Андрей Фадеев - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Фадеев
• Издательство: Типография Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1897

Андрей Михайлович Фадеев — российский государственный деятель, Саратовский губернатор, позднее — высокопоставленный чиновник в Закавказском крае, тайный советник. С 1817 по 1834 год он служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Затем был переведён в Одессу — членом комитета иностранных поселенцев южного края России. В 1837 году, после Одессы, А. М. Фадеев был назначен на службу в Астрахань, где два года занимал пост главного попечителя кочующих народов. В 1839 году Андрей Михайлович переводится в Саратов на должность управляющего палатой государственных имуществ. 1846 года Фадеев получил приглашение князя М. С. Воронцова занять должность члена совета главного управления Закавказского края и, вместе с тем, управляющего местными государственными имуществами. Оставаясь на службе в Закавказском крае до конца своих дней, в 1858 году был произведен в тайные советники, а за особые заслуги при проведении в Тифлисской губернии крестьянской реформы — награжден орденом Белого Орла (1864) и золотой, бриллиантами украшенной, табакеркой (1866).

«Воспоминания» А. М. Фадеева содержат подробную автобиографию, в которой также заключается много метких характеристик государственных деятелей прошлого, с которыми Фадееву приходилось служить и сталкиваться. Не менее интересны воспоминания автора и об Одессе начала XIX века.

Приведено к современной орфографии.

---

С постепенным расширением Закавказского края, с присоединением к нему Имеретии, Гурии и завоеванных провинций от Персии и Турции, расширялись и новые учреждения по гражданской части. Чиновники, к занятиям вновь учреждаемых должностей, прибывали из России во множестве — и, к сожалению, самые неблагонадежные, привлекаемые единственно разными преимуществами по службе. Они укоренили происки, подлоги, ябедничество и всевозможные злоупотребления в крае; и тем более были вредны, что прививали и распространяли эти пороки не только между туземными дворянами и разночинцами, искавшими своего существования по гражданской службе в занятиях составлением кляузных прошении и хождением по делам, но даже развивали ябедничество и между крестьянами; так что, например, в Имеретии, крестьяне, приезжая на базар для продажи своих продуктов, уделяют каждый раз часть из вырученных денег для покупки гербовой бумаги на случай надобности написать прошение.

Происшедшие в управление князя Воронцова изменения в гражданской администрации края, конечно, были не все бесполезны.

Совет Главного Управления получил более определительный круг действий. Вновь учрежденные губернии — Кутаисская, Дербентская и Эриванская — облегчили возможность не столь медленных распоряжений губернского правления, и особенно были полезны в том отношении, что послужили к возвышению и улучшению благосостояния городов: Кутаиса, Эривани и Дербента. Преобразование же управления государственными имуществами, последовавшее в 1850 году, сосредоточило это управление и дало возможность к приведению в известность некоторой части земель несомненно казенных, на коих и умножено водворение русских переселенцев, и содействовало к собранию более достоверных сведений о состоянии края. Это послужило и к ближайшим соображениям по улучшению хозяйственной части, особенно в отношении водопроводов, лесов и разных отраслей промышленности.

В конце 1856 года, с прибытием князя Александра Ивановича Барятинского в звании наместника Кавказского, он немедленно обратил внимание на устройство гражданского управления краем во всех частях. Ему Высочайше было предоставлено право делать по Главному Управлению и подведомственным ему учреждениям в крае все необходимые преобразования и изменения. На этом основании, он утвердил 21 декабря 1858 года Положение о Главном Управлении и Совете Наместника Кавказского (в рассмотрении Совета впрочем не бывшего), в виде опыта, на два года. Впоследствии этот срок был отложен по 1863-й год и, наконец последовавшим 12-го сентября 1862 года Высочайшим повелением продолжен по 1-е января 1866 г. Следовательно, дан семилетний период времени для опытов и наблюдений о удобстве или неудобстве Положений 1858 года и для замены их, по возможности, лучшими, но опыту и ближайшим соображениям.

Между тем, по вступлении в управление краем Великого Князя Михаила Николаевича, сделаны некоторые изменения в Положении, о Совете и учрежденных департаментах, по разным отраслям управления, впрочем не общие, а частные. В настоящее время, в особо учрежденном комитете, идет пересмотр и проектируется составление Положения о преобразованиях в крае всего гражданского управления, а в том числе и Совета. Что будет из всего этого, пока еще не известно. Хорошо сделано и то, что преобразование предположено вводить не так, как доселе, сверху вниз, — а снизу вверх; то-есть прежде — Положения о сельском и уездном управлениях, а потом уже выше. Но успех дела будет зависеть единственно от внимательнейшего выбора чиновников: это главнейшее. Впрочем, в отношении Совета, я остаюсь при твердом убеждении, что он для главного начальника края может быть весьма полезен, но только при двух условиях: первое, чтобы избрание членов, по крайней мере хотя наполовину, делалось с большею разборчивостью нежели доселе; и, во-вторых, чтобы существовало наблюдение за исправностью хода делопроизводства в составлении записок, справок, и проч. и проч. — для чего, само собою разумеется, и самая канцелярия должна быть составлена с более тщательным вниманием. Особенно же правитель дел должен быть не инвалид, не рутинер и не из старой школы доморощенных здешних туземных канцелярских чиновников, а из хороших правоведов, человек нестарый и трудолюбивый.

В половине мая получено известие о приезде Е. И. В. Великого Князя наместника в Петербург, одновременно с Государем Императором. Возвращение Его Высочества в край было отложено надолго, не ранее осени. Около этого времени случилось землетрясение, не слишком продолжительное, но очень ощутительное; я в это время был в Совете, и несколько сильных ударов едва не сбросили нас с кресел. Как всегда, оно сопровождалось резким подземным грохотом и гулом.

С 27-го по 30-е июня в Тифлисе происходила необычайная суматоха, конечно без важных последствий, но, тем не менее, весьма значительная и весьма замечательная; она имела последствием не только всеобщее волнение и беспокойство в городе, но даже кровопролитие, по самым официальным сведениям. Добрый и покорный, но легковерный здешний простой народ был доведен до нарушения порядка, до бесчинства и до преступлений, которых со стороны армянского населения никогда нельзя было ожидать, — но все обстоятельства так сложились, что все это действительно сделалось. Кажется, что тут необходимо действовала какая-либо подземная работа врагов порядка, враждебных к русским недовольных вольнодумцев; а тем содействовало отсутствие всякого сколько-нибудь порядочного устройства и действия полиции, бестолковые и сбивчивые распоряжения высшего начальства и, так сказать, совершенная анархия. В продолжение двух и даже частью третьего дня, все лавки и базары были закрыты, сообщения затруднялись, и многие жители провели эти дни без хлеба и жизненных, ежедневных, насущных потребностей. Излишняя деятельность распоряжений начальства продолжалась даже и в последующе время, около двух месяцев, занимаясь бесполезными сборами и передвижениями войск, что возбуждало и поддерживало тревожные опасения в жителях. Вся эта сумбурная история произошла вследствие каких-то вздорных недоразумений, обоюдных преувеличенных устрашений, не имевших никакой основательной почвы, раздутых злонамеренным подстрекательством одних и чрезмерным усердием других[125].

Июньские жары были довольно сносны, но, усилившись потом, заставили нас к июлю переехать в Белый Ключ, где мы прожили до 1-го сентября. За исключением нескольких первых дней легкого нездоровья, я чувствовал себя почти хороню в физическом отношении, и пребывание наше там прошло бы тихо и мирно, если бы спокойствие его не нарушилось большим огорчением для меня, при разлуке с моими внуками, Борисом и Сергеем; отец и мать повезли их в Одессу, для приготовления к поступлению в университет. Это было необходимо, но, тем не менее, очень горестно для меня и моих дорогих мальчиков. Грустное утро расставания сильно расстроило меня, как бы предчувствием, что более не увижу их; тяжелое впечатление, в соединении с скверной погодой, тяготело надо мною весь день. Но делать было нечего! Рано или поздно, а со всеми любезными нашему сердцу приходная расставаться. Однако на этот раз, по милости Божией, опасения мои не сбылись, — мне дано было еще видеть их. Вскоре затем я был обрадован возвращением сына моего из его путешествия за границу. Приезд его, здорового, освежившегося приятной, занимательной поездкой по Европе, разом оживил наш маленький семейный кружок. В конце августа холодная, дождливая погода ускорила наше переселение в город, где мы застали еще очень ощутительную жару.

В течение последних двух месяцев в Тифлисе от времени до времени предпринимались маленькие попытки к возобновлению прежних беспорядков, и хотя их тушили в самом начале, но расположение к смуте не унималось вполне и заставляло опасаться новых беспокойств. Между тем, по поводу июльских треволнений, возникла деятельная газетная полемика, особенно в Петербургских и Московских газетах, усердно старавшихся разбирать и объяснять главнейшие мотивы порождения этих смут. В сентябре появилась в Московских Ведомостях особенно энергичная статья Каткова, довольно верно изображавшая причины и поводы к этому глупому и вместе с тем безобразному событию. Статья возбудила множество говоров, толков, препираний и сильно раздразнила страсти некоторых пристрастных личностей. Между прочим в ней выражалось, отчасти справедливо, влияние и отдаленных причин, главнейше недостаток внимания высшего начальства к поддержанию достоинства России, вредных от того последствий, и обвинение в особенности направлялось на покойного наместника князя Воронцова, будто бы возбудившего излишнюю самонадеянность туземцев и пренебрежение ко всему русскому. Последовало несколько возражений на эту статью, более бранных и резких нежели правдивых; из них только одно, М. П. Щербинина, было написано порядочно и имело некоторое значение. Прочие же, напечатанные большею частью в местной газете «Кавказ» (одно — Кипиани), были пусты по содержанию и неверности доводов.