В. Бирюк - Пристрелочник

• Название: Пристрелочник
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«И кочегары мы, и плотники…» Коли есть место, что зовётся — Стрелка, то и людей, которые при том месте живут — зовут стрелочниками или пристрелочниками. И меня так называли. Что глядишь красавица? Ждёшь, что расскажу — как я в одну ночь город выстроил? Ага, и мост хрустальный до самово городу Парижу. Трахнул, тибедохнул… «пушки с пристани палят — кораблям пристать велят»… Господи, сколько ж сказок про меня, про мой город по Руси ходят! И что по воле Богородицы в одну ночь вышел из земли пустой град, велик и вельми изукрашен, и что прилетел в облаке да в сем месте домами да церквами пролился… Ерунда сиё, девочка. Мы его сами, вот этими руками… И ещё многими, и по-искуснее, получше этих — из земли вытаскивали, вылепляли, воздвигали да возвышали. Людьми место красится. Моими людьми. Как? А по всякому. И молитвой доброй, и словом худым, и умом, и дуростью, и горем с печалью и смехом с радостью… Бестолковости всякой — много было. Это нынче мы города как пирожки печём. А в те поры… всё в первый раз. Ты свой первой раз помнишь? Вот, зарозовела. А теперь прикинь — сотня мужиков враз… Ну-ну, не обижайся. Мне тогда… тоже лихо было. Смеху — аж до икоты. И что забавно: и испуги мои, по большей части, пустыми были, и надежды — всё более ложными. Планы, расчёты… попусту. А вот же ж — стоит град Всеволожск, велик да изукрашен!

---

— Они отдадут хлеб. По моей цене. Ты прав: нам негде купить. Но и им некому продать. Кроме нас.

— А ежели они…

— Они — что? В реку спустят?

* * *

В русской литературе 19 века описывается случай, когда помещик приехал на ярмарку продавать свой хлеб, да повздорил с прасолами. После чего высыпал («спустил») хлеб в речку. Годовой урожай всех крестьян своего поместья. Курицы бродили по колено в мелкой водице и выклёвывали зерно. Чем травмировали нежную душу русского дворянина, разорившего себя, своё семейство и своих крестьян во имя возможности глупо пошутить над русским купцом.

Русский дворянин, помещик середины 19 века — «собиратель-отниматель». Отнимает у крестьян выращенный ими хлеб. Может этот труд и в реку спустить. Халява, плиз. Дармовщина, дарлинг. Зато — почёсывает самолюбие, «честь дворянскую».

Купец тоже может взпзд… Мда. Но купец этот хлеб купил, он в него вложился. Своими деньгами, своим трудом. Вероятный диапазон маразма — меньше.

* * *

— Они что — вниз по Волге пойдут? Кому оно там нужно? Продать хлеб они могут только в Муроме. Против течения… Ты видел — сколько у них гребцов? — Вытянут только одну набоину. Вот её, гривен за 50–70 они смогут продать.

— А за остальными вернуться?

— Время. Ока встанет. За постой корабликов придётся платить. Эти две лоханки я заберу даром. А таскать груз по Оке, даже одну набоину… Им дороже встанет. Конечно, русский купец и за ногату удавится. Пусть давятся. Мне дурней, которые из меня лишнее выжать надумали — не жалко.

* * *

Обычно, рассуждая о торговле, мы подразумеваем разумность сделки. И её важного элемента — цены. Предполагая, что цена устанавливается на основе каких-то умных аргументов. Типа: себестоимость, транспортные расходы, налоги, страховки, норма прибыли…

Коллеги! Забудьте! Нет, не вообще — мысли довольно здравые. Но не в «Святой Руси». Здесь постоянно возникают ситуации «естественной монополии». Не у кого купить… вот здесь и сейчас. Некому продать — именно в этот момент, в этом месте.

Вместо «баланса спроса и предложения», «разумной стратегии торговли», цена постоянно определяется «всем достоянием» покупателя. «Покупательной способностью», а не конкуренцией. И, конечно, наличием снаряженных «Сарматов» и «Триумфов» за спинами высоких договаривающих сторон. Без этого — торга нет. Есть — грабёж.

Компенсатором «торгового маразма» выступает ассортимент: очень большой вес «предметов роскоши».

«В ноябре многие из племени черноногих спустились с севера, где они проводили лето на берегах реки Саскачеван и ее притоков… Из бакалейных товаров индейцы покупали в общем только чай, сахар и кофе, которые обходились им в среднем по доллару за мерку в одну пинту. Одеяло с обратной тройной проборкой стоило двадцать долларов или за него давали четыре полномерных (с головой и хвостом) шкуры бизона; ружье, стоимостью в пятнадцать долларов, продавалось за сто; виски — очень слабое — шло по пять долларов за кварту; даже пакетик красно-оранжевой краски стоил два доллара… Собственно говоря, в ассортименте торговцев не было ни одного предмета, который не был бы для индейцев роскошью. Торговцы рассуждали примерно так: индейцам эти товары не нужны, но раз уж они хотят их получить, то пусть платят за них такую цену, какую я потребую. Я рискую в этом деле жизнью только ради большой прибыли».

Это картинка — идеал «свободного рынка». Множество участников с обеих сторон, у каждого — ружьё. Поэтому каждая сторона имеет свободный выбор. Причём товары — по-настоящему, «критически» — не нужны никому. Это не вопрос «жизни или смерти». Замените черноногих на славян или угро-финнов — получите мечту «Святой Руси» о торговом рае.

Одна мелкая деталь: хлеб для меня — «товар первой необходимости». За это — могу и убить. Сдерживает только опасение возможных конфликтов с князьями. Но припрёт — перетерплю.

* * *

Прасолы столкнулись с неприятной для себя ситуацией — монополией покупателя. Чтобы переварить, понять, принять общее решение им потребовался весь вечер и ночь. Утром шестеро купцов с десятком сопровождающих топорников заявились ко мне на полчище:

— Мы тута помозговали, посоветовались…

— Так. Софрон — остаётся. Остальные — налево кругом, шагом марш. Сидеть возле своих лодок, дальше тридцати шагов не отходить. Салман, проводи.

Недовольное вяканье… увякало в отдалении.

Как я понял, муромские гридни поделились ночью с рязанскими купцами. Описанием посадки на кол. И, зрелищем как раз шести отрубленных голов на кольях. Так что цену мы согласовали. А потом вычли из неё цену трёх лодочек, которые нужны купцам, чтобы вернуться.

Как там, в «Русской Правде»: «Аже лодью украдёт, то 7 кунъ…»? Кун (резан) на гривну — полсотни. Вот по гривне и посчитали. Или купцы думают, что только они умеют всемеро цены задирать? Или топай 130 вёрст бережочком.

— И вот что, Софрон. Ты мужик разумный. Кончай дурней на хвост брать. Всеволжск расти будет быстро, рязанский хлеб нужен будет долго. Ещё многое надобно. Железо, посконь, скот… Прикинь с Николаем «справедливую цену». Расходы без запроса да десятину сверху. Вот так мы купим всегда и много. Давай, купец святорусский, торг вести… разумно. Бери это дело под себя. Сам, без присных.

В одночасье, точнее — в однодневье, положение моё переменилось совершенно!

Напомню: на крестьянский двор (10 душ) считается 75 пудов зерна. Это устойчивая годовая норма потребления до начала 20 века. Большая часть — скотине, меньшая — людям. У меня нет скота, но это не сильно уменьшает потребность: люди потребляют муку, скотина — отходы. У меня взрослых много больше, чем детей — кушают они лучше. Работать им предстоит тяжело, на холоде, корм — соответственно. Планируемый период — короче года. Считая по 8 пудов зерна на душу получаем нормальное прокормление на… ну, сотен пять. А если по — 5, то — 8… С одной стороны…, с другой стороны… и если сумеем не погноить зерно в ямах!

Снова, как было когда-то в Рябиновке, я был с хлебом. Потому что (снова!) успешно наехал на хлеботорговцев. И снова (как уже бывало!) оказался в окружении полуголодного населения. Только не «кусочников», как было в Пердуновке, а мещерских, марийских, мордовских, русских… селений. Причина чуть иная: не «недород божьей милостью», а последствия военного похода. Но точно также люди были готовы продать своих детей и самих себя, за пол-мешка ржицы. Отличие в том, что иные из здешних, пытались не продаться, а силой моё взять. Чему я укорот давал. Как и всегда бывало.

Не все, из дел Пердуновских, здесь, на Стрелке годилися. И новое во множестве придумывать надобно было. Но опыт, в Рябиновке, обретённый, позволял понимать людей и дела их, предвидеть и упреждать.

Снова спешка. Каждое утро, проснувшись задолго до восхода солнца, выдернуть себя из тёплой постели, из-под вороха одеял и шкур, выскочить во двор. В холодную, сырую, мерзкую… темень.

Жванецкий прав: «Весь день не спишь, всю ночь не ешь — конечно, устаешь…». Чувствую себя усталым. Прямо с утра.

«Принять мужчину, таким, каким он есть, может только военкомат». Добавлю: а поднять — только мочевой пузырь.

На ощупь посетить… удобства. Глаза открывать не хочется. Шевелиться не хочется. Дышать не хочется. Забиться бы назад в постельку…

Начальник я или кто?! Могу я себе позволить или где?!

Мда… Что, и спросить нельзя?

Ссутулившись, рефлекторно вздрагивая от окружающего… от мерзопакости вокруг, приковылять к столбу с умывальником. В форме опрокидывающегося на голову ведра ледяной воды.

О! О, блин! У-ух! Ё! Едрить и дегазировать! И ещё разок… О-го-го!

«Эх, раз, ещё раз.
Ещё много-много раз!
Лучше сорок раз водою
Чем в колоду головою!».

Я и ещё чего-нибудь могу. Придумать и проорать.

«Ведро воды на голову принять.
Потом весь день на неприятности нас…ть!».

Мда… Не Пушкин.

Народ мои «вопли в ночи под ведром» называет уважительно: «первые петухи пропели». Все знают: Воевода прокукарекал — скоро солнце встанет. Наши баловники, из числа кто сильно вставать не любит, шалить как-то надумали: слили тайком моё ведро. Я выхожу, дёргаю за верёвочку, а там… пусто. Ещё раз дёргаю — опять пусто. Вообразите себе моё неподдельное недоумение…

Своротил нафиг всю установку с корнем!

Потом шалуны у меня три ночи шалили. С вёдрами в руках. Таскали окскую водицу в Волгу. Через Дятловы горы посуху.

О! А это на поварне у Домны народ зашевелился.

«И долго тем любезен буду я народу
Что поварих к работе пробуждал».

После «ощипывания» булгарского каравана и «обувания» рязанских прасолов, у нас образовалось много «рабов» и хлеба. Домна немедленно совместила: вытащила со складов ещё две ручных меленки из Пердуновки. И приставила к ним купчиков из кызылбашей.