Роберт Оганян - Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»

• Название: Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»
• Автор: Роберт Оганян
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98862-038-9

В этой необычной книге несколько жанров и несколько участников. Культурология, политика, публицистика, вольная беседа в стиле «коллоквиума» между людьми из немножко разных миров… Профессор-востоковед Л. Медведко, литератор и переводчик Р. Оганян, литератор А. Эбаноидзе, писатель и ученый Ч. Гусейнов. Но все содержание книги-откровения, как линза, фокусирует внимание читателя на одном: на требующих внимания, порой угрожающих взаимодействиях между Москвой как мегаполисом и кавказцами, бывшей метрополией и ее ойкуменой. Это не книга ответов – это книга вопросов о поезде «Москва – Кавказ», на который надо успеть всем.

---

Итак, 28 нисана, как написано арабскими буквами в левом углу большого фоторисунка, изображающего действующие лица нового народного правительства (председатель Ревкома – Нариман Нариманов), а в правом выведен по-русски эквивалент нисана – апрель, в Баку установилась советская власть, и тотчас после советизации повсеместно начался процесс насильственного захвата или уплотнения домов миллионеров, в том числе Исабека Ашурбекова. Нариман прежде хорошо знал Исабека, даже в молодости безуспешно сватался к родной сестре его жены Сона-ханум, и по-дружески посоветовал ему не ждать, когда домой ворвутся, это неминуемо, и самому заранее позаботиться, впустив к себе людей знакомых, порядочных, с которыми мог бы сосуществовать (потом Нариманову крепко достанется от интернационального содружества младокоммунистов за доброе отношение к буржуям).

Дом у Ашурбекова, построенный до советизации почти в центре города, был по тем временам шикарный: двухэтажный, каменный, с высокими потолками, расписанными масляной краской; печи и камины, покрытые белыми, розовыми, ярко-коричневыми изразцовыми плитами. С семью большими комнатами-залами на втором и множеством комнат на первом этажах плюс ещё обширные и просторные подвальные помещения с арочными перекрытиями во всю длину квадрата дома, вполне пригодные для жилья. Один из подвалов, близкий к чёрному ходу, массивные железные ворота, сдан в аренду, здесь – складское помещение мануфактуры Саввы Морозова, а подвал в глубине двора приспособлен для хранения изданной с меценатской поддержкой Ашурбекова художественной и общеполитической литературы на родном языке.

В этом доме[6] принималась даже… царица, у которой в дни пребывания в Баку императора Николая II состоялась короткая встреча здесь со светскими дамами – преподнесли царице перламутровый поднос.

Что ж, надо уплотняться, и выбор Ашурбекова пал на старшего брата отца моего – Ага-Али, кого знал как порядочного купца, семейный, но бездетный, шуму будет мало. К тому же знал, что молодой брат Ага-Али Гасан, мой отец, – из госслужащих, и в случае чего – поможет. Оставив себе большую залу, комнату и кухню на втором этаже, Ашурбеков предоставил в распоряжение Ага-Али две комнаты и кухню, примыкавшие к его жилью, и тот переехал туда с женой, она была красива и белотела, юной сестрой жены, тоже красивой, а также младшим своим братом – моим отцом, надеясь впоследствии выдать золовку за брата, стать, так сказать, ещё и свояками. С ними переехали, о чём Ашурбеков не знал, а когда узнал, дело уже было сделано, две дочери умершего брата Теймура – Таира с моим отцом и Сара, удочерённая Ага-Али.

Отмечу, что и с другими комнатами дальновидный Ашурбеков – я его помню, быстрого, суетливого, с живыми, очень подвижными и, казалось бы, всевидящими глазами… – распорядился, как ему мнилось, умело, с учётом интересов собственной безопасности, хотя эта его, скажем, хитрость, не уберегла от позднейшей репрессии.

Год-два спустя после первого уплотнения возникла новая угроза, и тогда залы с лепными узорами и нарисованными на потолке, для чего были приглашены итальянские мастера, масляной краской ангелами, парящими на голубом небе, были разделены на комнаты, и у одного из ангелов ноги остались на той стороне, за стеной, и впущены новые жильцы.

Одна комната – бывшая огромная зала (где Узеир Гаджибеков, получивший всемирную известность «Аршин мал аланом», репетировал с оркестром первую свою оперу – первую и на всём Ближнем Востоке), была разделена, и часть досталась молодой немецкой семье Якова Киндсфатера, служил в бывшей нефтяной компании Нобелей, предки жили в России с екатерининских времён и обрусели; в семье две дочери, младшая старше меня лет на пять, вся семья – образец чистоты и организованности, и я, дабы зайти к ним, оказаться в мире порядка и уюта, которых у нас, да и родичей наших, сроду не было, придумывал поводы: де, не понял урока – понял превосходно, – прошу Катю подсказать, как задачку решить. Брала карандаш, выводила, чётко разъясняя. Нет, не её слушал, следил, как ясно и чётко выводит округлые буквы и цифры.

В другой комнате с балконом – абшеронец, госслужащий, земляк Ашурбекова, с женой аджаркой Ламия-ханум[7], активистка женского движения в Баку, возглавляет Женсовет в масштабе Джапаридзевского района (имена 26-ти Бакинских комиссаров – в названиях улиц и скверов).

В конце длинного коридора с парадным выходом на улицу стал жить русский партиец Кутилов с молодой женой Розалией Исааковной, вот-вот диплом врача-педиатора получит, лечила нас.

Колбаса, предложенная мне ею… – позвала, протянула хлеб, на нём ломтик розовой, с белыми кружочками, колбасы. Свиная! Грех есть её!.. И хочется съесть, но и боюсь: вдруг страшное случится, пол под ногами разверзнется, стена рухнет. А не съем, подумает, что трус, боюсь. И точно, Попробуй, – говорит, – покажи, какой смелый! Взял, ем, вкусно, и. ничего вокруг не случается!.. Как легко, однако, совершается грех…

Однажды – запомнил – Кутилов катал меня и сына, мы ровесники с Глебом, по городу на служебной машине, красной, сладко пахучей, а зимой. – в Баку в 37-м выпало неимоверно много снегу, ворота доверху засыпало, такого старожилы не помнили, и Глеб, щёки у него красные, горят, а он как одержимый прыгает и прыгает в сугробы. – воспаление лёгких и – смерть. Тихие похороны. Я смотрю на Глеба, лежащего в гробу. Мать бледная, не плачет, сжаты губы, а отец. Его не вижу, он, говорят, сошёл сума. Но вот же он – привезли его однажды домой на машине, у ворот увидел меня, глаза вдруг засверкали, заблестели, заиграли. – не выдержал его взгляда, страшно стало, юркнул во двор, спрятался в подвале. А утром слышу, соседи шушукаются: Кутилова, как врага народа, арестовали!

Напротив, на той стороне коридора, он буквой «П», параллельно нашей квартире, живут Исаевы, имя – Исабек, тёзка Ашурбекова (замечу тут же, что старший сын Ашур-бекова Сулейман в советские годы выкинул из фамилии бек, стал Ашурли), жена Сурея – совсем девочка, моложе лет на тридцать, одна из многих дочерей последнего нахичеванского хана (о том в своё время будет произноситься с почтением: ханская дочь). Внизу, это скорее бельэтаж, разместились армянская и еврейская семьи – Ходжаевы и Розины; семья русского плотника дяди Васи, татарин-дворник… – его при паспортизации выслали, как персидско-подданного, в Персию.

Вскоре к братьям присоединился, поселившись в подвале – пока раздумывал, лучшие комнаты на этажах разобрали, – холостой тогда Эйбат, с кем отец в юности шил подкладки к восточным шапкам. – вот такой интернационал, чисто бакинский.

Суперэтнос «бакинец»

Почти каждый второй такого рода дом в Баку – в конце позапрошлого и начале прошлого века больших, просторных домов было понастроено предостаточно в столице нефтяной империи – оказался после уплотнения многонациональным, отразив существенную особенность города, на долгие десятилетия предопределил, пока не наступили в конце XX века другие времена, судьбу не только города, но и горожан, которые назывались бакинцами, и это, как потом говорили, не столько показатель принадлежности к определённому городу, вроде москвич или одессит, сколько обозначением особой нации. Да, бакинец – поистине суперэтнос, интернациональное сообщество, русскоязычная, главным образом, интеллигенция, плохо знающая языки собственных этносов. Рассыпалось по всему миру бакинство, такое ласкающее слух слово, конгломерат, состоящий. – здесь, прежде всего, следует назвать евреев (30 %), они в почёте, в Баку нет и намёка на антисемитизм, женитьба на еврейке даже почитается «везением», чего и вам желаю, пример подают высшие слои: первый коммунист Мир-Джафар Багиров, большевик-младокоммунист Рухулла Ахундов, видный учёный-лингвист.

Бакинец – это и армяне (20 %): они, как и евреи, сыграли в бакинстве огромную роль в развитии экономики и культуры, науки и образования Азербайджана. Не могу тут же не сказать, ибо это моё глубокое убеждение, что последующие события – Сумгаит, изгнание армян из Баку – дело рук не коренных бакинцев, а т. н. еразов – ереванских азербайджанцев, которые (началось в 1965-м, в год 50-летия резни армян в Турции) были изгнаны как «турки» (азербайджанцы на армянском – турки) и, хлынув в Азербайджан, учинили в отместку погромы. Разумеется, к бакинцам относят, естественно, и коренных уроженцев Баку, русскоязычных азербайджанцев (20 %). Надо назвать – и количественно, и качественно как бы на четвёртом месте – русских (15 %), мастеровые, производственники, партийцы, к тому же бакинские русские отличаются от русских вообще, как и бакинские армяне – от армян вообще, и это различие можно выразить одним словом: и те и другие – свойские: ни гонора, ни чувства превосходства, ни намёка на какую бы то ни было агрессивность, сама отзывчивость, уступчивость, покладистость, доброта и внимание. Бакинец включает и разных прочих шведов (15 %), метафора и правда, шведы истинные… – кто только не жил в Баку, легче отметить в мировом списке этносов тех, кто здесь не жил, нежели тех, кто обитал.