Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

И если после длительной борьбы чаша весов склонилась все же на сторону Нидерландов, то это во всяком случае не было результатом трансцендентального могущества новых нравствен­ных идей, но следствием весьма прозаического факта, что гене­ральные штаты могли платить жалованье своим наемникам ак­куратно. Испанская же монархия не могла этого делать. Испан­ское войско было совершенно расшатано, даже в своем национальном испанском ядре, продажностью военных началь­ников и мятежами среди солдат. «Испанские зверства» (furia espagnole) превратились в пословицу. Что под этим подразуме­валось, видно из следующего факта. 4 ноября 1576 г. был ужас­нейшим образом разграблен Антверпен — самый оживленный, богатый торговый город христианского мира, затмивший даже славу Генуи и Венеции, о котором было сказано: мир — кольцо, и Антверпен — бриллиант в нем. Он был разграблен наемника­

ми испанского войска, так как им не было уплачено их жалова­нье; ратуша и 600 буржуазных домов были сожжены; свыше 10 000 жителей были убиты и сброшены в воду.

Сначала в войсках генеральных штатов дело обстояло не лучше, так как им недоставало национального ядра, а также еди­ного руководства. Предводителями войск были принцы Оранс­кие, наместники восставших провинций, но они находились в непосредственном подчинении у купеческого правительства, с надменным презрением торгашей смотревшего на этих бедня­ков, принужденных продавать свою жизнь. Члены генеральных штатов сидели, как депутаты, в главной квартире; в крепостях бургомистры стояли выше военных комендантов; в довершение всего наместники командовали лишь теми войсками, которые оплачивала их провинция. С большим трудом удалось добить­ся того, что один принц Оранский сделался главнокомандую­щим всего войска, но собранные с трудом войска ускользали из его рук, как вода, если плата не была выдана вовремя.

Но если беда не излечила финансового банкротства испанс­кой монархии, то она все же научила кое-чему купеческую ска­редность генеральных штатов. Принцы Оранские создали нако­нец под собой твердую почву пунктуальной выплатой жалова­нья солдатам, и то нетвердое положение, которое они занимали в бесформенном государственном организме Нидерландов, зас­тавило их, в интересах их собственной династии, создать год­ное для войны войско. Их духовный кругозор соответствовал не испанскому иезуитизму, но начавшему расцветать в то время буржуазному просвещению. Гуго Гроций и Барух Спиноза были их соотечественниками. Известно, что внимание Морица Оран­ского на античное военное искусство было обращено профес­сором филологии Лейденского университета, а Вильгельм Люд­виг Оранский совместно с известным историком выяснял на оло­вянных солдатиках, почему тонкие строи древних римлян имели преимущества над глубокими колоннами македонской фаланги. Тем и другим принцы Оранские могли воспользоваться при сво­ей военной реформе. Но, конечно, не следует думать, что чисто теоретические соображения могут изменить организацию вой­ска, если к этому нет реальных предпосылок.

В данном случае эти предпосылки были созданы правильно и аккуратной выплатой жалованья, обеспечившей принцам Оранским гораздо более ценный солдатский материал, чем тот, который имелся у их противников.

Если раньше усовершенствование огнестрельного оружия принудило испанцев разбить старые боевые колонны швейцар­цев на более мелкие тактические единицы, то все более возрастаю­щее усовершенствование огнест­рельного оружия, все более и бо­лее увеличивающееся количество мушкетеров заставило уменьшить испанские колонны пикенеров, об­разовав вместо немногих глубоких колонн большое количество ши­роких. Таким образом, вместо не­скольких больших колонн в 50 че­ловек глубиной образовался бое­вой порядок из рот глубиной лишь в 10 человек. Благодаря этому боль­шее число пик могло принять учас­тие в ударе и было создано больше интервалов, в которых могли бы развертываться мушкетеры.

Большая опасность,

вызывавшаяся этим бесспорным прогрессом, состояла в том, что тон­кий боевой порядок мог быть легко прорван сильным ударом глубокой колонны. Этой опасности принцы Оранские стара­лись избежать тем, что очень заботливо обучали как солдат, так и офицеров. Они изобрели то, что мы называем теперь му­штровкой: прилежное, постоянное обучение солдат, беспре­кословное повиновение, которое заставляет даже в ужасах битвы так же автоматически подчиняться приказаниям офице­ров, как и на полковом плацу.

Такой муштровки можно достигнуть лишь в том случае, если солдаты аккуратно получают свое жалованье и привяза­ны к своему знамени. Тот же самый историк, который припи­сывает силу военного сопротивления нидерландцев трансцен­дентальному могуществу новых нравственных идей, спраши­вает с полным правом: «Могли ли они бросить щедрого и платежеспособного хозяина и пойти на службу к обанкротив­шимся испанским гидальго?» Военные реформы принцев Оран­ских не были самостоятельным измышлением их гениальных голов, но они лежали на том пути, на который впервые всту­пила Испания и с которого она должна была сойти, свалив­шись в пропасть финансового краха.

Мушкетер

Большая подвижность многочисленных тактических единиц, на которые распадалось нидерландское войско, предъявляла более высокие требования не только к солдатам, но и особенно

Пикинеры

к офицерам. Для обучения солдат требовалось несравненно большее количество труда, а для руководства битвой требова­лась несравненно большая степень образования. Из этой необ­ходимости возник офицерский корпус, носивший на себе наци­ональный отпечаток и состоявший на государственной службе.

Эти военные реформы превратили Нидерланды на рубеже XVI и XVII столетий в высшую школу военного искусства. Но военным государством они не сделались. Центр тяжести их мо­гущества лежал на море, чем более принимали они характер первоклассной морской державы, тем менее могли они думать о том, чтобы стать первоклассной сухопутной державой. Целый ряд других причин, о которых здесь не приходится распростра­няться, действовал в том же направлении. Поэтому не могло случиться, чтобы Нидерландское восстание ввело в практику остальной Европы новое военное искусство, хотя бы в той сте­пени, как это сделала через два века Французская революция. Голландская военная реформа осталась теоретическим образ­цом, который европейские военные ревностно изучают, но мы должны сказать здесь еще раз: чистая теория может очень не­много дать войне, если при этом отсутствуют фактические пред­посылки, при которых она осуществляется.

Это больше всего относится к Германии, с которой Нидер­ланды были тогда связаны теснее, чем в настоящее время. Один из принцев Оранских, правда, основал в Зигине в 1607 г. «воен­ную и рыцарскую школу», чтобы пересадить в Германию нидер­ландскую военную организацию. Но из этого получилось очень мало, вернее — даже ничего. Немецкие ландскнехты были еще более развращены, чем испанская пехота, с которой они так часто делили битвы и победы в первую половину XVI столетия. В то время как испанская пехота все еще вела мировые войны, немецкие ландскнехты, с того времени как Мориц Саксонский помог княжескому господству восторжествовать над импера­торской властью, унизились до целого ряда жалких, мелочных сделок, в которых они продавали себя направо и налево. В под­жогах Альбрехта Бранденбургского в Грундбахской распре, в Кельнской резне, в июльских событиях и т. п. немецкие ланд­скнехты показали себя неорганизованной бандой, потерявшей последние следы национальной окраски.

Изменить это не могла ни высшая, ни низшая школа, но лишь такая катастрофа, какой была Тридцатилетняя война.

VI

Многим западным историкам снова вздумалось отрицать, что Тридцатилетняя война была для Германии ужасной катаст­рофой. Правда, они признают, что убийства, грабежи, разбои, зверства и разорения достигли в этой войне колоссальных раз­меров, но для народа численностью в 20 000 000 это якобы не слишком много значит; поэтические описания, которые мы встречаем в «Симплициссимусе», нельзя считать историчес­кой правдой, так как чудовищная ненависть последователей разных религий охотно сваливала на Тилли и на Густава-Адоль­фа все преступления. Фактически Тридцатилетняя война буд­то бы не только разрушила старые ценности, но и создала но­вые. Громадные денежные субсидии прибыли из Франции, Гол­ландии, Англии, Испании и от папы в Германию; французское золото ввозилось в Германию в винных бочках. Война не столь­ко уничтожила существовавшие экономические ценности, сколько отодвинула возможность ими пользоваться.

Первое положение в известном смысле правильно и верно как раз в настоящий момент. Мы видим каждый день, какую поразительную власть имеет война над человеческой фантази­ей, и если даже при нынешней всесторонней осведомленности беспрестанно возникают слухи о мнимых военных зверствах, несмотря на неоднократные опровержения осведомленных лиц, то можно легко допустить, что в тех рассказах, которые до­