Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Дня через два Гуляшов познакомил меня с приказом: меня перевели в проектное бюро на должность старшего конструктора с сохранением прежнего оклада.

— Алексей Николаевич, я — архитектор, а не конструктор.

А вы можете разграничить — где кончается архитектор и начинается конструктор? После вашей сегментной фермы странно слышать об этом. И потом: вы можете себе представить, чтобы сейчас у нас где-нибудь архитекторы работали по специальности? Ну, разве что в промышленном проектировании, да и там, — я уверен, — их используют, но с ними, как архитекторами, вряд ли считаются. Поработали прорабом, поработаете конструктором — вам же на пользу.

— Андрей Корнеевич! Чего это вдруг вы решили от меня избавиться?

— Избавиться? Об этом и думать не моги. Ты теперь будешь нашей палочкой-выручалочкой. Как где что застопорится — мы к тебе на поклон: выручай, Григорьич, ищи выход из положения. А по проекту строить — дело нехитрое. Это наш директор правильно надумал.

Никто не счел нужным не только спросить моего согласия — даже поговорить со мной предварительно. Будто я крепостной. Никакая война не может оправдать такого обращения с людьми. Мы все крепостные — и башкиры и я. Чей я крепостной? Директора? И так меня замутило, что не мог я работать весь день. Сколько было крику: сталинская забота о живом человеке! Со злостью думалось — вот это и есть сталинская забота о полуживом человеке.

17.

По продуктовым карточкам можно кое-что получить, но после двенадцати часов, проведенных на работе, нет желания стоять в очередях и нет возможности регулярно стряпать. Вместо этих карточек мы берем талоны в столовую — каждый в свою. Остряки называют, — оглядываясь по сторонам, — это трехразовое питание трепитанием: голодно, чем дальше, тем больше, и, хотя питание все время одинаковое, оно не насыщало, и люди слабели. Хлеб, — по восемьсот грамм, — мы получали в столовых и не бывали ни в магазинах, ни — из-за недоступных цен, — на базаре. Наши сотрудники, эвакуированные из Сталинской области в прошлом году, обзавелись огородами и запаслись на зиму картошкой и овощами. Мы же в Куйбышеве запаслись натуральным кофе, свободно продававшимся в магазинах, да еще Марийка получила на работе капусту, которую нашинковала. Квартирные хозяева дали кадушку, и в подвале стояли две кадушки с капустой — хозяев и наша. Принеся с работы остатки хлеба, мы доедали его с салом и квашеной капустой и запивали черным кофе без сахара. С такой добавкой к казенному рациону жить было еще можно.

Марийка угостила капустой хозяев и соседку, оказалось, что наша капуста куда вкуснее хозяйской, и ее количество стало быстро уменьшаться. Пока мы решали что делать, — не держать же капусту в комнате, — наша капуста кончилась. Сало, кроме куска, отрезанного для еды, мы держали в передней на шкафу, а когда за ним полезли, его там не оказалось. Марийка была уверена, что капусту брала и сало взяла старуха — так оно, конечно, и было, но говорить об этом с хозяевами — бесполезно: отперлись бы и даже возмутились, а доказательств у нас нет. Теперь по вечерам мы ели хлеб с топленым маслом, хранившимся в комнате. Надо бы масло растянуть подольше, но очень хотелось есть, и масло быстро уменьшалось. Будь что будет!

В проектном бюро сказал о пропаже сала и услышал от сотрудниц:

— Да у местных это и воровством не считается! Вроде обычая.

— Мы, когда переехали, тоже пострадали: пропадали и продукты и вещи.

— А вы хоть дверь в свою комнату запираете?

Поинтересовались, где и почем покупали сало и дружно ахнули: сохранились же уголки, где продукты так дешевы! Здесь килограмм любого жира стоит тысячу рублей.

С одинокой соседкой Евгенией Александровной, женой и матерью фронтовых офицеров, у нас, особенно у Марийки, установились доброжелательные и доверительные отношения, и с необременительными просьбами мы запросто обращались друг к другу. Евгения Александровна не работала и почти все время проводила дома. Она сказала Марийке, что когда варит мясо — из кухни не выходит: раз отлучилась, и мясо из кастрюли исчезло. От нее Марийка узнала, что наша квартирная хозяйка — приемная дочь старухи, регулярно ее бьет, и старуха часто ходит в синяках. Работая в коллективах, эвакуированных из Донбасса, мы редко общаемся с местным населением и не беремся судить — таковы ли его нравы, или это особенности такой на вид интеллигентной семьи. С хозяевами отношения вежливые, без эксцессов и претензий, но мы старались избегать контактов, включая и их четырехлетнего мальчика. А малыш симпатичный, и поразговаривать с ним частенько хотелось. Вот он ходит в полутемном холле, повторяя:

— Террикон... Террикон... Террикон... — И вдруг: — Бабушка!! Я боюсь!

— А чего ты боишься?

— Террикона боюсь!

Во дворце культуры — большой удобный зал и полноценная сценическая коробка. Здесь обосновался драматический театр, эвакуированный из областного русского города, — театр неплохой, — и мы посещаем его спектакли. Известные артисты, обычно гастролировавшие на юге, устремились на восток и, приезжая в Челябинск, заглядывают в наш дворец культуры, и мы бываем на их концертах. Сюда же ходим и в кино.

Есть у нас уже и знакомые — семья киевлян, занимающая такую же квартиру как наша, у нас с ними — общая лестничная площадка. Глава семьи, — пожилой, с грустными, — даже когда он шутит, — глазами, — специалист, и, кажется, крупный специалист в области применения взрывов в горном деле и, вообще, в промышленности, серьезно утверждающий, что зубы проще и лучше всего удалять правильно направленными взрывами. Его жена занята домашним хозяйством и вязанием. Живет у них молодая девушка — архитектор Женя, — дочь или родственница, работавшая где-либо или нет, уже не помню. Марийка у них бывает часто: она воспользовалась предложением хозяйки и вместе с Женей учится вязать. Вяжут себе толстыми красными нитками кофточки с какими-то пупырышками, и я назвал трех вязальщиц — артель «Красные пупырышки». Глава семьи подхватил название и так назойливо его повторял, что становилось неприятно. Удивило отсутствие чувства меры у этого, казалось бы, культурного человека и вспомнился школьный друг Изя, который в подобных случаях не стеснялся в выражениях: раз — хорошо, два — тоже, а на третий — бьют по роже. Не знаю, что нашла в нас эта семья, но они звали к себе и приглашали составить компанию во дворец культуры. Я бывал у них реже Марийки и часто встречал там шумное дамское, — мне неинтересное, — общество, так и не уяснив, — да я и не старался уяснить, — кто здесь живет, кто пришел в гости, а кто заказывает хозяйке вязанье. Одно было ясно: это общество обеспеченных и сытых. Однажды мы здесь застали пожилую, симпатичную заслуженную артистку из находящегося в Приуральске театра. Она что-то рассказывала из закулисной жизни и забавно изображала своего косноязычного директора, который якобы говорил: «Не забывайте: зритя — она щусествует».

Мои сотрудницы и женщины, заходящие к нам, жалуются на усталость, недомогания, на заброшенность и болезни детей, но не ропщут и терпеливо несут свой крест, понимая — решается наша судьба, и нет другого выхода. Замерев, с затаенной надеждой жду последние известия и каждый раз слышу описание героических подвигов, то есть — какой ценой дается нам оборона, и время от времени еще о том, какой город мы оставили на Северном Кавказе. Подвиги — везде: не так далеко от Москвы, куда скоро год как отогнали немцев и остановились, в осажденном Ленинграде, вымирающем от голода и холода, в руинах Сталинграда, где идут бесконечные бои за подступы к Волге, в степях Кавказа, где немцы продвигаются к горам и нефтяным промыслам, в Арктике, в тылу врага... Разговоров о положении на фронте не услышишь — об этом даже думать страшно. Почему Красная армия все еще отступает? Почему ее наступления замирают, как под Москвой, или терпят катастрофы, как в Крыму и на Изюм-Барвенковском направлении? И об этом разговоров не услышишь: то ли во время пожара не ищут его причины, то ли тема слишком рискованная, а нас давно отучили от откровенных разговоров. Молчу и я, но хорошо чувствую фальшь официальных объяснений. Неизбежность войны понималась, чувствовалась, угадывалась, носилась в воздухе, даже отразилась на нашем поведении в институте: как с цепи сорвались — сказал о нас декан. Война могла начаться в любой день, и этому никто бы не удивился. Весной сорок первого прочли сообщение ТАСС о том, что в Лондоне советский корреспондент был впервые допущен на зенитную батарею. Это неспроста, — шепотом говорили друг другу я и мои ближайшие друзья. И сам факт, и сообщение о нем неспроста — говорили у нас за столом. — Похоже, что скоро будем воевать с Германией. В городе начались покупки впрок. Внезапное нападение? В «Поединке» Куприна есть выражение, ставшее почти пословицей (привожу по памяти): вся рота идет не в ногу, один поручик шагает в ногу. Так что же: все мы шагали не в ногу, один Сталин шагал в ногу? Не верю и второй официальной причине: немецкая армия получила полуторагодичный опыт ведения современной войны, Красная армия такого опыта не имела. Да, Гитлер очень быстро разгромил Польшу, но это было так, как если бы здоровенный верзила избил ребенка. Сталин пытался проделать то же с Финляндией, но не смог. Да, немцы оккупировали страну за страной, но нигде не встречали серьезного сопротивления. Так где же их опыт? Не на Балканах ли, где они увязли в отчаянном сопротивлении народов? А разве мы не имели опыта? Забыли, как громили японцев в Монголии? А разве японцы воюют хуже немцев? Эти объяснения — ложь для прикрытия настоящей причины, а она торчит как шило из мешка. Но попробуй о ней сказать!