Роберт Оганян - Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»

• Название: Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»
• Автор: Роберт Оганян
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98862-038-9

В этой необычной книге несколько жанров и несколько участников. Культурология, политика, публицистика, вольная беседа в стиле «коллоквиума» между людьми из немножко разных миров… Профессор-востоковед Л. Медведко, литератор и переводчик Р. Оганян, литератор А. Эбаноидзе, писатель и ученый Ч. Гусейнов. Но все содержание книги-откровения, как линза, фокусирует внимание читателя на одном: на требующих внимания, порой угрожающих взаимодействиях между Москвой как мегаполисом и кавказцами, бывшей метрополией и ее ойкуменой. Это не книга ответов – это книга вопросов о поезде «Москва – Кавказ», на который надо успеть всем.

---

Пятый – мой отец, если первый – Теймур, и 4 (шестой по возрасту из братьев) Гусейнов Шарбат Алекпер оглы, проживает в гор. Шемахе (тут родни не счесть: множество внуков и правнуков).

Через запятую после слова Шемаха отец спешит сообщить – набор оправдательных фраз из пяти пунктов, что братья: (а) не подвергались к репрессиям и арестам органами Соввласти, (б) не лишенцы, также (в) в войсках белых и (г) национальных правительствах не служили, (д) членами в других партиях не состояли.

Но вернусь к началу: Родился и вырос я в бедной трудовой семье кустаря-башмачника (иначе говоря, чувячника). И – модное в те годы, ибо чем ты беднее, тем ближе к всенародной рабоче-крестьянской власти: В очень жалких бедственных условиях мы влачили свое жалкое (дважды жалкое, кашу маслом не испортишь!) существование.

Есть противоречия – в другой пишет: Отец мой Алекпер Гусейн Али-оглы работал дома по починке башмака и чувяков. Умер с малых лет моих. Он был не имущий. По одной автобиографии малые года – это, как выведено рукой, приблизительно три года, а по другой – десять лет.

Вся тяжесть по содержанию матери вдовы (о бабушке по отцовской линии, увы, ничего не знаю, даже имени память не сохранила!), меня малыша и других пала на моего старшего брата Теймура Алекпер-оглы (умер, оставив двух дочерей, – о них чуть позже). Он служил в Баку приказчиком у известных мануфактуристов Бр. Мехтиевых, у которых получал за труд свой в месяц 9 руб. жалования, на это мизерное трудовое средство он содержал мать вдову и меня малыша. Когда я немного достиг старшего возраста, он меня определил в этот же мануфактурный магазин по Базарной угол Ст. Почтовой улице, где сам работал, мальчиком за три рубля вызова… – очевидно, отцу надо было прибавить лета, чтобы взяли на работу мальчиком на побегушках?

Когда отцу исполнилось, как пишет, 12, брат определил в Бакинскую русско-татарскую школу (или 4-е русско-татарское городское училище). В России нас, как всех тюркоязычных, называли татарами – для удобства запоминания, а может, из-за инородческой глухоты, и различали по месту обитания: казанские татары, крымские, тобольские, кавказские, астраханские, закавказские и т. д.; впрочем, мы сами азербайджанцами себя до революции не называли – внедрилось в пору паспортизации в 30-е гг.; называли себя турками (на русский манер – тюрками, дабы отличить от турок-османцев) или мусульманами: многие века жили в Персидской империи, которая – такая политика продолжается и поныне – внедряла в тюрок начало мусульманско-шиитское, гася начало этническое, дабы настроить их против постоянного соперника-врага на мировой арене – Оттоманской империи, обитатели которой – презренные сунниты.

С большими материальными затруднениями удалось мне, пишет отец, кончить учёбу. В каком месяце не помню, осенью 1914 года я устроился переводчиком к Аркадию Даниловичу Ковецкому – следователю по особо-важным делам, где прослужил до 1916-го года, его откомандировали в Москву (в Совет Коллегии защитников при Верховном суде), и я был уволен. Оставшись без работы, начал работать совместно с братом Эйбатом по Базарной улице № 51 в караван-сарае по заготовке шапочных принадлежностей, где и ночевал.

В последующих автобиографиях содержатся два уточнения: первое, что поступил учеником по пошивке подкладок к азиатским шапкам в шапочную к кустарю (ни слова об Эй-бате) и получал поденно мизерные гроши, копейки; и второе, в последней автобиографии, более логичное и обстоятельное: что окончил русско-татарское училище (и поныне грузины называют азербайджанцев татарами, а армяне – турками, как и турок-османцев, лингвистически не делая различия между нами) в 1915 г., но т. к. средство (так в тексте) у моего брата (речь о Теймуре) не было, то я продолжать учебу не мог и пошел на заработки, начал работать со своим братом Гусейновым Эйбатом по пошивке шапочных подкладок по Базарной ул. 51 до 1916 года. Увидя что от этой работы в смысле моей знании не дает никакую пользу, то я решил устроиться на работу жить самостоятельно. В сентябре 1916 года устроился переводчиком у следователя Аркадия Даниловича Ковецкого, у которого я работал до декабря 1916 года по ул. Красноармейской д. 32. (Из беспокоящих совпадений: живу в Москве на Красноармейской улице. В Баку, кстати, Красноармейская прежде называлась Красноводской – вела к порту, откуда частый маршрут – на ту сторону Каспия, в город, ныне переименованный в Туркменбаши… Красноармейская потом стала улицей Самеда Вургуна… в Москве улица Самеда Вургуна рядом с нашей Красноармейской). Уволившись с работы я обратно начал работать со своим братом по пошивке шапочных подкладок, и таким образом работал до 1920 года – это рубеж: советизация! – и одновременно учился сам.

Да, существенная веха: советизация 28 апреля 1920 г. Азербайджана. Через несколько дней, в мае… – тут тоже в автобиографиях подробности перемежаются со скороговорками, тем самым создавая некоторые, правда несущественные, противоречия. Последняя – самая подробная, хотя несколько странноватая из-за последней фразы, о которой ещё будет.

Судя по сложившейся новой ситуации, отец был нарасхват: в те времена немного было грамотных из, так сказать, низов, не только знает два языка, но и владеет письменностями русским и тюркским, и потому нет трудностей с работой – устраивается в республиканский Наркомфин, но тут же командируется на родину – в городское казначейство Шемахи, где служит в качестве переписчика в бюджетно-расчётном управлении, и через два месяца, в августе, поняв, что по счетной работе мало подготовленный, переходит работать в Ревком Кашунского участка, Басхал (о первых послереволюционных месяцах именно этого Ревкома – в романе «Мир рушится» Абульгасана – живого свидетеля событий; в конце 50 – начале 60-х я переводил – вот уж судьба, что мне поручили перевод, но знай я тогда, что отец в то же самое время находился в Басхале, может, узнал бы кое-что о его жизни той поры) в качестве делопроизводителя. Однако, заболев малярией, которая свирепствовала тогда в Азербайджане, возвращается в Баку, поступает в АзСовнархоз на должность агента торгового отдела, уволен по сокращению штатов.

Вскоре начинает работать в органах рабоче-крестьянской милиции 1,2 и 4 районов райсмотрителем, Пом. Нач-ка района, то есть проходит путь, о чём говорится в другой автобиографик, от младшего милиционера до Пом. Нач-ка 4 района (есть уточнение: получая повышение). Но снова: Уволился по собственному желанию (в подтверждение называется приказ № 64).

С 1924 по 1929 год служил секретарем Комитета торгово-промышленных и кустарных производственных предприятий гор. Баку. И опять: Уволился по ликвидации названного комитета.

В ранней автобиографии подробнее: С 1-го сентября 1924 г. поступаю в Базарный Торговый Комитет 2-го Милрайона в качестве секретаря, где проработал до ликвидации означенного комитета (или иначе – уволен, при этом добавляется: присовокупляю, что я работал там – занимал выборную должность, состоял членом месткома частных предприятий № 29 и одновременно выполнял ответственную общественную нагрузку).

Частое слово в автобиографиях – дюжину насчитал – это уволился, и мотивов – три: по сокращении штатов, ликвидации учреждения, собственному желанию. Но неизменно (так было принято?): Имеется ряд оправдательных документов, при надобности могу представить или подлинные или официально заверенные копии.

С 1929 года ноября м-ца, по сей день, – пишет в автобиографии 1939 г., – работаю в органах Раб. Крест. Милиции.

Следует уточнить, что в год моего рождения отец лет семь, это уже на моей памяти, работал в 3-м отделении милиции, недалеко от нашего дома, или (из автобиографии 1932 г.) в 3-м Милрайоне в должности Зам. Начальника по учёту населения.

И далее в последней автобиографии: Живя в гор. Баку, – идёт всё тот же обязательный перечень, точно молитва, – ни в каких революционных организациях, также кружках я не участвовал и являюсь без партийным (так в рукописи). В войсках и учреждениях белых и национальных правительств как добровольно, так же по мобилизации не служил.

Любопытна композиция автобиографии, в которой – впервые – рассказывается о всех родственниках матери: отец делит их на две части, сначала и сразу, дабы не заподозрили, что скрывает о тех, которые из'яты как враги народа, – вынесенные в вожди революцией, ею же в 1937 г. уничтожены (о чём – далее), потом – о вполне лояльных, рядовых, но пред тем тут же заявив, что связь с заграницей как мои также жены родственники не имеют и в загранице не были.