Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Не требуется никаких подтверждений, что немецкая соци­ал-демократия никогда не позволит увлечь себя на этот путь. Однако в ее программном требовании — народная милиция вместо постоянного войска, как бы верно оно ни было,— в его справедливости не может быть никакого сомнения,— все же указывается лишь общая цель, оставляющая открытым целый ряд сложных вопросов. Можно с честью бороться за эту цель, но сбиться на ложный путь, доставляя тем самым милитариз­му одно удовольствие. Показательным примером этого явля­ется сочинение «Войско», изданное Карлом Блейбтреем в ли­тературном издательстве во Франкфурте-на-Майне. Г-н Блейбтрей занимался основательно военными вопросами и как «гражданский стратег» полемизировал с официальной воен­ной публицистикой по поводу всяких проектов, причем иног­да с некоторым успехом; вместе с тем он был поэтом и писал довольно забавно, так что его книжечка может претендовать на широкое распространение. Главной своей целью она ста­вит доказательство безусловного превосходства народной ми­лиции над постоянным войском, т. е. пропагандирует положе­ния, благоприятные для соответствующего пункта социал-де­мократической программы. Будет очень полезно остановиться на этом сочинении несколько подробнее.

Блейбтрей посвящает античному и средневековому военно­му делу приблизительно 20 страниц, пытаясь пестрой смесью всевозможных утверждений доказать, что наемное войско в древ­ности и в средние века было в высшей степени презираемо; счи­талось, что «военное сословие само по себе враждебно культу­ре, праву и свободе». Так как господину Блейбтрею совершен­но чуждо понятие исторического развития, а в особенности

взаимоотношений между организацией войска и организацией государства, то мы ни в коем случае не последуем за ним в его диких скачках по древним и средним векам. Несколько более связным становится его изложение, когда он переходит к эпохе Возрождения. Тогда, по его утверждению, наемные войска, сол­даты и офицеры одинаково якобы страдали от общественного презрения. Это просто неверно. В то время профессия «Soldat de fortune», «ландскнехта», «кавалериста» была не только хо­рошо оплачиваемой, но и почетной профессией; громадное число мелкого дворянства, широко представленного в евро­пейских странах, считало совершенно естественным делать свою карьеру в роли простого всадника. По Блейбтрею наем­ничество особенно презиралось в Венеции, с чем не очень со­гласуется тот факт, что в 1481 г. против гробницы дожей был воздвигнут памятник предводителю наемных войск Коллеони; этот памятник Буркгардт назвал величественнейшим памятни­ком рыцарства во всем мире.

Лишь в XVII и XVIII столетиях стало несчастьем и позором быть солдатом. Но следует заметить — лишь для простых наем­ников; офицеры наемного войска оставались привилегирован­ным классом. Но Блейбтрей оспаривает даже и это; при этом он так любезен, что заставляет нас недолго ломать голову, почему он отрицает этот очевидный факт. В конце своей первой главы он знакомит нас с одним из двух величайших антимилитарис­тов, открытых им на протяжении мировой истории: с высочай­шей особой прусского короля Фридриха, делавшего якобы юн­керов офицерами исключительно потому, что горожане лишь в чрезвычайно редких случаях соглашались принимать на себя мало почетное звание офицера, и осыпавшего юнкерских офи­церов большими привилегиями лишь для того, чтобы придать больший престиж этому так мало уважаемому сословию. Прав­да, двумя страницами дальше господин Блейбтрей, чтобы снять ответственность с прусских юнкеров за Йену, утверждает, что в армии Фридриха «значительная часть офицеров состояла из бюргеров», но и такие небольшие противоречия не смущают этого антимилитаристского мыслителя.

Его гимн королю Фридриху относится к тем злым шуткам, которые, по словам Лессинга, могут бросить читателя в хо­лодный пот. Этот демократический образцовый монарх яко­бы «самым суровым образом подавлял всякое проявление ми­литаризма и всегда ставил гражданскую власть выше воен­ных органов». «При исцелении хозяйственных недугов крестьянин и бюргер всегда оказывались впереди», в то время как «разоренное дворянство получало от государства лишь самую скудную поддержку» и т. д. Фридриховский офицер­ский корпус относился к своему прекрасному королю «с нибелунговской преданностью»; эти отборные люди имели лишь один недостаток: они обладали слишком большим образова­нием, что обнаружилось как раз в йенском войске, офицеры которого презирали буржуазных недоучек за их низкий куль­турный уровень. Эти мужественные, железные бойцы никог­да не запятнали своих знамен бесчеловечными поступками, как это сделали австрийцы своим сожжением Циттау и бом­бардировкой Дрездена. Правда, сожжение Циттау падает ис­ключительно на совесть австрийцев, но не уступающая ему по своей бесчеловечности бомбардировка Дрездена должна быть отнесена целиком на счет «мужественных, железных бойцов» и «коронованного идеалиста» Фридриха, непочита­ние которого будто бы является «колоссальной ошибкой» социал-демократии.

Период «народного войска» начинается, по мнению гос­подина Блейбтрея, с Великой французской революции и за­канчивается франко-прусской войной 1870 — 1871 гг. Он говорит — в полном согласии с исторической правдой,— что французские волонтеры сначала сражались очень плохо, но он забывает рассказать, что поворот к лучшему у них насту­пил лишь тогда, когда Карно объединил их с существовавши­ми еще линейными войсками. К особенностям Блейбтрея при­надлежит также и то, что он вместо критической оценки фак­тов, говорящих против милиционной системы, просто умалчивает о них. Обнаруживая полнейшее отсутствие исто­рического понимания, он называет признанный всем миром факт — что экономический переворот Французской револю­ции создал новую стратегию и тактику — просто-напросто «не­искоренимой современной военной легендой»; победы фран­цузского войска он приписывает «демоническому превосход­ству гения Наполеона, военному опыту его, в большинстве случаев ужасающе необразованных маршалов и приобретен­ному вследствие непрестанных побед воодушевлению его сол­дат, вышедших из народа. Это воодушевление заставляло каж­дого гражданина и каждого члена великой нации считать себя выше всех нефранцузов». В другом месте он говорит, что «из настроения» этого «народного войска», а «не по произволу Наполеона» возникли завоевательные планы корсиканца.

В лице Наполеона как раз и представляет Блейбтрей сво­им читателям второго великого антимилитариста. Это утверждение все же не так бессмысленно, как утверждение относи­тельно короля Фридриха; однако способ, которым он пытает­ся его доказать, ни в коем случае не более убедителен, чем прежний. Чтобы доказать, что Наполеон ввел во Франции бур­жуазно-мягкое правление, — Блейбтрей рассказывает, что он, как кукушка яйца, помещал свои «оккупационные корпуса» в чужие гнезда и кормил свое войско контрибуциями с чужих земель. Так как это не совсем согласуется с «антимилитариз­мом» Наполеона, — Блейбтрей присовокупляет в своем за­мечании, что такой образ действия был завещан Наполеону революцией, с той лишь разницей, что революция никогда не платила за взятое, тогда как Наполеон делал это довольно «часто». Откуда он брал деньги для этих платежей, любозна­тельный читатель, к сожалению, так и и не может узнать. Маршалы Наполеона как командиры народного войска были чисто идеальными фигурами: Ней настойчиво просил в 1812 г. освободить его от вюртембержцев, разграбивших Инстербург и посрамивших этих своих французских собратьев по ору­жию, и даже посадил под арест двух немецких генералов; маршалы Сульт и Сюше удерживали «удивительную дисцип­лину» даже во времена испанской войны (Guerillakrieg). Так значится на 51-й странице; на странице же 148, где этот слав­ный путаник хочет доказать, что дворянские офицеры были ребята куда лучше, чем буржуазные, и в других местах он, естественно, утверждает опять-таки обратное,— он проти­вопоставляет стародворянских офицеров Наполеона, бескорыстие которых он прославляет, «ненасытной жадности к гра­бежам» Нея, так же как «бессовестной торговле» мериносо­выми овцами, которую производил Сюше, и систематическому воровству испанских художественных ценностей, которым занимался Сульт. Мимоходом вновь оживляется сказка о том, что маршал Базен выслужился до этого звания из простых солдат. Базен происходил из состоятельной семьи; его отец был уважаемым правоведом, его брат — русским генерал-лейтенантом; он поступил добровольцем во французскую армию, чтобы сделать офицерскую карьеру помимо Сен-Сирской военной школы. Он может в лучшем случае служить примером того, что отпрыск господствующего класса, даже и при недостатке военного образования, носит в своем ранце маршальский жезл.

К. Блейбтрей оживляет также сказку о портняжном под­мастерье Дерфлингере, причем его изображение прусских ге­нералов стоит вообще на одном уровне с изображением французских маршалов. На действительных реформаторах прус­ского военного дела после Йены — на Шарнгорсте, Гнейзе­нау, Грольмане, Бойене — он останавливается довольно бег­ло; наоборот, Мюффлинга он славословит как «тип свобод­ного духом военного ученого». Он говорит, что Мюффлинг был раньше теологом и советником Блюхера, особенно выд­винувшимся в этой роли в 1815 г. Так как, по обычаям тог­дашнего юнкерства, Мюффлинг вступил в армию в почтен­ном возрасте, 12 лет, то, очевидно, свой курс теологии он закончил еще в колыбели; советником же Блюхера был не он, но Гнейзенау, а Мюффлинг действительно принадлежал в 1813 и 1814 гг. к главной квартире; в 1815 г., когда Мюффлинг был будто бы советником Блюхера, он принадлежал совсем не к штабу Блюхера, но как прусский военный атташе был прико­мандирован к штабу Веллингтона, и его выдающееся руко­водство в этом году состояло в том, что вследствие его не­правильного и необдуманного донесения в прусскую глав­ную квартиру на нем лежит существенная часть вины за поражение при Линьи. В резкое противоречие с этим «сво­бодным духом» Блейбтрей ставит «феодала» Йорка, являв­шегося будто бы «простым рубакой». Йорк был действитель­но истым юнкером, но «простым рубакой» он не мог быть уже потому, что, несмотря на проявляемые им в бою хлад­нокровие, энергию и осмотрительность, было крайне трудно заставить его — что приводило в величайшее отчаяние Блю­хера и Гнейзенау — выйти в бой.