Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Головко спросил – говорил ли Сабуров с кем-либо из местного руководства. Сабуров умолчал о разговоре с Беловолом, ответил, что без поддержки управления мы поднимать этот вопрос не рискуем, и рассказал о том, как местное руководство отнеслось к предложению осипенковцев о переносе ветки в порт. Головко сказал, что местное руководство можно понять: лозунг – все для фронта, все для победы – вошел в плоть и в кровь, и ему тоже часто приходится слышать: подождите до конца войны. К сожалению, за такими ответами иногда угадывается непонимание важности или срочности вопроса, а то и нежелание вникнуть. А ведь нашу организацию именно для того и создали, чтобы мы своевременно решали градостроительные вопросы. Головко пожаловался, что из-за этого трудно работать, и высказал надежду, что после войны будет легче.

К предложению осипенковцев Головко отнесся положительно, но что они решили – теперь помню очень смутно, а фантазировать не хочу. Запомнилось, что Головко вызвал секретаршу и попросил ее зарегистрировать письмо по этому вопросу.

Головко обратил внимание на то, что Сабуров все время говорит – мы, спросил – имеет ли он в виду меня, поинтересовался, как я работаю, назвал меня своим крестником и просил передать привет.

– А чего вы удивляетесь? Вы сами говорили, что Головко отсоветовал вам ехать в Харьков.

Узнав, что нас до сих пор только двое на область, Головко посочувствовал, предупредил, что до конца войны вряд ли сможет помочь кадрами, советовал привлечь в Запорожье знакомых архитекторов и постараться организовать проектную мастерскую, пусть для начала – самую маленькую.

– Он сказал так: были бы архитекторы, а других специалистов вы найдете на месте. Я тоже так думаю.

Еще Головко сообщил, что, возможно, скоро в Запорожье удастся открыть филиал Киевского института Промгражданпроект, но это не совсем то, что нам нужно – филиал будет проектировать только отдельные промышленные и гражданские здания.

Сабуров сказал Головко, что скоро должна приехать моя жена, что он будет приглашать знакомых архитекторов из Баку и не сделал этого до сих пор потому, что мы закрутились в работе. Рассказал мне – кого он собирается пригласить на первый случай: своего приятеля Мельникова – руководить мастерской, очень толкового инженера Кривобокова, хорошо поднаторевшего в вопросах архитектуры – начальником инспекции архитектурно-строительного контроля, с женой – архитектором Никитиной, и еще архитектора Евстафьева.

– Если они приедут, то с нами и вашей женой будет уже семеро. Для начала неплохо.

Затем Сабуров сообщил, что Головко интересовался, как мы устроились с жильем и помещением для отдела, насчет помещения обещал позвонить в облисполком или попросить, чтобы позвонили из совета Министров.

– Он сказал: для пущей верности.

Головко стал собираться в Совет Министров, кого-то вызвал, поручил обеспечить Сабурова местом в доме приезжих и талонами на питание, спросил – на сколько дней. Сабуров попросил на два дня.

– Не удержался от соблазна побродить по Киеву. Заодно написал письма Мельникову, Кривобокову и Евстафьеву. Знаете, в киевском почтамте иногда уже бывают конверты. Мне повезло – выпросил три штуки, больше двух в одни руки не дают. Вот. Я отчитался. А у вас есть новости?

Я с подробностями рассказал о неожиданном разговоре с Беловолом.

– Беловол знал, что я поехал в Киев?

– Да, я ему сказал.

– А по какому вопросу?

Я рассказал, как увильнул от ответа на этот вопрос. Сабуров хохотал, как Беловол, но вывод сделал другой:

– А вы находчивый!

Обсудили – стоит ли рассказывать Беловолу о позиции Головко. Решили – стоит.

Мы лежали на песчаном берегу в тени одинокого дерева. Днепр широк, величав и пустынен. Вверх по течению он виден далеко, до четкого силуэта обрушившегося моста, закрывшего поворот от плотины. Пустынен и почти безлюден берег, на котором мы лежали: широкая полоса песка с выходами маленьких скал на склоне Вознесенки. Пустынна и зеленеющая Хортица с обрывистыми берегами.

– Таким почему-то представляю Нил, – сказал Сабуров. – Не современный, а древний.

– Похожая панорама: открытые пространства, такие же пустынные, песок и могучая река. Только без верблюдов и крокодилов. Григорий Георгиевич, а вы обратили внимание в Соцгороде на два больших одинаковых дома друг против друга? Они на проспекте Ленина, не доходя до плотины.

– А ведь верно. Впечатление от них созвучно настроению, которое создают эти пространства. Автор хорошо прочувствовал особенность… Хотел сказать – города. Города еще нет… Особенность местности, на которой создается город.

– В генеральном плане эта особенность учтена, и ее надо обязательно сохранить.

– Харькова я не знаю, – вдруг сказал Сабуров, – дальше вокзала не был. Но мне очень нравится привокзальная площадь – она замкнута. В замкнутом пространстве чувствуешь себя спокойно и уютно. Открытое пространство возбуждает.

– Неужели вы хотели бы центральную площадь решить замкнутой? Без косого бульвара к Днепру?

– Ну, зачем такие крайности! Я хочу сказать, что генеральный план города построен только на раскрытии пространств, в нем нет уютных уголков с пространствами замкнутыми. Это его недостаток. Хорошо, что генеральный план будут корректировать.

– Будут ли?

– Будут. Головко обещал поручить Гипрограду новую схему генплана, независимо от того, как решится вопрос с заводами.

– По вашей просьбе?

– По моей.

Я согласился с Сабуровым, что, наряду с открытыми, должны быть и замкнутые пространства.

– Чтобы население могло испытывать и возбуждение, и успокоение. Мы посмеялись. Сабуров сказал: – Популярное изложение воздействия архитектуры. Если бы наш разговор кто-нибудь услышал, наверное, подумал бы, что мы ненормальные. Смех смехом, а ведь придется наши идеи объяснять людям, не знакомым вот с такими особенностями.

– Ну, хороший проект не требует словесных объяснений.

– Если он умело подан.

На другой день Сабуров побывал в областной санитарной инспекции, а после работы, созвонившись, – у Беловола.

Прошло сорок лет с хорошим гаком, как говорят на Украине, но я еще помню, не все, конечно, но многое из того, что относилось к нашей попытке поднять вопрос о переносе разрушенных заводов. Поэтому и пишу так подробно, пока не забылось. Документы об этом, наверное, не сохранились, да и вряд ли они были. Об остальной нашей работе и о жизни в то время в памяти осталось очень мало.

Звонил Беловол и попросил, чтобы кто-либо из нас пришел к нему после работы с каким-нибудь планом города.

– Надо кое-что обсудить по интересующему нас с вами вопросу.

Та схема, которую я изготовил, осталась у Головко. Взял схему генплана и карту области.

– Григорий Георгиевич мне рассказал о разговоре с начальником вашего управления, – сказал Беловол и продолжил, усмехаясь: – А вы не такой уж наивный, как я думал. Вы – хитрый.

– Георгий Никитич, вы любите сразу давать характеристики новым для вас людям.

– И редко ошибаюсь. Надо же знать, с кем работаешь. Но на вас я осекся. Да ладно, давайте работать. Дело такое. Если ваше предложение пройдет, и будут строить заводы на новой площадке, надо заранее к этому подготовиться. А то потом какой-нибудь вопрос застанет врасплох, и мы впопыхах можем наделать глупостей. Вот для этого я вас и пригласил.

– Георгий Никитич! Не так уж сразу начнут строить заводы. Не надо заранее это обсуждать. Подождем – как решится вопрос.

– Но почему? У меня выдался свободный вечер, а это не так часто бывает. Почему же заранее не подготовиться?

– Не сбудется.

Беловол засмеялся.

– А вы шутник.

– А я серьезно. По собственному опыту.

– Ну, знаете! Если на самом деле серьезно, – вы не перестаете меня удивлять. Вас и не поймешь. Давайте лучше работать. Что вы принесли?

Я развернул на приставленном столике карту, и Беловол стал так обсуждать этот вопрос, как будто он был уже решен. Начал он с подъездных путей. Сказал, что железная дорога есть, развить станционное хозяйство – не проблема, жаль только, если старый проект не сохранился. Шоссе вот, сворачивает под железную дорогу. Логарифмической линейкой измерил расстояние от поворота до площадки, справился о масштабе.

– Немного. Кстати, а где роза ветров?

Я раскрыл схему генплана, Беловол измерил лучи розы, посчитал на линейке, откинулся на спинку стула и сказал, улыбаясь:

– Вот насколько слабее ветры на город от этой площадки.

– Не слабее, а реже. Это роза повторяемости ветров.

– Почему вы так думаете?

– Если роза одна, то – повторяемости. Так принято.

– Тем лучше. А то, что самые сильные ветры у нас восточных румбов, я и без всякой розы знаю.

Беловол снова улыбнулся. Он часто улыбался, и его улыбка меня удивляла. Она была мягкой, как бы просящей, может быть чуть заискивающей, и совсем не соответствовала его характеру. Между тем она была естественной, а не наигранной. Сейчас, вспомнив об этой улыбке, я думаю, что вежливость Беловола, даже предупредительность и улыбка как бы смягчали твердость характера, его настойчивость и требовательность.