Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Бывает, что во сне я громко смеюсь — на Сирохинской об этом знают давно. Марийка говорит, что смех во сне производит странное и неприятное впечатление. Однажды в Нальчике, когда я хохотал, она стала меня будить, а утром сказала, что я ответил: «Не мешай — мне смешной сон снится». Я рассказал сон и, наверное, поэтому его запомнил: в Харькове Марийка и я спрятались от холодного осеннего дождя под аркой Дворца труда, прибежала мокрая собачонка, встряхнулась и сказала: «Ну и погодка!» В Харькове... В Нальчике... Наши войска оставили и Нальчик — немцы добрались до главного Кавказского хребта... Аржанкова могли призвать в армию. Алексену восемнадцатый год — его могут отправить в Германию. Мама с Алексенкой останутся сами. Больше всех жалко Алексенку. Спустился занавес и над этим городком — Бог знает, что там делается. Где Федя? Смог ли уехать? А если нет? Он же из выкрестов, а у мамы длинный язык, и она давно могла об этом разболтать. Представил, как немцы ведут татов. Вижу старух, несущих корзинки со своим жалким товаром, вижу рыжеватого, веснушчатого пожилого, он остановился и что-то беззвучно говорит, но я по движению губ понимаю: «Прости и помоги, прости и помоги». Немцы бьют его прикладами. Марийка меня будит: «Ты кричал. Перевернись на другой бок».

Мы редко ездим в Челябинск: всего два выходных в месяц, и то если в один из них не устроят воскресник — с нами не церемонились. Витковские приезжали к нам еще реже, за все время раза два-три. С Людмилой Игнатьевной Марийка переписывалась. Людмила Игнатьевна, как и в Харькове, преподавала в школе, а как она устраивалась с ребенком, я не помню. Однажды из Рубцовска пришло необычное письмо: наш адрес написан почерком не Людмилы Игнатьевны, а другим, мучительно знакомым, и указан другой обратный адрес, а в конце его: Ф.А. Майоров. Господи, да это же Федя! Он успел бежать из Нальчика, повторил наш путь через Махачкалу и Астрахань, из Астрахани ехал по железной дороге на открытой платформе. Некоторые его спутники ехали в Рубцовск, говорили, что там много харьковчан, Феде было все равно куда ехать — так он оказался в Рубцовске. Работает юрисконсультом в жилищно-коммунальном отделе тракторного завода. Виделся с Людмилой Игнатьевной — у нее будто бы все благополучно, если только может быть благополучно у нас в такое время. У Феди резко ухудшилось состояние здоровья: замучила одышка, подскакивает давление, появилась сердечная аритмия. Интересуется нашей жизнью и просит писать — по эту сторону у него — только мы.

18.

У Красной армии фронтов много, но говорят по радио и пишут в газетах изо дня в день больше всего о боях в Сталинграде. Если верить нашим сообщениям, бои за Сталинград — в центре внимания всего мира. Хочу понять, почему именно Сталинградская битва затмила все другие сражения мировой войны, происходящие в это же время. Я — дилетант и передаю всего лишь тогдашние мысли и чувства. Первая мысль: больше всего о Сталинграде потому, что город носит имя Сталина? Фу, какая чепуха! Если это и имеет хоть какое-нибудь значение, то только для его самолюбия. Значит, дело в стратегическом значении города? А в чем оно? Чем Сталинград важнее других волжских городов? А ты, — говорю себе, представь, в каком положении мы окажемся, если немцам удастся овладеть тем, что осталось от Сталинграда и закрепиться на Волге. Картина получается гнетущая.

Северный Кавказ уже оккупирован и закупорен немецкими войсками. Нефтяные промыслы Грозного и Майкопа или обороняют отступающие в горы войска — отступать больше некуда, — или ими разрушены, или у немцев. Немецкие войска, конечно, рвутся в Закавказье, а значит — и в Баку, к нашим самым главным нефтяным промыслам. Связь с Кавказом — всего лишь по Волге и Каспийскому морю, но это сейчас. А если Сталинград падет? Тогда связь только через Среднюю Азию, и отрезанная на Кавказе армия обречена. Лучше не думать.

Но это не все. Турция — в дружеских объятиях гитлеровской Германии и во враждебных отношениях со сталинским Советским Союзом, единственная союзница Германии, не участвующая в войне: в Иране не только советские, но и войска наших союзников, и боязнь второго фронта, — фронта против наших союзников, — удерживает Турцию от выступления против нас — так я думаю. Падет Сталинград, и Турция на Кавказе серьезного фронта не встретит.

Но и это не все. Япония давно увязла в Китае, а с прошлого года в Юго-восточной Азии, в Тихом и Индийском океанах ввязалась в войну против Америки и Британской империи. Казалось бы, ей не до нас, но Япония — главный союзник Германии, и нет гарантии, что она при удобном случае не нападет на Советский Союз. Падение Сталинграда — чем не удобный случай?

Теперь понятно, почему такое внимание боям в Сталинграде: именно там и именно сейчас решается наша судьба и не только наша, но и многих европейских государств.

С тех пор, как я перешел в проектное бюро, не помню ни одного своего объекта, и не удивительно: своих объектов, за которые я бы отвечал, у меня больше не было — я всего лишь участвовал в проектировании или строительстве каких-то объектов, а каких и в чем заключалось мое участие в каком-нибудь из них, как говорится, — хоть убейте. Что запомнилось, так это товарищеские отношения в проектном бюро и с работниками ОКС’а и что были у меня и какие-то удачи, даже премии, и неприятности с нервотрепкой, и даже курьезная история, возможная только в нашей стране. Я наотрез отказался возводить своды над стенами, не рассчитанными на такой распор, и директор кричал:

— Полукруглые окна делал, а полукруглое перекрытие делать не хочешь! Не будешь делать — пойдешь под трибунал!

Потом он кричал на Андрея Корнеевича и Гуляшова, заступавшихся за меня и пытавшихся объяснить существо дела:

— Вы что, сговорились? Вы что, не видели в Донбассе полукруглых перекрытий? Саботаж тут устраиваете!!

Много бываю на стройках, и в начале зимы мне очень кстати выдали ватную куртку и ватные штаны. Валенки, к сожалению, не выдали, а купить на базаре нет средств.

Ежедневное нетерпение: в первую половину дня — скорей бы уж обед, во вторую половину — скорее бы ужин. Топленое масло давно кончилось, и, возвращаясь домой, доедаем остатки хлеба, запивая черным кофе, и лежим. Сначала лежим одетыми, сообщая и обсуждая новости, если они есть, делясь впечатлениями, потом укладываемся на ночь. Будильника нет — не раз проснешься и посмотришь на ручные часы. Вставать так не хочется!.. Гаснет интерес к концертам, спектаклям, кинофильмам — ходим на них все реже, гаснет интерес к разговорам на работе и со знакомыми — все это быстро забывается, долго держалось, пожалуй, только впечатление от игры Давида Ойстраха. От встречи Нового года у наших киевских соседей запомнил богатый по тому времени стол и старания сдерживать свой аппетит. На душе — непроходящая подспудная тревога: что нас всех ждет?

Вечером к нам домой пришел гость — крупный пожилой мужчина с черной бородой и начинающейся сединой в бороде и на висках. Я его узнал, когда он себя назвал:

— Куреневский.

За столом понемногу вспоминались и узнавались черты этого человека, которого я когда-то видел — раз мельком в кассовом вестибюле харьковского кинотеатра и несколько дней в Дружковке. Мы угощали его черным кофе не только без сахара, но и без хлеба — у нас ничего не было. Он все еще живет один в Ставрополе-на-Волге, Коля по-прежнему — в туберкулезном санатории, а Надя — у Веры Кунцевич в лепрозории. Митя Лесной тоже где-то в Средней Азии, в военном училище. Здесь Куреневский в командировке. Он интересовался и нашей жизнью и, услышав, как умер мой отец, — я впервые неожиданно для себя рассказал об этом, — набрал воздуха, закрыл глаза и так просидел несколько секунд.

— А как умирал мой отец, я не знаю, — сказал он. — Знаю только, что в тюрьме.

Встречались наши глаза, и я испытывал боль, чувствуя какое одиночество и какую тоску он испытывает. Когда он уходил, мы отсыпали ему кофе. Сначала он отказывался: «А как же вы?» Но мы убедили его, что кофе у нас много, мы запаслись им в Куйбышеве, когда проездом остановились в его квартире, даже показали наши запасы.

Не мог заснуть — думалось: за что и ради чего искалечили ему жизнь? А разве моему отцу не искалечили? Да разве только им! И как долго будут калечить? Вопросы без ответов.

Мы не спросили Дмитрия Степановича как он узнал наш адрес. Надо полагать, я переписывался с кем-нибудь из Кропилиных, наверное, — с Верой Кунцевич. И, наверное, вскоре после того, как у нас побывал Куреневский, из ее письма я узнал, что Куреневский умер. Господи, да не покончил ли он с собой?

Ошеломляющая новость: у Сталинграда окружены немецкие войска, их командование отказалось капитулировать, идут бои на уничтожение окруженных войск, они уже расчленены и теперь уничтожаются расчлененные части. Сообщили, что Геринг пообещал Гитлеру бесперебойное снабжение по воздуху окруженных войск боеприпасами, продовольствием и всем необходимым, но это снабжение осуществляется плохо, с перебоями, и окруженные страдают от голода, морозов и острой нехватки боеприпасов. На их выручку — прорыв окружения, — движется по линии Тихорецкая-Сталинград группа Манштейна. Несколько дней напряженного ожидания, и мы услышали о разгроме этой группы. Затем последовали сообщения о полном разгроме окруженных, их капитуляции во главе с фельдмаршалом Паулюсом, об освобождении Сталинграда, об огромном количестве пленных и трофеев и о том, что в Германии объявлен трехдневный траур. Наше душевное состояние стало похожим на то, которое бывает в начале выздоровления от тяжелой и затянувшейся болезни, порой казавшейся неизлечимой, сопровождавшейся вспышками отчаяния и злобы против главного и им назначаемых лечащих врачей. Еще полностью не выздоровел, еще слаб, но чувствуешь и понимаешь: самое страшное — позади. Иногда ползли, иногда бежали дни тревожного ожидания — как развернутся дальше события: хватит ли сил перейти в наступление или снова уйдем в оборону? Опасения были напрасными: наши войска устремились на Запад, достигли Донбасса. Пришла пора немецким войскам бояться быть закупоренными на Северном Кавказе, и они бегут оттуда. С первых дней войны и до последнего времени Советское информбюро сообщало о городах, оставленных нашей армией, теперь об освобожденных городах нам сообщают регулярно. Освобожден и Нальчик.