В. Бирюк - Пристрелочник

• Название: Пристрелочник
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«И кочегары мы, и плотники…» Коли есть место, что зовётся — Стрелка, то и людей, которые при том месте живут — зовут стрелочниками или пристрелочниками. И меня так называли. Что глядишь красавица? Ждёшь, что расскажу — как я в одну ночь город выстроил? Ага, и мост хрустальный до самово городу Парижу. Трахнул, тибедохнул… «пушки с пристани палят — кораблям пристать велят»… Господи, сколько ж сказок про меня, про мой город по Руси ходят! И что по воле Богородицы в одну ночь вышел из земли пустой град, велик и вельми изукрашен, и что прилетел в облаке да в сем месте домами да церквами пролился… Ерунда сиё, девочка. Мы его сами, вот этими руками… И ещё многими, и по-искуснее, получше этих — из земли вытаскивали, вылепляли, воздвигали да возвышали. Людьми место красится. Моими людьми. Как? А по всякому. И молитвой доброй, и словом худым, и умом, и дуростью, и горем с печалью и смехом с радостью… Бестолковости всякой — много было. Это нынче мы города как пирожки печём. А в те поры… всё в первый раз. Ты свой первой раз помнишь? Вот, зарозовела. А теперь прикинь — сотня мужиков враз… Ну-ну, не обижайся. Мне тогда… тоже лихо было. Смеху — аж до икоты. И что забавно: и испуги мои, по большей части, пустыми были, и надежды — всё более ложными. Планы, расчёты… попусту. А вот же ж — стоит град Всеволожск, велик да изукрашен!

---

И окружающие… загрузились.

Мы забрали не всех женщин: часть выглядела очень… непрезентабельно. Я понимаю, что у меня в хозяйстве есть две бочки спирта, но… В отношении некоторых было очевидно, что они реально мусульманки. И не хотят изменять свою долю. По разным причинам.

Была очень романтическая история. Юная беременная девушка из-под Коломны клялась и божилась, рвала на себе волосы и посыпала голову пеплом, э… песком. Что она добровольно приняла… Как же это называется? Гиюр? — А! Искренне произнесла «шахада» («свидетельство»). Дабы быть вместе со своим любимым. Её «свет очей» торчал рядом, зажав в кулачке свои гениталии, и возмущенно шипел, когда девушка начинала жестикулировать. Открывая, тем самым, взору окружающих свои «прелести». Будь в её голубеньких глазках чуть меньше фанатизма с кретинизмом… А так…

«Разве я сторож брату своему?». Или — соседке по стране.

Сыскалось в толпе и несколько необрезанных. Кто из них христианин, кто язычник… Я забрал всех. Поскольку Ибрагим требовал к себе именно мусульман.

По ошейникам, характерным бронзовым браслетам, выжженным тавро… как будет множественное число? — таврам? — отделили рабов.

Довольно много мусульман. Предлагаю им остаться. Но…

— Ты хочешь стать свободным человеком?

— Э… а где я буду жить? Здесь? Нет. Здесь — холодно. Дикое место, страшно. Много работы, плохая еда. Чужое. Дома… дом. Зачем мне свобода здесь? Дома — тепло, виноград растёт, жена, дети… Нет.

Многие не хотят уходить от хозяев. Дом… Я уже говорил: раб принадлежит господину, имущество раба — самому рабу.

Не удивительно: купцы берут в поход проверенных людей. Привязанных к их семьям. Это не рабы, прикованные на галерах. Не члены семьи, но члены клана.

Тогда просто: публичная процедура признания человека свободным. Со снятием… снимаемого. Выжженное клеймо срезать не буду. В этот момент раб — свободен. Если через час он снова примет ошейник…

«Разве я сторож брату своему?». Или — «их брату по вере»? «Насильно мил не будешь».

«Насильно мила» — я о свободе.

Этих — «мусульман-холопов по собственному желанию» — я не трогал. Зато «потрогал» тех чудаков, которые вздумали прятать оружие после моей команды «выбросить». Ещё десяток нарушителей были повязаны и поставлены лбами в штабель дров.

Снова были… возражения. От которых образовалось ещё два кораблика конфиската.

Намечались уже серьёзные… негоразды. Однако Чарджи, уловив, что на реке стычка не планируется, подтянул свои лодки к месту стоянки каравана. А потом высадил, со стороны реки, своих бойцов на учаны. Стрелки растянулись цепью, взгромоздились на борта, наложили стрелы, разглядывая неровную, дёргающуюся толпу голых людей под стеной речного обрыва в паре десятков метров. А перед ними, у уреза воды, встали мечники с обнажёнными клинками.

— Эй, правоверные! Доблестный инал из рода великих ябгу очень не любит суеты рабов Аллаха. Не надо дразнить хана.

Торки во времена ябгу (как же множественное число — ябгей? Ябгуев?) были язычниками. И очень сильно не любили исламистов. Потом некоторые из них стали сельджуками. И османский султан будет претендовать на роль повелителя правоверных. А пока здесь ещё помнят… кто кого режет. Караванный народишко, снова, стуча зубами и дрожа телесами, расселся на корточках вдоль обрыва.

Итого: 6 из 17 учанов восточных купцов — конфискованы. Вместе с товарами.

— Ну вот, Муса, досмотр закончен. Вы может идти дальше. Теперь, когда я исполнил свои обязанности, а вы доказали, что являетесь «добрыми купцами», а не «лихими людьми», мы можем поговорить о подарках. Ты ведь с этого начинал. С предложения порадовать меня дарами. Искренними, от чистого сердца, незамутненного духом наживы и ожиданием прибыли.

Муса смотрит на меня изумлённо. Он измучен, задёрган, испуган. И очень утомлён: многочасовая процедура с постоянным балансированием на грани кровавого конфликта, в страхе, что кто-нибудь из его людей — сорвётся, в страхе — что я отвечу. В непонимании моей логики, невозможности предвидеть последствия, мою реакцию. И непрерывное ощущение прицела лучника под лопаткой… И следящие с высоты жёлтые глаза «лесного ужаса» — князь-волка. И ухмылка «чёрного ужаса» — Салмана. А он, оказывается, личность в Булгаре известная. Одиозно.

Вот я забрал треть каравана. И спрашиваю о подарках. Если сказать «нет» — что будет? «Чёрный ужас» скажет:

— Ай-яй-яй! Не уважаешь моего вали.

И начнёт рубить налево и направо?

— Боюсь, эмир будет недоволен твоими… действиями, вали Иван. Боюсь, русским купцам будет теперь… тяжело торговать в Булгаре и Саксине.

— Не бойся, Муса. Умным русским купцам не будет тяжело. Потому что они не пойдут в Булгар. А дураки мне не интересны.

— Э… Почему? Почему не пойдут?

— Потому что они пойдут сюда, на Стрелку. Так же, как и ваши. Другого пути нет. Умные купцы будут торговать здесь. А глупые… вон, как твои дурни, будут отрабатывать свои преступления. Строить новый, большой, крепкий город. Как я и обещал блистательному эмиру Ибрагиму. Обрати внимание: эти люди не обращены мною в моих рабов. Они преступники, которые будут трудиться во благо города. Но мы говорили о неуёмном желании твоих спутников принести мне дары. Я буду благодарен любым вещам. Но особенно — шёлковым. А ещё простым тканям, зимней одежде и обуви, инструментам и простому железу, мудрым книгам, дорогим украшениям…

Я, улыбаясь, смотрю на Мусу. А его — трясёт. Трясёт от раздражения, от усталости, от моей наглости, от необходимости идти к кучке уцелевших купцов и корабельщиков, уговаривать их отдать… подарки. От чистого сердца!

— Вряд ли мы сможем собрать много. Весь шёлк купцы распродали на Руси…

— А вы постарайтесь. Например, мне понравились шёлковые рубахи и халаты. Они есть на многих купцах.

Караван-баши идёт к фрахто-владельцам. А я оглядываю берег. Преступников уже увели. Выброшенное на песок или найденное оружие — убрали. Естественно, никто не собирается его возвращать бывшим владельцам. Я, по крайней мере — точно. А купцы — не вспоминают.

«Что с воза упало — то пропало» — русская народная товарно-транспортная мудрость.

Конфискованные учаны оттягивают ниже, к нашей пристани. Перегружают два последних: там из групп владельцев под раздачу попали не все. Невиновные тащат свой товар на остающиеся в караване кораблики. Там же размещаются и рядовые члены экипажей со своим скарбом. Кое-кто пытается под шумок прихватить тючок-другой из имущества «задержанных и списанных». Николай эти фокусы просекает чётко. Но, блин, горячится. Как бы ему по кумполу… А, вот и мои гридни подошли. Спорщик оглянулся и понял… «Сле-е-едующий придурок»…

Купцы мечтали поскорее убраться. Все шёлковые вещи: пояса, платки, рубахи, халаты… были собраны быстро и принесены мне «с наилучшими пожеланиями и искренними уверениями». А вот чего-то ещё… Хотя понятно: своё они продали, на кораблях собственно русские товары. Подарить мне несколько штук простой сермяги… Я бы не отказался, но они не додумались. Объяснять им, что мне людей одеть не во что… Урон авторитету.

— Муса, как я вижу, нам не удастся поговорить об удивительных товарах, которые купцы могут купить здесь. Но есть вещь, которою готов купить я. В странах на берегах Хазарского моря, есть места, где на поверхность выходит каменное масло. Такая чёрная густая вонючая жидкость. Знаешь?

— Э… Да. Так строили Вавилон. Ей замазывают дырки и щели. Обмазывают посуду и лодки…

— Стоп-стоп! Это смола. А мне нужна жидкость. Которая течёт.

Зачем мне битум? То есть — и ему применение найдётся. Но тащить издалека…

— Вспоминай, Муса. Где-то во владениях ширваншаха, на большом полустрове, который выдаётся в море на восток…

— Такие места есть. Только она не чёрная, а тёмно-бурая. У нас называют «нафта». От ритуала нечестивых огнепоклонников, в котором эту мерзость использовали.

Правильно. А я просто перевожу «петролеум» — «каменное масло». Тёмно-бурая… Похоже на бакинскую? Там сейчас, как минимум, две разновидности — лёгкая и тяжёлая, в двух разных деревнях.

— Да. Вот такой… жидкости я бы купил. Несколько бочек. Или несколько десятков бочек.

— Хочешь сделать «греческий огонь»? Чтобы сжечь Булгар?

Вот же блин! А туземцы-то в курсе. Вообще-то на Апшероне нефть добывают в промышленных масштабах уже тысячу лет. И для Персии, и для Византии. Ну, в «промышленных» — в понимании средневековья.

— Муса, не говори глупостей. Я верный друг и помощник эмира Ибрагима. Он удостоил меня великой милости — лицезрения его блистательнейшего лица, он говорил со мной. Я до сих пор под впечатлением его величия и милосердия. Блаженны подданные, живущие под властью столь мудрого и прекрасного правителя. Из которого непрерывно проистекает и снисходит. А также — светит и греет…