В. Бирюк - Пристрелочник

• Название: Пристрелочник
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«И кочегары мы, и плотники…» Коли есть место, что зовётся — Стрелка, то и людей, которые при том месте живут — зовут стрелочниками или пристрелочниками. И меня так называли. Что глядишь красавица? Ждёшь, что расскажу — как я в одну ночь город выстроил? Ага, и мост хрустальный до самово городу Парижу. Трахнул, тибедохнул… «пушки с пристани палят — кораблям пристать велят»… Господи, сколько ж сказок про меня, про мой город по Руси ходят! И что по воле Богородицы в одну ночь вышел из земли пустой град, велик и вельми изукрашен, и что прилетел в облаке да в сем месте домами да церквами пролился… Ерунда сиё, девочка. Мы его сами, вот этими руками… И ещё многими, и по-искуснее, получше этих — из земли вытаскивали, вылепляли, воздвигали да возвышали. Людьми место красится. Моими людьми. Как? А по всякому. И молитвой доброй, и словом худым, и умом, и дуростью, и горем с печалью и смехом с радостью… Бестолковости всякой — много было. Это нынче мы города как пирожки печём. А в те поры… всё в первый раз. Ты свой первой раз помнишь? Вот, зарозовела. А теперь прикинь — сотня мужиков враз… Ну-ну, не обижайся. Мне тогда… тоже лихо было. Смеху — аж до икоты. И что забавно: и испуги мои, по большей части, пустыми были, и надежды — всё более ложными. Планы, расчёты… попусту. А вот же ж — стоит град Всеволожск, велик да изукрашен!

---

В Муромских землях постарались ещё и «друзья эмира» — сожжённые деревни и поля не столь уж многочисленны, но и княжество-то не велико. Беженцев и погорельцев надо как-то кормить. Цены уже пошли вверх, хотя должны снижаться на фоне уборки и обмолота.

* * *

— Ну что ж, Софрон, мы гостям всегда рады. Тем более — с добрым делом. Что тут у вас и почём?

Николай аж… вздохнул тяжело. Так дела не делаются.

«Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай» — это не присказка «говорящего завтрака» извращенки-каннибалки, а норма святорусской жизни. Но меня сегодня уже заколебала восточная велеречивость. Можно я хоть с нашими-то по нормальному? Пока — без мата.

Балагур оглянулся на остальных подошедших купчиков и понёс, было, снова. Но один из мужиков, кряжистый, заросший бородой под глаза, отодвинул трепача в сторону:

— Тута, в трёх набоинах — три тыщи пудов. Ржа. По полтыщи — пашеница да овёс. Понял? Всего — четыре. По ногате за пуд. Сверх того — мешки с завязками — восемь сотен. Тож по ногате. Сверх того — три набоины. С прикладом. Вёсла, мачта, парус… По полста гривен. Всего четыре ста без десяти. Эти десять — на поход.

«На поход», «с походом», «с горкой», «до кучи»… — обычная добавка. Обычно — добавка со стороны продавца. А тут они — с меня хотят.

Николай вскинулся сразу:

— Да вы чё?! Да не быват такой цены! Да пуду ржицы — цена векшица! Да набоины таки нам и даром не надь! Вона булгарские стоят — девать некуда!

Бородач взглянул вскользь на балагура, и тот понёс встречное. К нему немедленно присоединились ещё двое купчиков помоложе. Вслушиваться в их слова было не нужно: это не осмысленные аргументы, информация, а выражение эмоций и статусности. В три горла они успешно перекрикивали Николая. Мощность ора они считают признаком правильности.

«Кто громче орёт — тот и верх берёт».

Собеседники махали друг на друга руками, наскакивали как петухи, «клялись мамой» и поминали Богородицу всуе.

А я призадумался. И — сел. На песочек под стенку Дятловых гор.

Расклад понятен: своего хлеба у нас нет. Рыба — есть, птица — есть. Снег ляжет — мяса добудем. А хлеба нет. И взять… если всерьёз — негде. Муром сам полуголодный. Городец хлеба на продажу не растит. Ждать хлебных обозов из Ополья? Из Камской житницы? Пока лёд крепкий станет, пока соберутся, пока доберутся… Да и не верю я что-то государям.

Купцы всё это понимают. И ломят совершенно несуразные цены. На гривну идёт 150 векшец или 20 ногат. Они вздули цену на хлеб в 7–8 раз. Потому что мне некуда деваться. Они бы сбросили хлеб в Муроме, но уходящий у них на глазах Окский караван на Восток, и слова Софрона о моих талантах, убедили в том, что со Стрелки можно содрать больше. Что у меня есть, чем заплатить. Сейчас, поглядев на процесс «изнасилования булгар» — и вовсе губу раскатали.

— Да ладно те, воевода, не журися. Ты княгине-то вона каких платьев надарил. С похода привёз или на ушкуйниках добыл? Поди, и ещё есть? Не последнее же с себя снял. Ты давай, открывай погреба. Мы и тряпки возьмём, не побрезгуем. Народ-то тебе кормить надобно. Иначе вымрете с голодухи. А мёртвым-то на что паволоки? Взять-то тебе, кроме как у нас — неоткуда.

И утешитель радостно захихикал.

Глава 369

Из шести рязанских купчиков помалкивали двое: бородач и Софрон. Они стояли в стороне, врозь, оба опустив головы. Но — по-разному. Бородач изредка посвёркивал глазами исподлобья — то на группу крикунов с Николаем, то на меня с «утешителем», то на своих лодочников у костра. Гребцы внимательно вслушивались в разговор. Имея, почти все, топоры на расстоянии вытянутой руки.

«Нас побить, побить хотели
на высокой на горе.
Не на тех нарвалися
мы и спим на топоре».

Эти даже и не спят. А дальше там в частушках у «Партизан»:

«Ваньке стукнули свинчаткой
и подбили левый глаз.
А теперь ему косому
из девчат ни кто не даст.

Пусть мне ноги поломают,
кровь из носа будет течь.
Ничего что глаз подбитый,
мне б женилку уберечь».

А оно мне надо? Тут вопрос уже не о персональной «женилке», а о потерях в населении поселения.

Не, робяты, даром тужитесь. Бой — последнее средство. Побив рязанских купцов, я потом вовек не расхлебаюсь. Тот же Живчик первым прибежит сковыривать меня со Стрелки. Чтобы не дать повода Глебу Рязанскому — то же сделать и самому здесь сесть. Я даже не могу повторить ту форму наезда, которую только что реализовал в отношении булгарских купцов — контингент другой, свои, русские.

Надо обойтись словами. 20 кило серебра… Утром у меня столько не было. Теперь, после булгар… Но рязанцы серебро брать не будут. Будут мозги морочить. Перевешивать, вопить о подмене, о примесях… Николай будет кричать в ответ. Их — много, он — один. Настоящего мастера по серебру у меня нет — чтобы мог носом ткнуть и «пробу поставить».

Поэтому и пошёл толк про «погреба». Ткани, оружие… При этом покупатели будут сбивать цены ещё втрое. Пользуясь своим положением.

Мне надо купить. Только у них. Для этого надо продать. Только им.

На это и расчёт: всемеро дороже продать, тут же втрое дешевле купить. Да уж, в Муроме они бы так не обернулись — там торг есть. А здесь — монополия. Дважды.

О! Так это интересно! «Минус на минус даёт плюс» — давняя арифметическая мудрость! Я уже говорил, что не люблю монополии? Так это неправда! Это только когда монополия — не я. А вот если я…

— Николай! Кончай Господа по пустякам тревожить. Уймись и затихни.

— Да как же можно?! Они ж ведь… ну чистый грабёж! Господине! Тебя сюда поставили, чтобы разбойникам речным укорот дать — так вот же! Разбой! Прям на реке!

— Успокойся. Купцы — добрые. Которым я должен давать подмогу и защиту.

Это — ещё один вариант. Дать им такую защиту, чтобы они цены сбросили. Например, посадить в какое-нибудь хорошо защищённое помещение. Типа поруба. И через три дня, без воды и еды, они изменят свою ценовую политику. До более… «userfreendly».

Такие примеры в русской истории есть. Да почему только «в истории»?! Поруба у меня нет. Уже и эти, с булгарского каравана снятые чудаки, создают проблемы с размещением. Опять же, русским князьям ситуация знакома — реакция будет предсказуемая. Нежелательная.

Попробуем чуть иной подход. Дважды монополистический.

— Николай, отстань от них. Говорить я буду с Софроном. Остальные — молчат.

— Не… чегой-то… почему с одним? Мы тут купно… у нас товар обчий… не… не по обычаю…

— «На „нет“ и — сюда нет» — нерусская народная мудрость. Только — туда (Я кивнул вверх по Оке). Бывайте здоровы.

Поднялся, отряхнулся и потопал по пляжу к своим. Николай растерянно посмотрел на меня, на своих недавних собеседников и побежал догонять.

— Ну чего ты, ну чего?! Я уже «за поход» — сбросил. Ещё чуток и, глядишь, и мачты в полцены отдадут, и там…

— Перестань. Здесь дело серьёзное.

— И чего?! Я чего — только несерьёзными?! Как мелочи — так Николай! А я что — не понимаю?! Я ж понимаю — без хлеба нам никак не прожить! Ваня! Я ж завсегда! Я ж из себя вылезу, но цену собью…

— Николай, уймись. Здесь торга мало. Здесь крик о цене — не довод. Здесь думать надо. Вспомни, как мы паутинку на бабе в Смоленске продавали.

Мы уже отошли на пару десятков шагов, когда я обернулся:

— Эй, корабельщики. Не шалите тут. Будете… егозить — взыщу. На моей земле стоите. Сегодня — даром. Завтра за постой — платить.

Купцы, что-то бурно обсуждавшие между собой, повернулись на мой голос, выслушали. И Софрон вдруг громко спросил. Прямо, что чрезвычайная редкость в здешних торговых разговорах, спросил о главном:

— Господин воевода. А какая твоя цена?

— Полста. Полста кунских гривен за всё. Сегодня. Завтра — меньше. Думайте.

Там ахнули, возмутились, зашумели-забалаболили, но я уже вышагивал к намозолившему мне за сегодня глаза штабелю брёвен. Николай с задержкой вышел из остолбенения после озвученной цены, догнал, пристроился рядом:

— Иване, не пойму я. Вот с этой ценой… Ведь нам же без хлеба — никак. Так?

— Так.

— Кроме как у них взять негде. Так?

— Так.

— Цену их мы… ну поднатужившись… осилим. Так?

— Нет. Заплатим — голыми останемся. На другое денег не будет. Нам с местными племенами жить. Без подарков — мира не будет. Ну и ещё многое чего.

— Да на кой чёрт мир, коли перемрём с голодухи?!

— Они отдадут хлеб. По моей цене. Ты прав: нам негде купить. Но и им некому продать. Кроме нас.

— А ежели они…

— Они — что? В реку спустят?

* * *

В русской литературе 19 века описывается случай, когда помещик приехал на ярмарку продавать свой хлеб, да повздорил с прасолами. После чего высыпал («спустил») хлеб в речку. Годовой урожай всех крестьян своего поместья. Курицы бродили по колено в мелкой водице и выклёвывали зерно. Чем травмировали нежную душу русского дворянина, разорившего себя, своё семейство и своих крестьян во имя возможности глупо пошутить над русским купцом.