Йожеф Лендел - Незабудки (Рассказы)

• Название: Незабудки (Рассказы)
• Автор: Йожеф Лендел
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990
• ISBN: 5-206-00040-Х

Йожеф Лендел (1896–1975) — известный венгерский писатель, один из основателей Венгерской коммунистической партии, активный участник пролетарской революции 1919 года.

После поражения Венгерской Советской Республики эмигрировал в Австрию, затем в Берлин, в 1930 году переехал в Москву.

В 1938 году по ложному обвинению был арестован. Реабилитирован в 1955 году. Пройдя через все ужасы тюремного и лагерного существования, перенеся невзгоды долгих лет ссылки, Йожеф Лендел сохранил неколебимую веру в коммунистические идеалы, любовь к нашей стране и советскому народу.

Рассказы сборника переносят читателя на Крайний Север и в сибирскую тайгу, вскрывают разнообразные грани человеческого характера, проявляющиеся в экстремальных условиях. Лендел далек от нагнетания ужасов, смакования темных сторон действительности, прямого морализирования; для его повествования характерны полутона, лиризм, психологическая глубина.

---

Ветер дул со стороны избушки, значит, Найда не чует запаха. Должно быть, поэтому она и затаилась, не выбежала навстречу, не подает голос…

— Н-но, — он стронул лошадь. Руки его, державшие вожжи, дрожали. «Теперь уж должна бы отозваться, ведь чует, что по ее душу приехали».

К тому моменту, как поравняться с избушкой, он уже точно знал, что логово Найды пусто. Он развернул телегу у крыльца, чтобы лошадь поняла: дальше они не поедут, и остановил почти у самых ступенек.

Он слез с телеги, опустился на колени. Просунул руку в черную пустоту под крыльцом. Солома была остылой.

Он чувствовал, знал, что поиски его напрасны, и все же хотел убедиться воочию. Поднявшись на ноги, взглянул на дверь дома. Дверь была не тронута, он хорошо видел это при свете луны, проглянувшей из-за туч. Он взошел по ступенькам. Две доски посреди крыльца были выломаны. Он чиркнул спичкой: блеснули здоровенные гвозди в выдранной из настила доске. Теперь все стало ясно: отсюда, сверху, собаке накинули петлю на шею и вытащили наружу.

Он приладил доску на старое место, спустился с крыльца, сел на телегу. Вожжи привязал к передку — лошадь шла без понуканий.

Когда он нагрузил все три телеги и вернулся в село, уже занялось утро. Измученный, подавленный, брел он к месту ночлега. У калитки он снова столкнулся с Мишкой, который возвращался с гумна.

— Мешок тебе приготовлен, у печки стоит.

— Не надо.

Мишка пожал плечами.

— То ему надо, то не надо. Не поймешь, что за человек! — укоризненно качал он головой.

— Завтра все объясню.

— Как знаешь. Мое дело — сторона.

— Найду украли. Взломали на крыльце настил и вытащили ее.

Комбайны стояли, лошадям был дан отдых. Лишь грузовики сновали туда и обратно, свозя зерно под навес перед амбаром. Время до обеда тянулось медленно. Мишкина жена выставила чужаку угощение: жареную картошку, простоквашу, чай.

— Эк тебя озноб-то колотит, Андраш, — сказала старуха, видя, что он дрожит, сидя возле раскаленной печки.

— С недосыпу, — пояснил тот и, чтобы избежать дальнейших расспросов, вызвался отнести Мишке обед.

Мишка оживился при виде узелка со снедью.

— Присаживайся, бери ложку.

— Меня уже накормили.

— А не врешь?

Чужак мотнул головой.

В печи под сушилкой ярко горели толстенные дровяные поленья. Снаружи под навесом тарахтела веялка, скребли деревянные лопаты, подгребая зерно, пыхтел мотор, раздавался девичий смех, звучали мужские голоса, доносились звуки перебранки, резкие женские восклицания и дружный людской хохот.

Вдруг наступила тишина. Мотор остановился. Девки и бабы гурьбой ввалились в сушилку и расселись вокруг печи.

— Дядя Миша, пусти погреться, — попросила бойкая молодка.

— Лопатой бы проворней шуровала! Оно надежней, чем от такого старого пня, как я, сугреву ждать, — засмеялся Мишка.

В этот момент к чужаку подошла какая-то дородная баба:

— Найдина шкура сушится на чердаке у Евсея.

— Это Варвара, — поспешил вмешаться Мишка. — Та самая, что видела, как ты с арестантами якшался.

— И вовсе я не говорила, будто видела. А вот если к Евсею на чердак заберешься, сам убедишься, что я правду сказала.

Чужак ни словом не отозвался. Лишь лицо его было бледнее обычного.

— Да будет вам языками трепать! Шли бы лучше работать, — раздраженно воскликнул Мишка.

Девчата знай себе пересмеивались. Варвара, растолкав их, уселась на лежанку и, словно сделав свое дело, теперь помалкивала.

Когда мотор снова затарахтел и бабы убрались восвояси, Мишка обратился к молча сидящему товарищу:

— Не было у тебя собаки и нет. Баста! Жучка ощенится, любой из щенков будет твой.

— Не надо мне.

— С Евсеем не связывайся.

— Оставим этот разговор!

— Я тебя по дружбе прошу: не принимай близко к сердцу. Да и Варвара эта… Хлебом ее не корми, только дай посплетничать. Оттого она и толстая такая!

Чужак кивнул.

Мишка с беспокойством всматривался в его лицо, затем махнул рукой. Подправил огонь в печи и подбросил толстенных длинных поленьев.

Дождь прекратился, ветер чуть подсушил дорогу. «Запрягай!» — послышалась в стороне команда. Чужак поднялся и пошел к лошадям.

У конюшни стоял Евсей — чисто выбритый, умытый, даже физиономия была еще розовой. Он зашагал прямо к чужаку.

— Значит, собаку мою ты упустил?

— И так можно сказать, — тихо отозвался чужак.

— Можно сказать и так, и этак, а я тебе одно скажу: изволь-ка уплатить мне за убыток! — Тонкий и злой голос Евсея срывался на визг.

Два-три возчика подступили поближе, еще сами не зная, отведена ли им роль зевак, или же придется вырывать Евсея из рук чужака.

Но тот не шелохнулся и не ответил Евсею.

— Давай-ка раскошеливайся! Я требую, чтобы ты уплатил!

— Кто убил собаку? — спросил чужак. Спросил тихо, и все же Евсей попятился. Отступив на безопасное расстояние, он снова перешел на крик:

— Это уж тебе лучше знать, раз ты хозяином над ней назвался! — Затем, напустив на себя хладнокровный вид, добавил: — Говорят, ее сверху петлей вытащили. Выходит, чужой кто-то был?

— Ты тоже для нее стал чужой. Так что вполне могло быть твоих рук дело.

— Слышали, что он несет? — Евсей обратился к окружающим. — Я, вишь ты, для Найды чужой! Хороша шутка, нечего сказать! — С резким смехом он уставился в глаза чужаку.

Наступило долгое-долгое молчание. Евсей даже побледнел, дожидаясь ответа, но не стронулся с места. Возчики стояли в нерешительности.

— Поговорили, и будет. — Голос чужака звучал хрипло. — У Михаила приготовлена мера зерна. Можешь взять.

— Не надо мне зерна! Ты мне за собаку деньгами плати.

— Хватит, Евсей! Заткнись, слышишь? И уноси отсюда ноги, да поживее! — не выдержал один из возчиков помоложе. — А не поспешишь убраться, то от меня получишь свой должок, ежели этот человек, бог весть почему, стесняется. — И он сунул под нос Евсею увесистый кулак.

— Только вас, сопляков, тут не хватало, — хорохорился Евсей, видя, что два других возчика схватили товарища и крепко держат его за руки. Чужак первым покинул сборище. Подошел к лошади, набросил на нее уздечку и повел послушную животину к телеге.

Уборочная еще не успела закончиться, как Евсея назначили заведующим птицефермой, а чужака — лесничим. Андраш отказался от предложенного ему дома и испросил разрешения поселиться на заимке, где летом жили углежоги.

— Ну ты и учудил, дурная голова! — корил его Мишка.

— Зимой там будет еще лучше, чем летом.

— Вернее сказать, там и летом-то далеко не благодать. В жару от комаров и мошки спасу нет, а зимой от белых мух да от студеных ветров натерпишься.

— В лесу всегда затишье, какие там ветры.

— А хоть бы и так — морозов, что ли, мало? Запугивать тебя не стану, выдержать, конечно, можно. Только ведь зимние сумерки такую тоску нагонят, и дорогу заметет — ни проехать, ни пройти, как в тюрьме очутишься. А лошади от волков покоя не будет…

— Ничего не поделаешь…

— Может, с нечистой силой спознался? Неужто тебе люди так опостылели? — спросил Мишка, стараясь выдать свои слова за шутку.

— Не в том дело, Миша. Это люди не хотят со мной знаться.

— Ты сам виноват!

— Не будем об этом спорить.

— Я и не спорю. А то еще напустишь порчу!

— Будь у меня такая сила, уж я бы ею воспользовался. Только я бы ее на другое употребил…

— Ты что, шуток не понимаешь?

— Понимаю. Хотя в моем положении ничего удивительного, даже если бы и не понимал.

Мишка только головой покачал.

И чужак обосновался на заимке. Набрал по селу кирпичей, добавил глины и сложил печурку. Первый же осенний ветер в точности обозначил места, где следовало проконопатить мхом.

В село он наведывался изредка. Полученное на трудодни зерно хранил у Мишки и брал по частям, когда кончалась мука и надо было ехать на мельницу. В таких случаях он заодно заглядывал в магазин и в сельсовет.

Хлебы пек себе сам, пол по субботам отскабливал дочиста. Дров хватало, растопки было и того больше: он мастерил топорища, оглобли и полозья к саням.

Теплый подпечек обжили кролики — Мишка как-то привез в подарок самца и самку.

Мишка не упускал случая заглянуть к приятелю. Возил ли с поля солому, выбирался ли за сеном или за дровами — всегда делал крюк, чтобы заехать на заимку. Ну и конечно, выбирал подходящий денек — солнечный, морозный, когда крепкий наст скрипит под полозьями. И всякий раз запрягал чалую лошадь, которая все лето пробыла с ними в тайге. Отогревшись в жарко натопленной избушке, Мишка пускался в долгие беседы с приятелем. О том, что пишут в газетах, и о том, что толкуют на селе. Об очередных россказнях Варвары, о войне, о колдунах и о священниках. И даже о Евсее, которого уже успели прогнать с должности: заведующий птицефермой попался на краже яиц. Приятели условились, что по весне опять подрядятся на пару жечь уголь. Лишь о собаках и о прошлом промеж них никогда не заходило речи.