Сергей Ильичев - Заветный Ковчег

• Название: Заветный Ковчег
• Автор: Сергей Ильичев
• Жанр: Русское современное

Сборник повестей и рассказов «Заветный Ковчег» писателя Сергея Ильичева относит нас к разным временам становления Российского государства и предназначен тем, кто умеет воспарить Душою к Вымыслу, в ком живет непреходящий интерес к истории и вере своего народа. В его рассказах-вымыслах удивительно сосуществуют те, чьи имена известны нам по урокам истории, литературы и художественного творчества. Это Великая княгиня Ольга и Государь Иоанн III, Император Александр I и Императрица Мария Федоровна, граф Аракчеев и законотворец Сперанский, герой Чесменской битвы капитан-лейтенант Ильин и крепостной художник Григорий Сорока, великий химик Дмитрий Менделеев и поэтесса Анна Ахматова, писатели Лев Николаевич Толстой, Николай Васильевич Гоголь и Антон Павлович Чехов, художники Левитан и Коровин, а также подвижники веры и защитники нашего Отечества. Родителям же эти домашние уроки Веры и Любви подскажут примеры того, как с помощью терпения и любви можно обрести покой и согласие в своих семьях. А вашим детям эти удивительные повести, рассказы и притчи будут интересны тем, что они узнают о таких понятиях, как верность Отечеству и христианская душа, нравственный долг и родительское послушание, грех и милосердие, а также сострадание к ближним.

---

– Федором? – переспросил, уточняя, графа Сперанский.

– С Федором Колычевым… В годы боярских усобиц род Колычевых серьезно пострадал за преданность князю Андрею – дяде царя Иоанна. Эта же участь могла постигнуть и молодого боярина из рода Колычевых, друга детства царя Иоанна – Федора. Вот тогда-то он и выбрал иноческий путь служения Богу. Тайно, в одежде простолюдина, скрывая свое родовое имя и фамилию, он бежал из Москвы в Соловецкий монастырь, где и принял постриг с именем Филиппа, после чего и прошел путь от инока до настоятеля сего монастыря, а уже после, по настоятельной просьбе Иоанна, принял и патриарший посох.

– Теперь кое-что проясняется, – откликнулся Сперанский и хотел было развить свою мысль…

– Не спешите делать выводы, – мягко прервал его Аракчеев. – Повторяю, царь сам настаивал, чтобы быть Филиппу митрополитом, а тот отговаривался немощью своей и недостоинством. Говорил в ответ царю: «Не могу принять на себя дело, превышающее силы мои. Зачем малой ладье поручать тяжесть великую?»

Но царь тогда настоял. И Филипп стал митрополитом. 25 июля 1566 года после литургии в Успенском соборе царь вручил новопоставленному митрополиту пастырский посох его святого предтечи – святителя Петра, а в ответ выслушал с умилением глубоко прочувствованное слово Филиппа об обязанностях уже царского служения.

«Вот тогда-то народ русский, очевидно, вновь вспомнил о благодатной симфонии двух властей», – подумал художник Иванов, что незримо присутствовал при этом разговоре и постоянно открывал для себя нового, еще неведомого ему Иоанна Грозного. Но единодушие государя и первосвятителя, как он понимал, было просто невыносимо тем, кто в своем высоком положении видел не основание для усиленного служения царю и Руси, а оправдание тщеславным и сребролюбивым начинаниям…

– И что же произошло после этих событий? – спросил тут Сперанский графа Аракчеева. – И если можно, то чуть подробнее.

– Извольте выслушать, что было далее, – и Аракчеев продолжил свой рассказ:

– В июне 1567 года были перехвачены письма польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Хоткевича к главнейшим боярам с предложением бежать в Литву. Естественно, что начался розыск, за ним, как это ни грустно, последовали и казни. Митрополит ходатайствовал о смягчении участи виновников, но политику царя поддерживал. Более того, даже обличал пастырей, невольно оказавшихся втянутыми в политические споры: «На то ли собрались вы, отцы и братия, чтобы молчать, страшась вымолвить слово истины? Никакой сан мира сего не избавит вас… пещись о благочестии благоверного царя, о мире и благоденствии православного христианства…»

Однако тактика интриг противников царя была проста: лгать царю на митрополита, а святителю – на царя. При этом главным было не допустить, чтобы недоразумение разрешилось при их личной встрече. А потому через какое – то время семена той лжи начали давать свои всходы. И царь, до сего момента отказывавшийся верить, что Филипп вопреки своему обещанию стремится вмешиваться в государевы дела, попросил предоставить ему доказательства, которых, как вы понимаете, не было.

После чего злоумышленники в срочном порядке отправились на Соловки, где угрозами, где ласками, а где деньгами принудили к лжесвидетельству ученика святого митрополита – игумена Паисия, пообещав тому епископскую кафедру.

Состоялся суд. Противники Иоанна, зная по опыту, что убедить царя в политической неблагонадежности Филиппа им не удастся, готовили свои обвинения на основе того, что касалось жизни святителя на Соловках еще в бытность его тамошним настоятелем, а это уже, как вы понимаете, было неподвластно Иоанну. А посему царь вынужден был подчиниться соборному церковному мнению о виновности митрополита.

После низложения святителя Филиппа с кафедры митрополита его отправляют на покой в московский монастырь Николы Старого. Царь приказывает выделять из казны по четыре алтына в день на его содержание. Но противникам и этого показалось мало. Тогда они добиваются перевода ненавистного им старца в Тверской Отрочь монастырь, подальше от столицы…

– Ну а далее мне уже известно, – начал Михаил Михайлович Сперанский. – Малюта Скуратов становится еще одним Понтийским Пилатом…

– И тут вы неправы… – резко останавливает его Алексей Андреевич.

– То есть? – недоумевает Сперанский.

– Когда в декабре 1569 года царь со своей опричной дружиной двинулся на Новгород, где снова подняла главу затаившаяся и известная вам ересь, живой митрополит снова стал опасным свидетелем, и его решили убрать еще до того, как царь войдет в Тверь. Понимая такую возможную опасность для старца, Иоанн и посылает к Филиппу своего доверенного опричника Малюту Скуратова – и за святительским благословением на поход, и, надо думать, за прояснением ситуации в «новгородском деле». Но Малюта, приехав в Тверь, уже не застал святителя в живых. И смог лишь отдать ему последний поклон, присутствуя при погребении, а затем тут же уехал с докладом к царю.

– Не может быть, – тихо промолвил Сперанский и задумался.

– Хотите, я сообщу вам еще один любопытный исторический факт?

– Весь во внимании…

– Известно, что Иоанн был чрезвычайно щепетилен во всех делах, касавшихся душеспасения, а потому собственноручно заносил имена всех казненных по его именному указу в специальные синодики, которые затем рассылались по всем монастырям для вечного моления «за упокой души». Списки эти, да будет вам известно, и являются единственными сохранившимися достоверными документами, позволяющими судить о размахе так называемых репрессий. Они поражают подробностью и добросовестностью… Так вот, имени святителя Филиппа в них нет. Нет по той простой причине, что никогда никакого приказа казнить митрополита царь не давал.

– Предположим, что я вам поверю, – ответил ему Сперанский.

– И лишь после убийства любимого митрополита он действительно наложил опалу на всех виновников этой зверской казни.

– Значит, головы-таки чьи-то покатились? – уточнил Сперанский.

– Судите сами. Архиепископ Новгородский Пимен по низложении его с престола был отправлен в заключение в Веневский Никольский монастырь, где он жил под вечным страхом смерти. Филофей Рязанский был лишен архиерейства. Стефана Кобылина постригли, правда, против его воли, в монахи и заключили в Спасо-Каменский монастырь на острове Кубенском… Но главный гнев постиг Соловецкий монастырь.

– И каково же им пришлось?

– Игумен Паисий вместо епископства был сослан на Валаам, монах Зосима и еще несколько монахов, клеветавших на митрополита, были разосланы по разным монастырям. Правда, многие из них на пути к местам ссылки умерли от тяжелых болезней.

– А как же его борьба с ересью и тысячи виселиц, что сопровождали его по пути в Новгород?

– И здесь царь остался верен своей привычке проверять свои решения и последующие поступки, слушая советы людей, опытных в духовной жизни.

– Но кровь новгородская все же таки пролилась?

– В этой ситуации, как всегда, пострадали те простаки, что наивно и фанатично поверили еретикам о возможной жизни без Христа и не захотели склонить свои головы для покаяния.

– Ну а Псков?

– Что Псков? Там, если мне память не изменяет, ничего не происходило. Известно, что на последнем ночлеге в селе Любятове, что близ города, царь не спал, когда на рассвете донесся благовест псковских церквей, звонивших к заутрене. Царь, как пишут современники, умилился и, выйдя из избы, сказал: «Теперь во Пскове все трепещут, но напрасно – я не сотворю им зла». Так оно и случилось.

– Извините! – начал было Сперанский.

– Что значит извините?

– А как же обличение Грозного местным юродивым о царе, жаждущем крови?

– И вы туда же. Ну так слушайте. Иоанн подошел ко Пскову в дни Великого поста… А жители от страха и усердия столы уже накрыли, а на столах – одно, почитай, мясо. И это во время строгости…

«Почто же мясо на своих столах держите? – спросил их царь Иоанн. – Или для вас уже и поста христианского не существует?» Вот тогда-то местный юродивый и воскликнул: «Велик царь московский, ибо питается лишь кровью и телом Христовым!» А это, как вы понимаете, уже принципиально разнится с желанием некоторых оболгать Божиего помазанника в его деяниях.

Какое-то время оба молчали.

– Знаете, что я мог бы еще сказать вам в объяснение некой имевшей место суровости… – начал Аракчеев. – Приняв на себя самую неблагодарную работу, царь Иоанн, как хирург, действительно отсекал от тела Руси гниющие, бесполезные ее члены. Он не обольщался в ожидаемой оценке своего труда современниками, да и потомками, говоря так: «Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел – заплатили мне злом за добро, ненавистью – за любовь». Вот ведь воистину, все так и произошло.