Иван Дроздов - Баронесса Настя

• Название: Баронесса Настя
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: ЛИО Редактор
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5–7058–0308–7

После Великой отечественной войны в газетах промелькнула информация о том, как девятнадцатилетняя советская разведчица Настя, хорошо знавшая немецкий язык, была заброшена в тыл врага. Там она стала медсестрой при гитлеровском генерале бароне фон Функе, получила высший орден Германии — Рыцарский крест и вместе с больным генералом отправилась в его родовой замок. После смерти барона она стала хозяйкой замка.

До конца войны Настя снабжала нашу разведку ценнейшими сведениями. История необычайная, почти фантастическая, — о ней и поведал в своём романе известный русский писатель, фронтовик Иван Дроздов.

---

Из холла вели три двери: одна большая, двустворчатая, две другие — поменьше. Слуга растворил левую. Ацер и Кейда прошли по коридору, а затем под аркой в небольшой круглый зал с камином и кроваво–красным ковром на полу. Небольшой стол и шесть стульев подсказали Кейде, что хозяин принимает здесь немногих и, может быть, самых близких друзей.

Офицеров тут не было, слуг — тоже, но очень скоро из боковой двери появились две девушки и стали накрывать стол.

Кейда ни разу не взглянула на Ацера, но боковым зрением следила за каждым его жестом и одновременно разглядывала зал — стены, потолок, камин, цветочные вазы, расставленные в углах, и, особенно, молодых, едва достигших совершеннолетия девушек, расставлявших перед ними тарелки. Они были свежи и румяны, как ангелочки, всё делали ловко, мягко, грациозно. Кейда дивилась их красоте и тому, что ни Ацер их не замечал, ни они, казалось, не видели и не хотели видеть Ацера и её, Кейду. Кейда демонстративно заглядывала им в лица, но они тактично увертывались, стеснялись, — видимо, трепетали от страха перед хозяином.

— Как вас зовут, девочки? — некстати прозвучал громкий голос Кейды.

— Меня — Патриция, — ответила та, что казалась постарше, — А её — Мариам.

— Я хочу, чтобы Мариам сама назвала мне своё имя, — повернулась к ней Кейда.

— Да, любезная госпожа, меня зовут Мариам.

— Славное имя! Мы теперь знакомы и, я надеюсь, полюбим друг друга.

Эти последние слова прозвучали неожиданно и всех озадачили. Ацер дал знак удалиться, и девушки, точно ручейки, утекли из зала. Ацер тихо, но с нажимом проговорил:

— У нас не принято фамильярничать с прислугой,

— А у нас наоборот, — мы любим поболтать не взирая на лица и положение.

— Где это у вас? — холодно спросил Ацер.

— У нас в госпитале. Где же ещё? Там все разговорчивые и всегда готовы прийти друг другу на помощь,

— Видно, из этой вашей привычки и родился ваш подвиг, — Ацер метнул завистливый взгляд на крест и бриллианты, сыпавшие вокруг синеватые искры.

— Вы поступили бы так же, увидев, что вашему генералу грозит опасность. Подвига тут нет, я выполняла долг, Но фюрер решил…

Кейда в каждом своем слове слышала наивность, но полагала, что болтовня её тонко маскирует ядовитую иронию. Ацер не думал так, он пытливо разглядывал её и в тоне её речи улавливал оскорбительную для него игру, «Неужели дурит мне голову? Но зачем?» — думал он с досадой. И со своей стороны решил так же говорить загадками, водить её за нос. Впрочем, очень скоро он отважился на вопрос, всё время его волновавший:

— Вы любите евреев? — выпалил он скороговоркой.

— А почему я должна их любить или не любить? Вы же не спрашиваете меня, люблю ли я эфиопов.

— Эфиопы не интересуют никого, — в том числе и ваших друзей нацистов, а евреи…

— Моих друзей? Почему моих?

— Наших, наших, конечно!

— Любить, не любить — не те слова. Мы выскоблим их изо всех щелей земного шара.

— Выскоблим?

— Да, выскоблим, — как клопов.

— А вам лично евреи сделали что–нибудь плохое?

— Мне лично — нет, но они, как крысы обглодали Германию.

Ацер приоткрыл рот от изумления, но ничего не сказал. Кейда добавила:

— И хотят властвовать надо всем миром. Но вы… Почему вы задаете эти вопросы? Уж не заказ ли получили от тайной полиции? Зря стараетесь. Я подсудна одному человеку на свете — фюреру!

Ацер вытянул шею, как глухарь на стойке, поправлять ситуацию было уже поздно: он сам теперь видел, что не вовремя и не к месту задал свой вопрос, — тема щекотливая, неуместная в такой обстановке. И Кейда, воспользовавшись этим, поставила его на место.

Она была довольна, однако продолжать этот разговор не хотела, боялась запутаться. Ацер тоже избегал дальнейших дискуссий. Утешало его одно: такие геббельсовские стандарты о евреях выплескивал каждый нацист. С ней же, как он думал, стоит лишь как следует поговорить, и дурь её улетучится. Он склонился над едой и не смотрел на Кейду. Старался извинить её атаку на евреев, но не мог. Волна ненависти подступила к горлу и душила его, как удавкой. Отпала охота показывать ей замок, увлекать, закреплять дружбу. Холодно, с немецкой расчетливостью и еврейским меркантилизмом он сейчас, в одну минуту решил: она будет переводчицей и его наложницей. Он изваляет её в грязи и выбросит как тряпку. С этой мыслью и поднялся из–за стола. Сказал:

— Приступим к работе.

Едва Ацер успел растворить дверь, как его остановил голос вошедшего офицера:

— Господин полковник, вам телеграмма!

Ацер прочитал: «Завтра в Мюнхене в концерт–холле состоится важное совещание вам надлежит выделить пятьдесят человек для охраны». И больше ни слова. Его, полковника Ацера, на совещание не звали. А он давно ждал этого совещания, он знал: на него съедутся военные чины северо–западных областей Германии, прибудут офицеры и генералы из оккупированных Франции, Австрии и Швейцарии. Совещание обещал провести сам Гитлер… Его не приглашают… Теперь — жди опалы.

Он почувствовал себя зверем, которого выслеживают. И уже ощущал холод наведённых на него стволов.

Ацер подошёл к телефону, набрал номер Функа.

— Добрый день, дядя! Завтра в Мюнхене совещание, — вы знаете?.. А вы не скажете, почему меня нет в списках?.. Узнайте, пожалуйста, тут какое–то недоразумение. Вы не находите?

Кейда, стоявшая поодаль, делала вид, что разговор её не интересует. Когда он закончил, сказала:

— Поеду домой.

— Хорошо. Один момент.

Стоявшему у двери офицеру он велел позвать Патрицию, и когда та вошла, Ацер приказал:

— Проводите мадемуазель Кейду к дяде Альберту и можете пожить там несколько дней!

В замок генерала они летели на аппарате, похожем на майского жука. Это был прадедушка современного вертолета, в то время большая редкость.

На совещании в Мюнхене произошёл эпизод, имевший для старого Функа трагическую развязку. Фюрер был мрачен и рассеян, опытный психолог мог бы заметать надлом его былой агрессивности, начавшийся распад клокотавшего ещё недавно наступательного порыва. Он был зол и не щадил даже тех, к кому хранил почтительное уважение. Скользнув взглядом по первому ряду, зацепился на Функе, проговорил:

— Решается судьба Германии, а иные поползли в свои тёплые норы. Вы слышите, Функ! Нам некогда болеть!

— Мой фюрер, есть предел…

— У меня он тоже есть — предел! И голова есть, и сердце, — оно болит за Германию, за всех вас, чёрт подери!..

Функ при этих словах закипел обидой. К вискам, затылку хлынула кровь. Он, покачиваясь, поднялся, прошептал в сторону Гитлера:

— Простите, фюрер…

Успел дойти до машины и велел везти себя в госпиталь. Но в приёмном покое, в тот момент, когда со стетоскопом в дверях показался врач, схватился за грудь, широко раскрыл рот и — захрипел…

Он умер на руках у врача. В последнее мгновенье появился Вильгельм. Отец смотрел на него ещё ясными, тёплыми глазами, — в них не было ни укора, ни мольбы, они как бы застыли от изумления перед огромностью и величием вечности. Врач, повинуясь законам предков, сказал молодому офицеру:

— Закройте отцу глаза.

Вильгельм не сразу понял, чего от него хотят, но затем склонился над умершим, поцеловал его и осторожным движением пальцев сомкнул веки.

Молодой барон Вильгельм Функ, ставший хозяином замка, собирался сразу же после похорон отправиться в боевую часть под Курск.

В день отъезда в замок явился адвокат местного банкира. Вильгельм был в сильном подпитии и говорить с ним один на один отказался.

— Я еду на фронт! — заявил молодой барон. Вам, наверное, известно: там стреляют. Потому во все дела хотел бы посвятить сестру. Адвокат недавно возвратился из госпиталя, на месте левой руки у него висел пустой рукав, правую щеку рассекал глубокий шрам, глаз его на этой стороне пугающе сверкал слезящимся белком. На груди офицерского кителя одиноко болталась медаль — знак военной доблести.

Орден Кейды он не разглядел и встретил её равнодушно.

Вынув из портфеля бумагу, заговорил:

— Почти четыре последних года вы жили в кредит под залог замка и всего имущества, находящегося в нем. Вот опись всех предметов и убранства замка. Здесь печать и подпись покойного барона Альберта Функа.

Он протянул Вильгельму исписанный лист. Барон, даже не взглянув на бумагу, передал её Кейде.

Адвокат продолжал:

— Кредит закончился, время залога истекло. Прошу выплатить сумму… плюс проценты.

— Сколько? — буркнул Вильгельм.

Адвокат устремил на него порченый глаз.

— Сколько? — возвысил голос барон.

— Сумма большая. Очень большая.

— Неважно. Назовите её.

Адвокат показал на листе цифру.

— Будь по вашему. Через месяц вы получите деньги.

— Но позвольте, где гарантия?