Ласло Сенэш - Небо остается синим

• Название: Небо остается синим
• Автор: Ласло Сенэш
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1965

Сколько их было, таких поездов смерти, в которые гитлеровцы сгоняли население оккупированных городов и деревень! Поезда увозили людей в Майданек и Освенцим, в номерные лагеря. Один из поездов осенью 1944 года шел в Бухенвальд.

Среди обреченных были двое — юноша и девушка. Они встретились здесь, в вагоне смерти.

Поезд замедлил ход. Молча смотрели люди на проволочные заграждения концлагеря. За ними вдали мерцало пламя печей крематория. Но люди улыбались влюбленным. И эсесовцы не могли понять, чему улыбаются они здесь, на пороге вечной ночи.

Автор книги «Небо остается синим» Ласло Сенэш — учитель, журналист, писатель. Живет он в Ужгороде. Он много видел и много пережил. Долгие годы томился в застенках Хорти, потом в Бухенвальде. Там он был членом венгерского подпольного центра.

«Небо остается синим» — это не только книга о прошлом. Автор включил в нее и рассказы о сегодняшней жизни трудящихся Закарпатья.

---

— Моя очередь когда подойдет? — спросил Свида у мельника.

— Часа через два, не раньше, — озабоченно ответил тот.

Свида отошел в тень под дерево, опустился на траву и, развернув пакет с едой, стал завтракать.

— Много зерна привезли? — поинтересовался сосед.

— Четырнадцать центнеров, — ответил Свида, уплетая пирог.

— A y меня все двадцать. Хороший хлеб уродился…

Юрко Свида помолчал, вздохнул и сказал задумчиво:

— Ехал я сегодня на мельницу и все вспоминал, как мы когда-то на заработки ездили… Помнишь?

…Это было в 1925 году.

Юрко Свида быстро собрался в дорогу, попрощался с женой.

— А тебе, Иринка, что привезти из города? — спросил он пятилетнюю дочку, надевая свою вылинявшую на солнце, омытую дождями, мятую шляпу.

Беленькая Иринка молчала. Вдруг глазенки ее стыдливо остановились на пустой кухонной полке. Там Свиды хранили хлеб. Но еще вчера Иринка сгребла в ладошку последние крохи.

Юрко понял красноречивый взгляд девочки и, вздохнув, молча вышел из хаты. Он сам не любил лишних разговоров: к словам относился, как к хлебу, — бережно. Только выйдя за ворота, он понял, как взволновал его безмолвный разговор с дочкой. Но Свида не привык давать волю своим чувствам и, подавив нахлынувшую тоску, решительно зашагал к станции.

На маленькой железнодорожной станции пусто, ни души. Одинокий железнодорожник мотыжил кукурузу на чахлом пристанционном огороде. Твердая, как кремень, земля дышала зноем. Редкие подсолнухи робко глядели в небеса, умоляя о дожде. Казалось, каждая былинка жаждет животворящей влаги.

Поезда пришлось ждать долго. А когда наконец с грохотом и шипеньем он подошел к станции, Юрко удивился: как много в вагонах людей. Худых, измученных. Они тоже, как и он, ехали на поиски работы. Головы опущены, руки повисли в непривычном безделье, глаза умоляющие, голодные… Как это похоже на то, что он только что видел на огороде, — люди мечтали о работе, как истомившаяся от засухи земля грезила о дожде.

Свида примостился на краешке скамьи и огляделся. В углу, так, чтобы видеть всех пассажиров, сидел агент по найму рабочей силы. Он быстро, не умолкая говорил, словно состязался с перестуком колес. Агент широко разевал рот, и Свида не мог отделаться от мысли, что эта разинутая пасть — черная бездна, ведущая неведомо куда.

— Знаете, — громко продолжал агент развязным, самоуверенным тоном. — Этот самый длинноусый Янош Шереги, о котором я вам рассказывал, у меня на глазах съел полную миску галушек с творогом и шкварками. И все это плавало в густой сметане. А потом он одним духом опорожнил здоровенную кружку вина. Э, нет, в долине живут не так, как вы, верховинцы! Не удивительно, что они обленились и обходят работу десятью дорогами. А вот вы, верно, работали бы с утра до ночи, лишь бы работа была! — он причмокнул губами, и его мясистый красный нос едва не коснулся губ.

Свида видел, как во взглядах некоторых пассажиров вспыхнули злобные огоньки.

— Вы видели венгерский «бичко»[14]? — продолжал агент. — Не успеете опомниться, как он очутится у вас между ребрами. А за что? Только за то, что вы хотите честно заработать кусок хлеба?

— Это мы еще посмотрим! — вскочил с места бледный, худой парень и энергичным жестом отбросил со лба волосы. — Пускай только кто-нибудь попробует отнять у меня работу!

Люди возбужденно заговорили, зашевелились. Видно, нервы у всех натянуты как струны. Агент помолчал, отирая платком жирный подбородок, и удовлетворенно огляделся.

Свида чувствовал, что его тоже будто наэлектризовали. Он готов был пробиться сквозь лес из ножей, лишь бы получить работу. Как он станет работать — пусть сам пан бог будет тому свидетелем! Он всеми своими мышцами ощущал радость труда…

Как медленно идет поезд! Юрко готов был упереться плечом в стенку вагона и толкать его, толкать, только бы хоть немного ускорить движение паровоза.

А поезд, делая крутые повороты, шел и шел по береговой долине. Синие вечерние сумерки спускались за окном. Вдалеке виднелись высокие трубы кирпичных заводов. Трубы не дымили. Они казались угрюмыми и мертвыми в предвечерней мгле. Поезд вез рабочую силу для Конта — владельца этих заводов.

Но зачем фабриканту Конту понадобились рабочие из далеких верховинских сел?

Поезд без гудка, украдкой подошел к станции и, тяжело отдуваясь, остановился. Еще из окон вагона пассажиры заметили, что на привокзальной площади необычное оживление: сновали взад и вперед конные полицейские, раздавались возгласы, ропот; площадь была окружена цепочкой безмолвных солдат.

— Не война ли, часом, началась? — ужаснулся худой парень, тот, который обещал уничтожить каждого, кто помешает ему работать.

— Нет, полиция и солдаты пришли, чтобы защитить вас! — развязно и угодливо ответил агент.

«Нас защищать? — с горькой усмешкой подумал Юрко Свида. — Какая честь — нас будут защищать полицейские и солдаты! От кого?»

Юрко беспомощно бросался от окна к окну: начальник поезда строго-настрого приказал никому не выходить из вагонов. В первую минуту Свида ощутил желание кинуться в гущу толпы и избить этих людей: они не подпускали его к долгожданной работе. Но то, что он увидел, сразу охладило его пыл, ноги, казалось, налились свинцом, и только мысль продолжала лихорадочно работать, ища разгадку.

В темноте на площади вспыхивали кое-где огни факелов. Свида ощущал горячее дыхание толпы, слышал ее сдержанный ропот, готовый разрешиться гневным взрывом. Ропот на мгновение утихал, и тогда становился явственно слышен детский плач.

Юрко искал в толпе тех людей, о которых всю дорогу рассказывал им агент, — сытых, ленивых, богатых. Но при свете факелов он видел только таких, как он сам, — бледных, измученных, с рыжими пятнами пыли на поношенной одежде.

А в вагоне все раздавался самоуверенный голос агента:

— Вот видите, эти бездельники не дают вам работать! Теперь вы знаете, кто ваши враги?

— Знаем! — мрачно ответил худой парень, и трудно было понять, о ком он говорит.

Полицейские, ловко орудуя дубинками, оттесняли толпу. Люди волновались, шумели. В темноте толпа казалась огромным единым живым существом, на которое пытались надеть смирительную рубаху. Это существо не только защищалось, но время от времени переходило в наступление.

Свида перешел на другую сторону вагона и взглянул в окно. Вдруг он услышал шорох щебенки на железнодорожной насыпи: кто-то подкрадывался к поезду. В темноте он увидел, как человек опасливо огляделся и снова продолжал свой путь. Свида зажег спичку. Ее трепетный огонек выхватил из темноты женскую фигуру в порыжевшем от кирпичной пыли платье. Юрко мог бы головой поручиться, что она никогда не ела галушек с творогом и шкварками, плавающих в сметане. Еще невероятнее было бы представить в ее руках «бичко». И Юрко понял, почему голос агента, все еще раздававшийся в вагоне, становился все неувереннее.

Шорох раздался совсем близко от окна, возле которого стоял Свида. В бледном свете, падающем из вагона, Юрко увидел женское лицо. Взволнованное, торжественное. Капельки пота выступили на лбу, в глазах горел упрямый огонек.

— Да замолчите вы! — послышался в вагоне угрожающий голос худого парня, и агент послушно умолк.

А женщина вдруг выпрямилась во весь рост и смело подошла к вагону. Это была Эржебет Тесташ, работница кирпичного завода, член стачечного комитета.

— Верховинцы! — крикнула она на ломаном украинском языке, и голос ее прозвучал неожиданно звонко. Все бросились к окнам. — Знайте, что мы бросили работу, потому что нет больше сил трудиться за гроши! Наши дети голодают!

Эржебет торопилась. У нее считанные минуты, каждое слово должно равняться десяти.

— Глядите, — продолжала Эржебет Тесташ, протянув к окну худые жилистые руки, с усилием разгибая скрюченные пальцы. — Эти руки сделали столько кирпичей, что я уже не ощущаю, мягкие ли волосики на головке моего ребенка…

Свида не мог оторвать взгляда от ее морщинистых рук с ладонями, разъеденными кирпичной пылью. Он уже не думал о ножах и галушках с творогом. Что-то перевернулось в его сознании. Новое, неведомое чувство переполняло сердце.

А женщина продолжала говорить. Голос ее крепчал, глаза горели. И вся она вдруг стала красивой и величественной.

— Вас обманули! Того, что платит Конт, не хватает даже на молоко для ре… А-а-а-а! — она вдруг застонала и покачнулась. — Не идите против… Не идите! — хрипло проговорила она и рухнула на рельсы.

А-а-а-а! — простонало эхо в ближайшем лесу.

А-а-а-а! — отдалось в душе Свиды.

По рельсам ручейком текла кровь, она казалась черной в тусклом свете станционных фонарей.

Поднялась суматоха, люди прорывали полицейские заслоны и бежали к убитой. Свида на ходу соскочил с поезда — по приказанию начальника поезд передвигали на запасный путь — и подбежал к Эржебет. На ее губах, казалось, застыло какое-то недосказанное слово. Глаза были полуоткрыты, и Юрко прочитал в них ее последнюю волю: «Не выступайте против нас!» Откуда-то появились носилки, убитую бережно уложили.