Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Это были дни, когда благородный русский царь заявлял сво­им генералам, что неизвестно, не придется ли ему помогать прус­скому королю против собственной его армии.

Насколько основательны были соображения комиссии, вы­яснилось в течение ближайших недель. Волки, собравшиеся делить наследство льва, немедленно переругались, и уже в кон­це 1814 г. Франция, Англия и Австрия составили военный союз против Пруссии и России. Дело не дошло до войны только по­тому, что Наполеон вернулся с Эльбы. Возобновившаяся про­тив него война уже ни в малейшей степени не была народной войной. Она являлась чисто кабинетной войной, в основе кото­рой лежала чисто реакционная тенденция. Но эта война вторич­но показала, что если прусское государство, которое по коли­честву населения и по размеру своей территории далеко усту­пало другим великим державам, хотело играть роль в европейской политике, то возвращение к дойенскому военному устройству было для него уже совершенно немыслимо.

Разумеется, между фридриховским наемным войском и все­общей воинской повинностью можно было найти целый ряд промежуточных ступеней, как, например, конскрипция с систе­мой заместительства, существовавшая во Франции и позаим­ствованная от нее рейнскими германскими государствами. Эта система и в Пруссии имела сильных сторонников. Даже восточнопрусский ландтаг, заседавший в феврале 1813 г., так сказать, в качестве полномочной революционной власти, высказался в пользу заместительства и только при этом условии согласился на организацию восточнопрусского ландвера, который, одна­ко, мог сражаться только внутри своей провинции. Шарнгорст отменил эти решения, но соображения, из которых они вытека­ли, продолжали жить и после заключения мира выплыли с но­вой силой. Конскрипция с системой заместительства была ком­промиссом, на котором могли объединиться юнкеры и города, одинаково враждебно настроенные против всеобщей воинской повинности. Бравый буржуа прекрасно мог откупиться при та­ких условиях от военной службы, а юнкеры приближались к своему идеалу, т. е. войску из профессиональных солдат — на­сколько это было возможно при тех условиях.

Если, несмотря на все это, у прусского государства осталось его единственное демократическое учреждение, то это объясня­ется, как это ни странно, «нарушенным королевским словом». Это изумительное выражение мы заимствовали из буржуазного лексикона, забыв о том, что этим заимствованием можно пользо­ваться только с известной осторожностью. Несомненно, что прус­ский король нарушил данное им слово, но среди многочислен­ных доказательств низкой неблагодарности, проявленной этим королем после 1815 г., формально-моральная агитация Якоби в дни, предшествовавшие марту1, в сущности выдвинула на первый план именно «нарушенное королем слово».

Маркс и Энгельс в то время абсолютно не придавали этому такого значения. Да и мы не должны забывать, что обещанное народное представительство, если бы оно в действительности было созвано, было бы восстановлением представительств фе­одальных сословий, перед которым даже нынешний прусский парламент, избираемый на основе существующей системы, мо­жет показаться подобием революционного конвента. Главным препятствием для созыва такого представительства было опасе­ние засидевшейся юнкерской бюрократии, что оно даст возмож­ность излиться недовольству вновь приобретенных провинций, которые в высшей степени неохотно позволили вернуть себя в прусскую смирительную рубашку; бранденбургские и померан­ские юнкеры всегда до такой степени заботились о своих пре­имуществах, что не хотели даже допустить подобных себе к участию в своих наследственных привилегиях.

Во всяком случае, если на этот раз королевское обещание было нарушено, то, без всякого сомнения, это было сделано ради того единственного демократического учреждения, кото­рое осталось у прусского государства. Бойену и его товарищам удалось сохранить всеобщую воинскую повинность, и она ус­тояла перед новыми бурями, когда Бойен и Грольман в 1819 г. были вынуждены уйти из армии. Гнейзенау ушел еще в 1816 г. Выяснилось с очевидностью, что раз введенную всеобщую во­инскую повинность уже нельзя отменить. Она позволяла госу­дарству поддерживать хотя бы видимость великой державы. Гос­подствующие классы примирились с ней — частью благодаря недемократическому инстинкту вольноопределяющихся, частью и главным образом благодаря тому, что она в значительной сте­пени оставалась на бумаге.

Нищета домартовского абсолютизма в Пруссии , который к тому же обязался перед государственными кредиторами не вы­пускать никаких займов и не вводить никаких новых налогов без предварительного согласия будущего народного представитель­ства, вынудила по возможности ограничивать размеры постоян­ного войска. Нельзя было держать под ружьем больше 115 000, из которых добрая треть состояла из профессиональных сверх­срочных солдат, добровольно служивших в войсках сверх закон­ных 3 лет. Большая часть юношества, достигшего призывного возраста, не могла быть взята в армию. На помощь здесь прихо­дила система ландвера. Общий срок службы определялся 19 го­дами: 5 лет в постоянном войске, из которых 3 года под знамена­ми, и 2 года в качестве отпускных резервистов, и затем по 7 лет в первом и во втором призыве ландвера. Резервисты и ландверисты первого призыва были обязаны наравне с постоянным войском к военной службе внутри и вне страны. В случае мобилизации они немедленно призывались в ряды действующей полевой армии и обязаны были идти против неприятеля.

Это военное устройство имело неоспоримое преимущество, предохраняя государство от всех военных авантюр. С войском, более чем наполовину — 7 из 12 возрастов — состоявшим из пожилых людей, которые приобрели положение в буржуазном обществе и по большей части являлись отцами семейств, нельзя было воевать, когда и где вздумается. Но это было вообще далеко от идеала милиции, и особенно милиции демократической. Прус­ская военная система того времени налагала на часть мужского населения, способного носить оружие, крайне тяжелую воинс­кую повинность, оставляя в то же время другую часть его совер­шенно свободной. Она была чем-то средним между милицией и

Солдат прусского морского батальона 1859 г., унтер-офицер российского 2-го морского полка 1812 г., обер-офицер российского гвардейского экипажа 1812 г.

постоянным войском, взяв у обоих только их отрицательные сто­роны. Ландверисты первого призыва не были уже дисциплиниро­ванными солдатами, но они также и не были добровольцами, брав­шимися за оружие с воодушевлением и подъемом.

Это устройство ландвера было продиктовано необходимо­стью, и либеральная легенда о том, что организаторы новопрусского войска видели в нем идеал, должна быть самым решительным образом отброшена. Шарнгорст ставил перед защищаемой им милицией — «резервными и провинциальны­ми войсками» — задачи, которые теперь выпадали на долю лан­двера второго призыва, именно — оборонительную войну внут­ри своей собственной провинции. Горькая необходимость зас­тавила в 1813 — 1814 гг. употреблять ландвер как постоянное войско, но эта же самая горькая необходимость заставила про­должить это положение после войны. Гнейзенау и Грольман предусмотрительно обходили молчанием этот вопрос. В част­ности, относительно Грольмана точно установлено, что он из­бегал всяких рассуждений об устройстве ландвера. Но от Бой­ена осталось неоспоримое свидетельство того, что он не осо­бенно гордился своей славой творца системы ландвера. В своей книге о принципах старого и нового военного искусства Бой­ен говорит следующее:

«Существует мнение, направленное против постоянных ар­мий. Это мнение считает ландвер вполне достаточным для за­щиты страны. Насколько неправильно такое мнение (так как даже лучший ландвер, подобно разбросанному кантонному вой­ску, при самых благоприятных обстоятельствах никогда не мо­жет быть собран к угрожаемым границам в нужное время), ясно при самом беглом взгляде на существующие учреждения дру­гих государств и на наш собственный опыт. Если бы постоянное войско не сражалось при Люцене и Бауцене, мы бы не имели никакой возможности создать ландвер. Но и счастливые резуль­таты последних походов только в очень условном и относи­тельном смысле могут приводиться в качестве доказательств в пользу ландвера. Почти вся Европа, объединившаяся для одной цели, выставила такие значительные силы, которые по одной своей численности, не говоря уже о благоприятных для этой цели предпосылках, далеко превосходили войска противника. Неприятель потерял большую часть старых, опытных солдат. Нашим, вновь призванным и сформированным частям противо­стояли только юные новобранцы. Не все будущие походы бу­дут проводиться при таких благоприятных условиях. Было бы преступлением при современном способе ведения войны ограничивать выучку наших солдат лишь обучением в течение не­многих недель, и к тому же с перерывами».