Александр Донцов - Феномен зависти. Homo invidens?

• Название: Феномен зависти. Homo invidens?
• Автор: Александр Донцов
• Жанр: Культурология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-74716-0

Что такое зависть? Если кратко и просто: глубоко укоренившаяся естественная реакция человека на чье-либо превосходство… С древнейших времен людям была свойственна печаль о благополучии ближних. Зависть не только терзает душу и тело завистника, истощает его, но и доставляет мучения окружающим, следовательно, является порочной. Чему чаще всего завидуют? Деньгам, славе, красоте, здоровью? В чем секрет живучести зависти? Ведь люди не перестают и не устают завидовать! Может, находят удовольствие в этом страдании? Или мы созданы разноуспешными и завистливыми, дабы не почивать на лаврах, а стремиться к большему? Эта лишь малая толика вопросов, которые поднимает автор. Ответы на них и на многие другие можно найти в этой книге, которая, надеемся, заинтересует читателя.

---

Итак, смотреть может быть страшно: многим из нас хотелось зажмуриться при виде ужасающих сцен. Я знаком с молодой женщиной, которая любит фильмы ужасов, но смотрит их с закрытыми глазами. Дети нередко прячутся под одеяло, чтобы не видеть ночных страшилищ. Невидимое как бы исчезает, утрачивает свою пугающую силу. Смотреть может быть опасно. Широко известна трогательная легенда о древнегреческом певце Орфее, жившем в первой четверти II тыс. до н. э.[156] Сила его пения была так велика, что им он вызывал различные чудеса: приводил в движение деревья и скалы, укрощал диких зверей. Когда его жена Эвридика умерла, укушенная змеей, он сошел в аид, чтобы возвратить любимую супругу, и там игрой на цитре и пением так растрогал царицу теней, что она позволила Эвридике следовать за мужем в царство живых, но с условием, чтобы Орфей не смотрел на жену, прежде чем войдет в свой дом. Орфей не утерпел, оглянулся, и Эвридике пришлось вернуться в подземное царство. Историки античности отмечают: этот сюжет – иносказательное изложение мистического опыта посвящения в Орфические таинства – мистерии. Само слово «мистерия» (от греч. «закрываю рот, глаза» и т. п.) означает в единственном числе тайну, а во множественном – таинственное служение или употребляемые при этом таинственные предметы. Орфические мистерии символизировали переход от мрака к свету, от страха к радости и веселой, беззаботной жизни в вечности. Высшей степенью посвящения считалось созерцание божества, приносившее высочайшее блаженство. Божество находится на бесконечно далеком расстоянии от человека, это сила, непостижимая умом и не имеющая четкого изображения, «встреча» с ним, предваряемая целым рядом совершаемых ночью, при свете факелов, действий и обрядов в сопровождении экстатической музыки – редкостное счастье, доступное лишь посвященным.

Легенда об Орфее и Эвридике – не первый и не единственный пример повествования, включающего мотив запрета созерцать сакральное. В книге «Бытие» главного ветхозаветного пророка Моисея содержится рассказ о племяннике Авраама Лоте, обосновавшемся по предложению дяди в Содоме, местности, которая за неправедность жителей была обречена Богом на истребление. Авраам умоляет Бога пощадить город, если в нем найдется хотя бы десять праведников. Он соглашается и посылает в Содом двух ангелов, дабы убедиться, насколько грешны содомляне. Лот оказывает гостеприимство ангелам и приглашает их в свой дом. Содомляне же окружают жилище Лота и требуют вывести пришельцев, чтобы «познать их». Лот просит не делать прибывшим зла и предлагает толпе двух своих дочерей, «которые не познали мужа». Толпа не унимается, и ангелы поражают осаждающих дом слепотой, а Лота с женой и дочерьми выводят из обреченного города, запретив оглядываться и останавливаться. «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и [все] произрастания земли. Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом» (19:24–26). Оглядываться было запрещено не только Лоту с домочадцами и Орфею с супругой, но и героям многих волшебных сказок, иначе их ждала неминуемая кара.

Во всех библейских текстах, включая Евангелия, слепота – это не только наказание за ослушание божественной воли, лишающее возможности любоваться земными прелестями. Это и «неспособность к восприятию духовной истины, проявляющейся в реально видимом и слышимом. Такое состояние душевной черствости может быть результатом или нравственной испорченности, или по Божьей воле»[157]. С оценкой одного из авторов солидного современного словаря по новозаветной библеистике трудно не согласиться: само спасение в христианской литературе часто связано с ви́дением. Ветхозаветные пророки призывают кару на еврейский народ за то, что он имеет глаза и уши, но не видит и не слышит (Ис. 6:9-10, 48:3; Иер. 5:21). Исцеление слепого в Вифсаиде, которое описано у Марка (8:22–26), символизирует постепенное раскрытие духовного зрения учеников. Рассказ Иоанна об исцелении слепого (Ин. 9) – также повествование об обретении духовного ви́дения. Иисус говорит о своей миссии, что несет прозрение: «На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы» (Ин. 9:39). Высшая вера, по Иоанну, состоит в том, что человек не видит чудес и знамений, но все же верит (Ин. 20:29). Тема ви́дения у Иоанна сопрягается с темой света, символом которого служит Иисус: «Я, свет, пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не остался во тьме» (Ин. 12:46). У Матфея и Луки «символика исцеления слепых не получила столь полного развития, хотя понимание таких чудес, безусловно, выходит за рамки физического измерения»[158] и также является метафорой веры или спасения.

Показательно: выражение «сыны света», не встречающееся в Ветхом Завете, использовалось как именование верующих в кумранских рукописях и в Евангелии от Иоанна, создавшего достаточно разработанное богословие света как символа Божественного присутствия[159]. Чрезвычайно интересно в контексте поисков символики глаза и используемое Лукой и Матфеем понятие «чистого» и «худого» ока. У Луки оно служит средством распознавания Мессии: «Светильник тела есть око; итак, если око твое будет чистым, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и тело твое будет темно. Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (11:34–35). Матфей в аналогичном эпизоде (6:22–23) акцентирует связь «чистого» ока с милостью, щедростью, а «худого» – скаредностью[160]. Такая трактовка воспроизводит ветхозаветную интерпретацию: «Из имения твоего подавай милостыню, и да не пожалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню. Ни от какого нищего не отвращай лица твоего, тогда и от тебя не отвратится лице Божие» (Тов. 4:7). О том же говорит и Моисей во Второзаконии: «Если же будет у тебя нищий кто-либо из братьев твоих…то не ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей перед нищим братом твоим» (15:7) и берегись, чтоб «глаз твой сделался немилостив к нищему брату твоему» (15:9). Важная для нашей темы деталь: немилостивое, худое, злое око нередко квалифицируется в ветхозаветных текстах как завистливое. Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова: «Зол, кто имеет завистливые глаза, отвращает лицо и презирает души. Глаза любостяжательного не насыщаются какою-либо частью, и неправда злого иссушает душу. Злой глаз завистлив даже на хлеб и в столе своем терпит скудость» (14:8-30). Книга притчей Соломоновых: «Не вкушай пищи у человека завистливого и не прельщайся лакомыми яствами его; потому что, каковы мысли в душе его, таков и он; «ешь и пей», говорит он тебе, а сердце его не с тобою» (23:6–7). Словом, как настаивает Соломон, «кроткое сердце – жизнь для тела, а зависть – гниль для костей» (Пр. 14:30), не позволяющая светло и чисто смотреть на мир.

Думаю, читатель, мы достаточно погрузились в мифопоэтическую символику глаза и сполна ощутили его недюжинные способности: служить окном в мир и быть лоцманом в физическом и духовном пространствах, дарить образы, без которых был бы скуден внутренний мир, проницать суть людей, вещей и событий, быть защитником и судией, карать и миловать, радовать и огорчать и т. д. и т. п. Впрочем, и по каждодневной речевой практике[161] нам с вами хорошо известно: глаза и зрение выполняют множество функций, выходящих за их прямые обязанности поставлять картинки окружающего. Видеть – это, разумеется, получать зрительные образы, но и знать, думать, оценивать, испытывать, переживать, переносить, встречать кого или что-нибудь… Глаза – это, разумеется, орган зрения, имеющий цвет и форму, но они радуются, тоскуют, умоляют, т. е. являются самостоятельным субъектом бурной эмоциональной жизни. Взгляд можно определить как зрительную ось, но он ласкает, негодует, зовет, буравит, провожает, пожирает, отталкивает, зовет, испепеляет. Фигуры речи? Согласен. Как ни старайся, стену взглядом не пробуравишь, костер не разожжешь, не наешься и противника не опрокинешь. Почему же так говорим и не удивляемся, когда слышим?

Под занавес наших «глазо-символических» изысканий приберег для вас, читатель, прелюбопытную археологическую находку. В 1938 г. археологом М. Мэллоуном в городище Телль-Брак, расположенном на притоке Евфрата реке Хабур, – ныне территория Сирии – найдено храмовое здание урукского периода в истории Месопотамии. Месопотамией (от греч. «междуречье») называется, напомню, природная область в Передней Азии, граничащая на западе с Евфратом, на востоке – с Тигром, на севере – с южным отрогом Тавра, на юге – с Медийской стеной. Нас, понятно, интересует не география этой местности, а зародившаяся на ней древнейшая из известных цивилизация: первые поселения здесь появились еще в 4500–4000 гг. до н. э. Около 3300 г. до н. э. сюда пришли шумеры, основавшие города-государства и оставившие нам в наследие многочисленные технические и культурные достижения: колесный транспорт, гончарный круг, систему письма (клинопись), записанные своды законов, литературные тексты религиозного содержания. Расцвет шумерского искусства в Уруке археологи и называют одноименным – урукским – периодом.