Андрей Фадеев - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Фадеев
• Издательство: Типография Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1897

Андрей Михайлович Фадеев — российский государственный деятель, Саратовский губернатор, позднее — высокопоставленный чиновник в Закавказском крае, тайный советник. С 1817 по 1834 год он служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Затем был переведён в Одессу — членом комитета иностранных поселенцев южного края России. В 1837 году, после Одессы, А. М. Фадеев был назначен на службу в Астрахань, где два года занимал пост главного попечителя кочующих народов. В 1839 году Андрей Михайлович переводится в Саратов на должность управляющего палатой государственных имуществ. 1846 года Фадеев получил приглашение князя М. С. Воронцова занять должность члена совета главного управления Закавказского края и, вместе с тем, управляющего местными государственными имуществами. Оставаясь на службе в Закавказском крае до конца своих дней, в 1858 году был произведен в тайные советники, а за особые заслуги при проведении в Тифлисской губернии крестьянской реформы — награжден орденом Белого Орла (1864) и золотой, бриллиантами украшенной, табакеркой (1866).

«Воспоминания» А. М. Фадеева содержат подробную автобиографию, в которой также заключается много метких характеристик государственных деятелей прошлого, с которыми Фадееву приходилось служить и сталкиваться. Не менее интересны воспоминания автора и об Одессе начала XIX века.

Приведено к современной орфографии.

---

В марте произошел очень неприятный для нас случай, никогда доселе у нас не бывавший, — пожар; по счастью, не в доме, но в конюшне, по неосторожности пьяного кучера сгорели две лошади, и другие более или менее пострадали. Случилось это ночью, наделало много хлопот, тревоги, и нам значительный убыток. Но я крепко спал, ничего не слыхал и узнал об этом только утром. В марте же последовало торжественное открытие и освящение памятника фельдмаршалу князю Михаилу Семеновичу Воронцову, на левом берегу Куры, пред Михайловским мостом, им сооруженным, соединившим обе части города в самом центре, в присутствии всех представителей власти и огромного стечения народа.

Выезжал я в это время мало. Великим постом часто бывал в церкви; а на страстной неделе Господь удостоил меня говеть и приобщиться Св. Тайн в церкви Св. Нины, так же как и в прошлом году. На первый день праздника, по обыкновению, был я у Великого Князя, где встретил всегдашние, свойственные этому дню, суматоху, суету, христосование и разговенье. Заезжал раза два к экзарху Грузии Евсевию, не надолго, не находя удовольствия в слушании его пересудов и коммеражей. Бывал в заседаниях Совета, назначавшихся все реже, но как уже сознавался в том, не всегда хватало терпения и сил досиживать до конца, так как от слушания дел, большею частью мало интересных, начинала кружиться голова, что заставляло меня уходить ранее срока.

С весны сын мой отправился в командировку, с поручением по важным делам, на продолжительное время, и должен был объездить почти весь Закавказский край. Я распрощался с ним надолго. Его иногда запаздывавшие письма, вместе с нетерпеливым ожиданием прибытия моих двух внуков из Одессы, беспокоили меня; от чего никак совершенно отвыкнуть не удается, хотя заставляю себя, сколько могу, полагаться вполне на благость и неизменность воли Божией.

Со времени удаления князя Александра Ивановича Барятинского из края, т. е. с 1862 года, по настоящее время, неоднократно передавались слухи и приходили вести, что здоровье фельдмаршала, совсем поправляется, что он выздоравливает, и что он вступает вновь на служебную деятельность. К сожалению, эти слухи и вести бывали непродолжительны, и скоро заменялись другими, совершенно противоположными, извещавшими о возвратах и усилении его болезненных припадков. Так было и в нынешнем 1867 году. По-видимому, почти несомненно, что служебная деятельность князя более не возобновится, что очень жаль при его высоких, блестящих дарованиях, благих намерениях и той степени доверенности, которую Государь к нему имеет. В последний год пребывания князя в Тифлисе он нередко в разговорах высказывал одну мысль, которая меня всегда удивляла своей грандиозной оригинальностью. Он предполагал, что весь строй и характер Российский Империи переродился бы к лучшему с перенесением столицы — даже и теперь — с берегов Невы на нижний Днепр; то-есть из Петербурга в Киев. И князь как будто даже не сомневался в возможности осуществления этого затейливого плана. Я не берусь судить, на сколько он был нрав, только кажется, что исполнение было бы трудновато. Приближение лета давало себя чувствовать увеличивавшимися с каждым днем духотой и жгучестью солнца. Мы приготовлялись к обычному, необходимому переселению на свежий воздух, и спешили выбраться из этой раскаленной трущобы, в котирую превращается Тифлис с июня месяца. Только я затруднялся в выборе места, колебался между Коджорами и Манглисом и долго не решался, не зная, которому из них отдать предпочтение. Коджоры привлекали близостью к городу, но уже надоели; а в Манглисе мы жили всего один раз, и давно. Главное, мне хотелось провести предстоящее лето удобнее и с большим комфортом нее; ели прежде. Сообразно с этой целью, надобно было найти и подходящее помещение, что не всегда легко сделать.

28-го июля. — Вот я уже опять на летнем кочевье с моими, в двадцать первый раз со времени моего приезда в Тифлис, — и на этот раз избрал Манглис. Обошлось дорогонько. Но квартиры довольно удобны; умеренность климата мне нравится, и вообще я как-то довольнее здесь, чем в Белом Ключе и Боржоме. Внуки Борис и Сергей приехали на каникулы из Одессы. На неделю приезжал и старший внук, наш штабс-капитан Александр, перед отъездом в Петербург, куда его отправляли как лучшего офицера в образцовый эскадрон; и все это много меня утешило. В отношении здоровья, mal-aise и разные мелочные недуги не оставляют меня; была и маленькая лихорадка от легкой простуды, но — слава Богу! — все это еще сносно в семьдесят семь лет!

Август. — Наконец, после долговременного отсутствия, неожиданно для меня возвратился из объезда своего по краю и мой Ростислав!

* * *

Этим оканчиваются «Воспоминания Андрея Михайловича Фадеева». В предпоследний раз он писал в книге своих «Воспоминаний» 28-го июля, а ровно через месяц, 28-го августа 1867-го года, его не стало. За день до кончины, он еще довольно твердым почерком написал несколько слов в своем дневнике. Последняя его приписка в августе, о неожиданном приезде сына, сделана за несколько дней до кончины.

Причина этого неожиданного приезда Ростислава Андреевича, побудившая его прервать служебное поручение, оставить неоконченные дела и поспешить издалека в Манглис к своему отцу, хотя слабевшему силами, но по-видимому, и по уверению врачей, не представлявшему никакого повода к опасению за его жизнь, — эта причина чрезвычайно замечательна, как знаменательное, ясное указание свыше отсутствовавшему сыну о приближении смертного часа его отца.

В конце апреля 1867-го года Ростислав Андреевич Фадеев был командирован в разные места всего Закавказского края для обревизования военных госпиталей и других казенных учреждений. В августе он находился в Ленкорани, на границе Персии, где встретился с своим хорошим приятелем, князем Фердинандом Витгенштейном, который там командовал казачьим полком. Витгенштейн очень обрадовался приезду Фадеева, и стараясь, чтобы жизнь его в Ленкоране была сколько возможно приятнее и веселее, устраивал ему охоты на тигров, пикники, пирушки и всякие увеселения. После одного особенно весело проведенного дня. Ростислав Андреевич поздно ночью лег спать, крепко заснул и проснулся с впечатлением тяжелого сна: ему снилось, что кто-то подал ему письмо с черной печатью, и что в письме было написано: «ваш отец умирает». С наступлением дня новые занятия, развлечения изгладили впечатление сна, он забыл о нем, и ночью лег в постель в самом веселом расположении духа. И снова снится ему сон: на столе лежит газета с траурной каймой: он берет ее, читает, и первые ее строки извещают о смерти «Андрея Михайловича Фадеева». На этот раз сон глубоко подействовал: целый день Ростислав Андреевич не мог отбиться от его влияния, не смотря на все старания князя Витгенштейна развеселить его. На следующую ночь Фадеев долго не спал, боялся спать, занимался делами, читал и, утомившись, заснул только к утру. Но сон возвратился с третьим видоизменением: Ростислав Андреевич видел, что он сам, сестры его, племянники, в трауре, собрались в ограде Вознесенской церкви, на могиле матери: и там не одна только могила, но две могилы — другая рядом с ней — и священник, в черном облачении, служил панихиду по «Андрею». Проснувшись, Ростислав Андреевич не выдержал, бросил все дела, неоконченное служебное поручение, послал за почтовыми лошадьми и на перекладной поскакал в Манглис, где его отец проводил лето[126]. Проскакав день и ночь без отдыха несколько суток, он остановился у квартиры отца в Манглисе во втором часу ночи. Его родные были обрадованы и удивлены его неожиданным приездом. Первый его вопрос, при входе в дом, был: «Что батюшка?» — Ему сказали: «ничего, слава Богу, спит: была маленькая лихорадка, теперь лучше». Он перекрестился.

Отец был очень рад свиданию с сыном, ободрился, повеселел; состояние его здоровья не внушало никаких опасений. Погостив несколько дней, Ростислав Андреевич стал собираться в обратный путь, кончать свои дела; как вдруг лихорадка у Андрея Михайловича возобновилась от новой простуды, вследствие того, что при сырой, ненастной погоде, после дождя, он вышел посидеть с час на галерее перед обедом, подышать воздухом, что для него сделалось необходимостью. Пароксизм лихорадки продолжался 18 часов и сильно изнурил его. Доктор потребовал немедленного переезда в Тифлис, надеясь на помощь от перемены климата. В спокойном дормезе повезли Андрея Михайловича в сопровождении всей семьи его и доктора. На полпути, в Приюте, остановились, чтобы не слишком утомить больного. К вечеру лихорадка повторилась, хотя в слабейшей степени, но повлекла за собой совершенный упадок сил. Надежды на спасение не оставалось. Рано утром его причастили; он был в полной памяти, говорил, благословил своих детей и внуков. Ростислав Андреевич на коленях возле отца читал последние главы Евангелия от Иоанна, особенно им любимые, и к десяти часам утра Андрей Михайлович, с ясным, спокойным лицом, тихо вздохнул в последний раз. Сын закрыл глаза своему отцу.