Андрей Фадеев - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Фадеев
• Издательство: Типография Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1897

Андрей Михайлович Фадеев — российский государственный деятель, Саратовский губернатор, позднее — высокопоставленный чиновник в Закавказском крае, тайный советник. С 1817 по 1834 год он служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Затем был переведён в Одессу — членом комитета иностранных поселенцев южного края России. В 1837 году, после Одессы, А. М. Фадеев был назначен на службу в Астрахань, где два года занимал пост главного попечителя кочующих народов. В 1839 году Андрей Михайлович переводится в Саратов на должность управляющего палатой государственных имуществ. 1846 года Фадеев получил приглашение князя М. С. Воронцова занять должность члена совета главного управления Закавказского края и, вместе с тем, управляющего местными государственными имуществами. Оставаясь на службе в Закавказском крае до конца своих дней, в 1858 году был произведен в тайные советники, а за особые заслуги при проведении в Тифлисской губернии крестьянской реформы — награжден орденом Белого Орла (1864) и золотой, бриллиантами украшенной, табакеркой (1866).

«Воспоминания» А. М. Фадеева содержат подробную автобиографию, в которой также заключается много метких характеристик государственных деятелей прошлого, с которыми Фадееву приходилось служить и сталкиваться. Не менее интересны воспоминания автора и об Одессе начала XIX века.

Приведено к современной орфографии.

---

В 1864-м году, из служебных занятий Главного Управления, первый предмет по важности своей был об улучшении быта помещичьих крестьян в Закавказском крае. Совет в этом деле участия не имел; а производилось оно в особом Комитете, Великим Князем наместником, по приезде его учрежденном, в который и я был назначен членом. Но как заседания комитета происходили всегда вечером и продолжались иногда до поздней ночи, то меня, по старости, и особенно по слабости зрения, от личного присутствия уволили, а присылали проекты работ комитета к просмотру. Направление этих работ применялось по возможности к тому ходу этого дела, какой оно имело по России, с нужными изменениями по местным обстоятельствам. Много возникало толков, споров и препирательств по сему случаю, но наконец, к июлю месяцу, проект Положения был составлен, отправлен в Петербург, и там, в ноябре месяце, получил Высочайшее утверждение. По моему внутреннему убеждению, для помещиков Закавказского края оказано в этом деле более милости, а для крестьян едва ли не менее, чем вообще в Империи. Но как это была принятая уже система верховного правительства, то я и находил совершенно бесполезным входить по этому предмету в какие-либо споры и настаивать на своем мнении; тем более, что такая система по соображениям верховного правительства, мне неизвестным, может статься и была необходима.

Вообще с этого времени я решился не заниматься более никакими служебными проектами и предположениями, собственно от себя исходящими; ибо видел, что это ни к чему не ведет кроме могущих быть неудовольствий и неприятностей. В этом я удостоверился на опыте. Занятия в Совете состояли лишь по делам текущим, число которых, по распоряжению Великого Князя наместника хотя несколько и увеличилось против бывшего по учреждению князя Барятинского, но все же весьма незначительно.

Важнейшее событие в этом году — и даже во весь период времени нашего владычества за Кавказом — было совершившееся полное замирение края. Об этом событии столь много было говорено, что мне кажется излишним здесь распространяться о нем. Самое верное его изображение сделано, — не только по моему мнению, но и всех близко знакомых с этим делом, — сыном моим, в его «Письмах с Кавказа», помещавшихся в Московских Ведомостях 1864 и 1865 годов[124].

В июне я переехал с семьей на летнюю побывку туда же, где проводил лето уже много раз, — в полковую квартиру грузинского гренадерского полка, Белый Ключ. Боржом представлял некоторые неудобства, из коих главнейшее состояло в отдаленности от Тифлиса, а для меня далекие поездки уже сделались тягостны. Да к тому же здесь и то преимущество сравнительно с Боржомом, что климат мягче — хотя лето выдалось особенно дождливое — да и прогулки не так гористы, что и было нужно для моих ослабевавших ног. Только здешняя ключевая вода на меня вредно действовала, отчего и был неоднократно нездоров.

10-го июня Великий Князь наместник, отпраздновав торжественно в Тифлисе окончательное покорение Кавказа, прибыл также с семейством в Белый Ключ, для избежания Тифлисского зноя. Я часто бывал у Его Высочества, где находил постоянно благосклонный прием; также бывала и дочь моя Екатерина, которая с мужем своим всегда пользуется милостивым и любезным вниманием Великого Князя Михаила Николаевича и Великой Княгини Ольги Феодоровны. Я много прогуливался и ходил в церковь, что доставляло мне большое утешение. Попечениями полковых командиров, церковь устроена прекрасно, служение в ней очень хорошее, с отличными певчими. Книг для чтения я имел достаточно из полковой библиотеки; в обществе тоже недостатка не было: кроме местной публики, ежедневно являлось много приезжих; в штаб-квартире было более оживления и увеселений, несмотря на продолжавшуюся дурную погоду. Дочь моя с мужем и сын часто бывали на обедах, вечерах, балах у Великого Князя и у полкового командира Свечина, жившего широко и открыто. Вообще, было шумнее и суетливее обыкновенного, что, впрочем, мало нарушало установленный порядок моей жизни. 2-го июля, на общем приеме, приносили Его Высочеству поздравления с получением награды. Я опоздал, что послужило к лучшему, ибо застал Великого Князя одного; он принял меня с обычною своею приветливостью, долго со мною милостиво разговаривал и, при прощании, поцеловал, — чего на общем приеме не случилось бы.

В конце июля Великий Князь наместник с семейством отправился в Крым, для пользования морскими купаниями. Вслед за ними уехал туда же и сын мой, и многие разъехались. После того в Белом Ключе сделалось заметно тише и уединеннее. В сентябре и мы возвратились в Тифлис; а вскоре я был весьма обрадован, прочитав в Инвалиде о производстве сына моего в генерал-майоры. Он и сам, исполнив поручение, возложенное на него Его Высочеством, не замедлил своим приездом к нам.

8-го ноября, в день тезоименитства Его Императорского Высочества Великого Князя наместника, было торжественно провозглашено в Тифлисе освобождение помещичьих крестьян от крепостной зависимости. В тот же день я получил орден Белого орла, за мое в этом деле содействие. Это едва ли уже не была, в отношении к моим служебным наградам, последняя песнь лебедя.

Вот, наконец, наступил и 1865-й год. На все прошедшее время моей около семидесятилетней жизни, исключая детский возраст, я высказал все, что припомнил, все, что сохранилось в моих воспоминаниях о моем прошлом, могущего быть хотя несколько интересным. Далее продолжать эти воспоминания в последовательном порядке, кажется, уже будет не о чем, да и силы мало это позволяют. Остается лишь молиться Богу и спокойно ожидать той минуты, в которую Ему угодно будет призвать меня к себе. Но если жизнь моя еще некоторое время продлится, то не оставлю их, буду просматривать, исправлять и дополнять как в прошлом, так равно и впредь, если будет еще что-либо заслуживающее сообщения о том.

8-го января был для меня грустный день. Ростислав поехал за границу на несколько месяцев: он хотел познакомиться с Европой, которой еще никогда не видал; хотел заехать в Англию повидаться с князем Барятинским, неоднократно приглашавшим его к себе. Меня беспокоили неудобства его поездки, на пароходах в зимнее время, медленность сообщений и получения писем; боялся за его здоровье, молил Бога, да благословит Он его! И умерял свою скорбь лишь одним средством, когда беспокойство брало верх, успокаивая себя молитвою: да будет воля Твоя. Но скоро аккуратное получение писем прекратило мою тревогу. Сын мой поехал из Поти пароходом на Трапезонд, Константинополь, мимоходом лишь чрез Грецию в Италию, где побывал в Неаполе, Риме, Флоренции, и чрез Ниццу проехал в Париж, где пробыл более месяца, а оттуда в Англию. Все время был здоров, не взирая на дурную погоду и морские треволнения.

Со времени возвращения из Белого Ключа, нездоровье мое все усиливалось, особенно слабость ног, от чего начинал уж мало ходить, и то с трудом. Все это соделывало мое положение довольно печальным. Лейб-медик Великого князя, Лпбау, узнав о том, посетил меня и, вникнув во все обстоятельства и причины расстройства моего здоровья, посоветовал мне, бросив употребление всяких лекарств, а также кофе и чая, лечиться парным коровьим молоком, постепенно, от двух до шести стаканов в день. Дай Бог ему здоровья! Не далее как чрез месяц я почувствовал значительное облегчение, даже ноги поправились, и теперь столько же могу ходить, как и до начала болезни.

С начала апреля стали получаться по телеграфу тревожные сведения о тяжкой болезни Наследника Цесаревича в Ницце. С каждым днем они становились мрачнее, и, наконец, 13-го числа получено Великим Князем положительное известие о его кончине, сильно поразившей Его Высочество, да и всех чрезвычайно опечалившее. Спустя неделю, Великий князь со всем семейством отправился морем, чрез Германию, в Петербург, к похоронам Цесаревича, предназначавшимся в мае. По случаю этого отъезда, князь Г. Д. Орбелиани вступил в отправление должности наместника, а я занял его место председателя в Совете.

Проходя на досуге, мысленно, все занятия мои по службе, в продолжение более полувека, и положив руку на сердце, я нахожу, что тружеником был, но чувствую и сознаю, что существенной пользы принес мало; и награждаем был, особенно на службе в Закавказском крае, более чем заслужил. Но утешаю себя тем, что отвратить незначительность моих служебных действий не всегда зависело непосредственно от меня.

Теперь скажу несколько слов по поводу постоянно повторяющихся здесь изменений и реформ в гражданском управлении и вообще о ходе этого управления в Закавказском крае.

При первоначальном присоединении Грузии к России, гражданское управление в стране было учреждено на самых односложных началах. Главное управление состояло из небольшой канцелярии главноуправляющего, губернатора, губернского правления и судебной палаты в Тифлисе; и, затем, в городах и уездах находилась местная администрация, состоявшая из комендантского управления. Много было говорено о злоупотреблениях и самовластии этого комендантского управления, но тогда оно было совершенно своевременно. Все народонаселение Закавказского края издревле привыкло к суду и решению дел скорому, беспроволочному и односложному. Зло происходило от того, что на качества людей, избираемых в звание комендантов, обращалось слишком мало внимания, и они назначались чаще всего по протекциям, по проискам и разного рода домогательствам. Все это почти так же происходило, как происходит и теперь, при уездных начальниках. Коменданты, конечно, во многих случаях имели более простора делать злоупотребления, нежели уездные начальники, но при хорошем их выборе они могли бы делать и гораздо более добра, нежели последние.