдает, тетя рыдает, рыдает и Дина, а отец

растерянно вопрошает: “ Что же делать?” Проводники не пускают ее в вагон, так как для

нее нет билета. Родители и Дина уезжают. В дверях отходящего поезда она видит мать, заламывающую руки.

“Я плакала о том, что нужно было ехать, плачу о том, что осталась. О Бреслау я почти

забыла, но... я ничего не знаю, я думаю, что здесь я буду лучше лечиться и не буду терять

времени”. (Запись от 23 мая 1881 года.)

Не забыла она о Бреслау, это так, фигура речи. Занозой сидит в ее сердце успех

соперницы.

На следующий день Башкирцева заезжает к Тони Роберу-Флери, который сильно болен,

оставляя ему благодарственное письмо. Заезжает и к Жулиану, но его не застает. Для нее

все решено - в этот же день она покидает Париж.

Ее статья, посвященная последнему Салону и подписанная Полиной Орелль, появляется в

журнале “Гражданка” уже после ее отъезда. В ней она раздает всем по заслугам: Бугро, Бастьен-Лепажу, Каролюс-Дюрану, одним словом, всем знаменитостям, не забывает и

Бреслау, с которой сводит счеты на журнальных страницах.

Через пару месяцев, вернувшись из России в Париж, она запишет в дневнике:

“Я пересмотрела свои картины, по ним можно проследить мои успехи шаг за шагом.

Время от времени я говорила себе, что Бреслау уже писала прежде, чем я стала рисовать...

Вы скажете, что в этой девушке заключен для меня весь мир. Не знаю, но только не мелкое

чувство заставляет меня опасаться ее соперничества.

С первых же дней я угадала в ней талант. Один ее штрих на одном из моих рисунков

кольнул меня в самое сердце - это потому, что я чувствую силу, перед которой я исчезаю.

Она всегда сравнивала себя со мною. Представьте себе, что все ничтожества в мастерской

говорили, что она никогда не будет писать, что у нее нет красок, а есть только рисунок.

Это же самое говорят обо мне...” ( Запись от 18 августа 1881 года.)

Пока же, задев соперницу Бреслау в своей статье, она пишет в том числе и о себе, как о

посторонней, как о “мадемуазель Андрей”. Но к себе она относится несколько

снисходительней, критикует, как и всех, но отмечает, что художница - дебютантка, а значит

у нее все впереди. Другие отзывы в журналах не так к ней снисходительны и больно ранят

ее самолюбие.

Башкирцева и сама осознает, что слишком мечется, торопится, спешит выставляться, едва

овладев азами живописи и композиции, но за этим стоит не только непомерное ее

тщеславие, но уже укоренившееся в ней знание, что все это закончится через несколько

лет медленной и томительной смертью... Поэтому хочется спешить. Чтобы увидеть. Чтобы

насладиться. Чтобы почувствовать, чем пахнет слава. Не посмертная, а прижизненная.

Глава девятнадцатая

РОССИЯ. БОГОМОЛЬЕ. ЛАВРА

В Россию она едет, как всегда, через Берлин. Там встречается с Габриэлем Жери, который

теперь атташе во французском посольстве в Берлине. Она посещает его дома, что

неприлично для девушки, путешествующей без родственников. В его жилище она находит

свой портрет в серебряной рамочке, но намечавшаяся когда-то страсть уже быльем

поросла. Она расстается с Архангелом Габриэлем без сожаления.

Россия опять встречает ее невыносимым запахом лука в супе, вероятно, во Франции лук не

пахнет (Или как говорил один мой знакомый: “ В Америке даже трава по-другому растет), приветливыми чиновниками и носильщиками

(“Боже, неужели так было?” - невольное вырвавшееся восклицание автора), а также

лужами, грязью и сиренью в цвету, что вполне соответствует и теперешней

действительности.

Едва приехав в Гавронцы, девушка садится за рояль и играет нечто похоронное. Ее собака

Коко жалобно подвывает музыке - любимый концертный номер всех девушек всех времен.

Вслед за ней, ее картонками, собачонками и тридцатью платьями, самостоятельно

прибывают из Парижа письма и журналы. Жулиан пишет, что Тони Робер-Флери при

смерти. Служанка Розалия плачет, жалея Тони. Она славная девушка. К счастью, почти тут

же приходит депеша, где сообщается, что он выздоравливает. В журналах, присланных из

Парижа, упоминается мадемуазель Андрей, все что пишется о ней, независимо от оценки, воспринимается полтавскими провинциалами, как нечто небывалое. А то как же! Ведь это

ее имя напечатано в газете. Отец горд - вокруг нее светится ореол гения местного

значения. У предводителя дворянства - дочь гениальна. Она записывает в свой дневник:

“... из того, что там составляло мое отчаянье, здесь создается мне ореол”.

О Мусе все заботятся, ее окружают молодые родственницы: жена Павла, Нини, ее сестра и

Дина. Но купаться они ходят тайком, потому что боятся, что Муся увяжется за ними. А ей

нельзя простужаться, всем известно, что у нее чахотка. Поэтому, когда она собирается

писать с натуры, во дворе тут же строят беседку, а на ее деревянный пол постилают

солому.

Праздники следуют в имении один за другим. Кавалеры окружают ее с утра до вечера. Но

нет достойного. Правда, у соседа, несметно богатого Кочубея, два взрослых, неженатых

сына, но как назло, их нет в родных пенатах. К Башкирцевым в имение собираются

местные крестьянки, разглядывают ее, обнимают, желают хорошего мужа. В зале

устраивают танцы, приглашая военную музыку, которая играет за обедом и вечером на

балконе.

Но ее мало что радует, глухота усиливается, приметы предвещают скорую смерть:

разбивается зеркало, зажигают одновременно по три свечи.

“Неужели я умру? Бывают минуты, когда я холодею при этой мысли. Но я верю в Бога, мне не так страшно, хотя... я очень хочу жить. Или я ослепну; это было бы то же самое, так

как я лишила бы себя жизни... Но что же ожидает нас там? Не все ли равно? Избегаешь во

всяком случае знакомых страданий. Или, может быть, я совершенно оглохну? Я пишу это с

озлоблением... Боже мой, но я не могу даже молиться, как в былое время. Если это

означает смерть кого-нибудь близкого... Отца! Но если мама? Я никогда не могла бы

утешиться, что была резка с нею”. (Запись от 27 июня 1881 года.)

Россия вообще ее не радует, она не находит здесь деликатности (Ишь, чего захотела!), нравственности и скромности. В России никто ничего не боится, даже духовника, что в

провинциальной Франции невозможно было бы представить. Здесь не боятся ни старой

бабушки, ни тетушки, никого... Женятся по любви и очень легко увозят невест, как это

сделал ее родной брат.

Да и о какой нравственности можно говорить, если родственники, что Башкирцевы, что

Бабанины, одна шатья-братья, за обедом обсуждают тянущееся более десяти лет дело ее

матери и тетки, и сама Мария предлагает дать взятку в пятнадцать тысяч судье, который