Андрей Имранов - Дыхание бездны

• Название: Дыхание бездны
• Автор: Андрей Имранов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Что будет делать обычный менеджер, неожиданно обретший суперсилу? Если верить Голливуду, то ответ прост: днём герой всё так же будет вести жизнь обычного менеджера, а по ночам - нести справедливость и вершить суд. Но фильмы почему-то не рассказывают о том, как сила и безнаказанность влияют на человеческие качества супергероя. И о том, как незаметно стирается грань между супергероем и суперзлодеем. А еще и цена полученных героем возможностей растет с каждым днем. Цена, которую рано или поздно придётся платить.

---

   Забрав из тайника очередные сто тысяч, поехал домой, и, на полдороге, мне позвонила Лена. Улыбаясь, я сказал радостно:

  - Привет!

  - Привет, - отозвалась Лена и от звука её голоса улыбка сама сползла у меня с лица.

  - Что случилось?

  - Ничего особенного. Меня в полицию вызывали.

  Я замер, похолодев. Вот сволочи, ну я им устрою... хотя, вряд ли это поможет. И вообще - глупо. Как будто мне бандитов мало.

  - И что? - стараясь казаться в меру встревоженным, спросил я.

  - Про тебя расспрашивали, - безжизненным тоном отозвалась Лена, - намекали, что это ты Сиверко убил. И не только его, но и еще кучу людей.

  - Лена! Это ложь, причем - наглая. Сама подумай, если они и в самом деле так думают, то зачем они это тебе рассказали и почему тогда меня всё еще не посадили? Они тебя просто разводят!

  В это время я еду в автобусе, народу довольно много, и, при этих моих словах, вокруг меня образовывается пустое пространство. Но я не обращаю внимания.

  - Может быть. Только вот спрашивают они про тебя, а я вдруг и понимаю, что ничегошеньки про тебя не знаю. Как думаешь, это нормально?

  Я вздохнул.

  - Нет. Это ненормально. Знаешь, Лена, наверное, мне надо многое тебе рассказать.

  - Наверное, так и есть. Как соберешься - звони.

  И положила трубку.

   Ну вот, дождался. Эх, а так всё хорошо начиналось.

Часть 4. Гычурмыкин.

Глава 1.

  Тыгрынкээв помнил себя с годов с двух-полутора. Отец не раз говорил ему, что это нормально - большинство шаманов осознают себя в очень раннем возрасте и сам он помнил время, когда и ходить не умел. А великий шаман Вуквуввэ помнил себя еще в утробе своей матери. Но тогда, в свои два года, Тыгрынкээв еще не знал, что станет шаманом. И ради чего всё его существование представляет собой сплошную череду испытаний.

  Когда он спал, кто-нибудь из братьев подкладывал ему под бока угольки из костра, так, что повернувшись во сне, Тыгрынкээв нещадно обжигался, порой - до кости. В моняло мать частенько подмешивала ему мороженые кусочки оленьей желчи и, если Тыгрынкээв их вовремя не находил, мерзко-жгучий вкус во рту не проходил несколько дней. Если он забирался на стоящие у огнища нарты, кто-нибудь обязательно толкал их, да так, чтобы Тыгрынкээв обязательно слетел на пол яранги. Когда ему исполнилось четыре года, его, вымазав оленьей кровью, кинули к собакам. Мальчик отбился от них, и, окровавленный, добрался до яранги, но одна из собак прокусила ему сухожилие на левой ноге, и Тыгрынкээв на всю жизнь остался хромым. Потом его еще неоднократно бросали к собакам, но следующие разы всё было проще; в конце концов, мальчик не то, чтобы сдружился с ними, но установил некое подобие нейтралитета, основанное на взаимном уважении. С пяти лет отец начал отправлять его с братьями - за рыбой, на охоту, ягоды собирать, телящихся важенок стеречь. Тогда-то Тыгрынкээв и понял, почему братья частенько возвращаются с рыбалки злые, с синяками да ссадинами. Не рыбаков отец из них делал и не охотников - воинов. И в любой миг из-за любого куста или камня мог прозвучать звон тетивы, и в зазевавшегося мальчика летела тупая стрела. Тыгрынкээва отец поначалу предупреждал коротким вскриком, но вскоре перестал, и ему, как и старшим братьям, следовало реагировать только на посвист тетивы. Не успел понять, откуда выстрелили, и увернуться - ходи потом, морщись, потирай ушибленное место. И горе тебе, если не удержишься, вскрикнешь от боли.

  Тыгрынкээву было шесть лет, когда он впервые столкнулся с цивилизацией. Он знал, что где-то живут 'земные люди', отец упоминал о них неоднократно, но не говорил, что их быт и нравы настолько отличаются от местных. В стойбище, кстати, тоже всё было непросто - 'настоящими людьми' отец считал только их семью, все остальные яранги их стойбища были населены 'бывшими людьми', как и все близлежащие стойбища целиком. Когда Тыгрынкээв первый раз, хвастаясь, явил это знание перед соседскими детьми, те набросились на него с кулаками. Тыгрынкээв дрался, как разъяренный медведь, но он был один, и ему было всего шесть лет. Нападавших же было пятеро, возрастом от семи до четырнадцати. Так что, несмотря на яростное сопротивление Тыгрынкээва, его скрутили, наспех связали ремнями и от души намяли ему бока. Под конец, старший из пятерых - Ытьувви, сын старого Эквургына, потирая кулак, пообещал молча извивающемуся Тыгрынкээву: 'Еще раз так нас назовешь - убьем и тебя и твоего полоумного папашу'. После этого обидчики повернулись и ушли, оставив Тыгрынкээва связанным. Мальчик, напрягая мышцы, потихоньку освободил руки, скинул ремни и побежал к себе. Зашел в ярангу - отец был внутри, сидел у огневища и задумчиво смотрел через рынооргын на темнеющее небо. Тыгрынкээв попросил разрешения говорить.

  - Говори, - кивнул отец.

  - Почему ты называешь остальных людей нашего стойбища бывшими людьми? Ведь они ничем не отличаются от нас!

  Отец перевел на него пронзительный взгляд и Тыгрынкээв затрепетал под мощью его светло-серых глаз. Но своего взгляда не опустил - выдержал.

  - А если они ничем не отличаются, что же? Мне, что, нельзя называть их 'бывшими' просто потому, что я так хочу?

  Тыгрынкээв вздрогнул. Вопрос был провокационным - не согласиться с отцом - плохо, но не отстоять своего мнения - еще хуже.

  - Если они ничем не отличаются, то - нельзя! - так сказал Тыгрынкээв и зажмурился, ожидая неминуемой взбучки. Но мгновения шли за мгновениями, ничего не происходило, и мальчик открыл глаза. Отец всё так же неподвижно сидел перед тлеющими углями, но теперь поза его выражала такую непомерную усталость, что Тыгрынкээву вдруг захотелось чисто по-человечески подойти и обнять своего уставшего отца. Но он, разумеется, и не пошевелился.

  - Ты хочешь узнать, чем они отличаются от нас? - глухо спросил отец, продолжая глядеть прямо перед собой. Тыгрынкээв прерывисто вздохнул - он догадался, что будет, если он скажет 'да'. Восторг и ужас забурлили в нем, как бурлят в гейзере вода вперемешку с паром. Но восторга всё же было больше, и Тыгрынкээв выпалил:

  - Хочу!

  Отец вздохнул, поднялся, жестом указал на шкуру:

  - Садись.

  Отошел в сторону, достал откуда-то большую стеклянную бутыль, наполовину заполненную мутной полупрозрачной жидкостью. Взболтал, вытащил пробку, плеснул в широкую деревянную плошку и протянул сыну:

  - Пей.

  Тыгрынкээв выпил. Жидкость слабо пахла кислым молоком и была сладковатой на вкус.

  - Ложись.

  Тыгрынкээв лег.

  - Жди.

  Тыгрынкээв послушно закрыл глаза и принялся ждать. Выпитая жидкость неприятно шевелилась в животе, вызывая легкую тошноту и предчувствие болезни. Почти так же он себя чувствовал, когда съел вместе с олениной подложенные кем-то веточки воронца. Тогда было плохо, а потом он уже знал, что сразу же, как почувствовал подобное, надо немедленно извергнуть все съеденное обратно. Потом выпить воды и повторить. Скорее всего, отец тогда и подложил те веточки. Может, сейчас то же самое? Тыгрынкээв открыл глаза и поискал взглядом отца, но поблизости его уже не было - может, и вообще вышел - за нарастающим шумом в ушах Тыгрынкээв мог и не расслышать.

   Мальчик открыл рот, чтобы сказать, - 'Отец, я отравился', - но не смог, застыв от удивления. Потому что из его открытого рта выплыл большой переливающийся пузырь и медленно поплыл вверх, колыхаясь и подрагивая. Потом - еще один, поменьше. Тыгрынкээв быстро закрыл рот, быстро осмотрелся и пришел в ужас - стенки яранги дрожали и корежились, то отдаляясь в стороны шагов на десять, то приближаясь вплотную к лицу. Потом мальчик посмотрел на себя и понял - яранга стоит, как стояла, это с ним неладное происходит. Все части его тела плыли и менялись на глазах, то уродливо раздуваясь, то сжимаясь, то утончаясь в нитку и вытягиваясь. Эти изменения происходили всё быстрее и быстрее, так, что в какой-то момент Тыгрынкээв не поспел за своим взбесившимся телом и вылетел наружу.

   Тут было вроде всё такое же, но в то же время и совсем другое: краски посерели, линии размылись, и все пребывало в постоянном движении. Как будто кто-то нарисовал внутренности яранги углем на оленьей шкуре; и теперь волоски этой шкуры лениво шевелил ветер. Тыгрынкээв постоял немного возле своего тела, напряженно изогнувшегося на шкуре у огневища, заметил лежащее неподалеку тело отца и пошел к нему. И сразу же понял, что с каждым шагом погружается в земляной пол яранги - под ногами не было привычной тверди. Сначала он испугался, но потом откуда-то пришло знание - здесь для него нет преград, и он может двигаться во всех направлениях. Обрадованный, Тыгрынкээв пошел дальше и погрузился уже по грудь, когда чья-то твердая рука схватила его за плечо и выдернула из земли. Тыгрынкээв обернулся: перед ним и над ним, могучим торосом в солнечный день, сверкая всеми оттенками черного и белого, возвышался отец.