Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

• Название: Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса
• Автор: Альфредо Конде
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00452

Новый роман одного из ведущих представителей современной галисийской литературы Альфредо Конде, автора знаменитого «Грифона», номинировавшегося на Нобелевскую премию. «Синий кобальт» — это удивительно яркое повествование о жизни и смерти реального человека — маркиза Саргаделоса, чей портрет писал великий Гойя, человек, который, подобно античному царю Мидасу, все, к чему бы ни прикоснулся, превращал в золото. Действие романа дано на фоне исторически достоверной панорамы далекой испанской окраины — Галисии — во второй половине XVIII века.

---

В Рибадео царит всеобщее беспокойство, приглушенный тревожный гул, заполоняющий все вокруг, отдающийся во всех головах. После того как по настоянию и приказу генерала Фурнье Жозеф Бонапарт был провозглашен королем Испании, подвластные ему силы реквизировали огромное количество продовольствия как в самом городке, так и в окрестных деревнях, всячески обижая их жителей. Каких только гнусностей они не совершили! И если вначале никто не оказывал сопротивления, то в конце концов дело дошло до открытых нападений. Французы не могут заставить себя полюбить. Антонио Ибаньесу это известно, и он не удивляется. Но он продолжает сидеть взаперти у себя дома. Он не выступил ни с какими заявлениями. Не противоречил шунте, членом которой является, но и никак не поддержал ее. Единственное, за что он все еще сражается, так это чтобы Саргаделос по-прежнему оставался его флагманским кораблем. Никто не оценит того, что он не вышел приветствовать ни тех ни других, но он готов ждать, ибо знает, что за одними временами наступают другие и что его поддержка полностью отдана его законному королю. Но где же он?

Двадцать девятого числа силы Фурнье, полагая, что Рибадео полностью усмирен и покорен, перемещаются в Мондоньедо и, проходя по дороге Понтской Богоматери, подвергаются атаке местных жителей под руководством алькальда Санте, Мельчора Диаса де ла Роча. Жители Санте настроены весьма воинственно, настолько, что во время первого столкновения убивают пять человек, а во время второго девятнадцать. Галисийским крестьянам хорошо удается нападение на вражеские войска, когда те оказываются на середине моста, словно вода в воронке с узким горлом, в таких случаях они почти всегда празднуют победу. На мосту Виланова в Альярисе в этот день галисийцы тоже убивают французов. В Котобаде просверлили дубовые бревна, укрепили их железными кольцами, набили конскими подковами, кровельными гвоздями, камнями и всем, что попалось под руку и могло ранить французов, и нанесли им столько ударов, сколько смогли. Здорово же их побили! Каждое бревно, просверленное таким образом, превращалось в настоящую пушку и могло дать до дюжины залпов, а затем взрывалось с оглушительным грохотом.

Известие о том, что происходят столкновения с захватнической армией, распространяется с церковных кафедр, сопровождаемое благословениями и поощрениями. Уже известно, что в Оуренсе епископ Кеведо учредил шунту Лобейры, чтобы через нее осуществлять оборону, которой уже не может руководить распущенная ныне Центральная верховная шунта королевства Галисия. Шунта Лобейры отвечает намерениям Церкви, и приходские священники представляют сопротивление врагу как заслугу новой шунты, при этом некоторые из них дают понять, что в Саргаделосе куются цепи, с помощью которых будут переправлять пленных, захваченных французской армией. И вскипает негодование.

После штурма на дороге Понтской Богоматери и катастрофы, пережитой на мосту, Фурнье был вынужден вернуться в Рибадео, чтобы закрепиться в городе и дождаться прихода подкрепления. Он вступил в Рибадео, недосчитавшись двух дюжин человек, убитых жителями Санте, и охваченный невероятной яростью, гневом и жаждой мести. Еще до этого он попросил подкрепления для Луго и Ферроля и оставил в боевой готовности наряды в Мондоньедо. Затем он вернулся в Рибадео, чтобы закрепиться там и расстреливать всех, кто попадется ему под руку во вновь оккупированном городе. Жители Рибадео готовы к этому, поскольку отмщение входит в правила игры. Но ослепленный яростью Фурнье выходит за пределы допустимого. Все имеет свои границы, а он переходит их. Среди прочих он расстреливает восьмидесятилетнего старика и молодую женщину. Когда предел преодолен, все становится возможным и наступает безумие. А Антонио Ибаньес тем временем продолжает скрываться в своем дворце, созерцая море и отправляясь поплакаться в постель к Лусинде, когда наступает ночь и он думает, что все погружено в безмолвие.

Члены местной шунты, узнав о возвращении Фурнье, приходят в особняк Ибаньеса, чтобы посоветоваться со своим представителем о мерах, призванных установить спокойствие. Однако Антонио Ибаньесу не до дел. Он понимает, что следует избегать жертв среди населения, и ничего больше. Председатель местной шунты Франсиско Миранда, а также ее член Франсиско Амор пытаются убедить маркиза покинуть свое убежище и пойти вместе с ними встретить Фурнье, чтобы попросить его не поджигать город и пощадить беззащитных жителей.

— Вы хорошо говорите по-французски, а мы почти не говорим, — убеждает председатель маркиза.

— Я не говорю с французскими захватчиками, — отвечает ему Ибаньес.

— Ну конечно, вы сидите себе спокойненько у себя дома, а другие должны вас защищать… — раздраженно говорит ему Франсиско Амор.

Антонио Ибаньес бросает на него взгляд, который заставляет того замолчать. Затем поворачивается и сквозь балконную дверь наблюдает за суматохой, царящей на ярмарочной площади как раз перед его домом, где собрался народ, и тихо, не глядя ни на кого, зная, что никто не осмелится перебить его, будто читая молитву, один за другим перечисляет все те вклады, что он и его семья вносят в общее дело изгнания французов. Закончив перечисление, он говорит:

— Это все. Всего хорошего.

На улице, на ярмарочной площади, люди уже знают о встрече, и, когда они видят, что представители местной шунты выходят молча, ничего не сообщая им о разговоре с хозяином Саргаделоса, люди домысливают, какой ответ мог им дать маркиз. Уже повсюду разнесся слух о том, что на заводе в Саргаделосе куют цепи, чтобы переправлять пленных, угодивших в руки к французам. А если слухам придается значение, это ни к чему хорошему не ведет.

Когда люди видят, что оба члена шунты, не дав никаких объяснений, отправляются к генералу Фурнье, раздражение растет, раздаются выкрики против маркиза. Они даже не позаботились о том, чтобы узнать, с какой это стати представители шунты идут просить пощады у французского генерала от их имени, от имени всех граждан Рибадео, при том что они ни на что такое им даже не намекали. А потому они предполагают, даже утверждают, что это Ибаньес велел им поступить таким образом, ибо такова власть, которую они всегда признавали за господином Саргаделоса; и они думают, что, в то время как алькальд Санте, рискуя жизнью, оказывал сопротивление врагу, маркиз, как последний трус, склоняет голову и подчиняется захватчикам и убийцам стариков и женщин, вынуждая членов местной шунты делать то же самое.

— Он кует цепи, с помощью которых всех нас возьмут в плен, — вдруг громко говорит кто-то, так чтобы его услышал Миранда, выходящий после переговоров с Фурнье.

Франсиско Миранда слышит это комментарии, но молчит. Он не может и не хочет говорить, что ответил ему Ибаньес на его предложение. Ему не поверят. Подумают даже, что он им лжет; а если поверят, то ему уготована весьма неприглядная роль. Напротив, сейчас он остается благородным человеком, добившимся благоволения захватчика и уважения своих сограждан. Он решает, что лучше исполнять роль подчиненного. Это Ибаньес послал его, а он лишь повиновался столь важной персоне, столь знатному господину. Солдаты Фурнье плохо обращаются с пленными, захваченными среди местных жителей, и генерал отдал приказ, чтобы его силы разместились в монастырях Сан Франсиско и Санта Клара. Поэтому Миранда молчит. Он думает, что никто не стал бы возражать против того, что он просит пощады и соблюдения приличий, и поэтому он молчит. В беседе с Фурнье он предложил тому свою помощь в задержании нарушителей спокойствия большинства в угоду разбушевавшихся страстей. Итак, в конечном счете ему удалось угодить и нашим и вашим, и он тихо ликует, испытывая полное удовлетворение.

— Так, значит, люди думают, будто старик кует цепи? — тихонько говорит он Амору. — Что ж, пусть они так и думают. Ни тебе, ни мне это нисколько не повредит, совсем даже наоборот.

Ибаньес между тем по-прежнему погружен в глубокое одиночество. Больше всего его беспокоит положение, в котором оказались сыновья и четверо зятьев. Галисия полностью подчинена захватчику, а его семейство, сыновья и зятья, принадлежат побежденной армии. В последующие за сдачей врагу дни в отношении их может быть предпринята любая мера. Кроме того, доменные печи непрерывной разливки не переставали действовать ни на одно мгновение. Следует ли ему остановить их? Антонио чувствует, что все начинает ускользать из-под его воли, что он уже не во всем властен над своими поступками, и, вопреки тому, что следовало от него ожидать, он покорно принимает сложившуюся ситуацию. Кроется ли причина этого в его годах? Меньше трех месяцев назад ему исполнилось пятьдесят девять, и он думает о тех месяцах, что остались до его шестидесятилетия.

Единственная реальная связь, которую он поддерживает с активной жизнью, — это его связь с Лусиндой. Все остальное время дня он проводит взаперти. Несколько месяцев назад он заметил, что тело его одряхлело. Всего лишь несколько месяцев, а кажется, прошла целая вечность с тех пор, как он убедился в том, что ноги уже не держат его, как раньше, и что живот его тяжело свисает; что уж говорить о его желаниях. Шосефа, его жена, остается великолепной матерью, какой она была всегда, и покорной и молчаливой супругой, с которой он занимался любовью, пользуясь прорезью, имевшейся в определенном месте на всех ее ночных сорочках. Интересно, какова она в обнаженном виде? У нее такое же одряхлевшее тело, как теперь у него? Вдруг, совершенно неожиданно, для Антонио Ибаньеса наступило время прислушиваться к внутренним шумам в своем теле. Тем самым шумам, что безмолвно таились на протяжении всей твоей жизни, чтобы в один прекрасный день вдруг дать о себе знать. И тогда в человеческом сознании пробуждается самая ужасная из всех возможных мыслей — мысль об опасности всего этого для твоего существа; и первый вопрос, который человек себе задает, всегда остается без ответа: почему мой разум не обладает возрастом моего тела? Вот уже несколько месяцев Антонио Ибаньес, возможно под воздействием происходящих событий, задает себе этот ужасный, отчаянный вопрос.