Эдуард Скляров - Записки бывшего милиционера

• Название: Записки бывшего милиционера
• Автор: Эдуард Скляров
• Издательство: Правда Севера
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-85879-908-5

Настоящие записки, названные как «Записки бывшего милиционера», являются не литературным, а кратким документальным описанием моей жизни, и то только в той части, которая запомнилась мне самому или о которой я узнал из документов, прочих бумаг и рассказов других людей, и не только милицейского периода, которому отдано почти тридцать лет собственной жизни.

Когда задумывались «Записки…» — а это было достаточно давно, — тогда и родилось их название, и мне казалось, что милицейский период моей жизни — это самое важное и единственное, что достойно описания. Но в последующие годы в моей «милицейской» голове под влиянием новых жизненных событий и обстоятельств произошли такие переоценки всего и вся, что теперь я твёрдо знаю: милицейский период — это далеко не самое главное в моей жизни. Главным является вообще вся жизнь, со всеми её взлётами и падениями; а то, что ранее казалось мелким и незначительным, на самом деле не менее важно, чем служба в милиции. Другое дело, что какие-то периоды, какие-то события хотелось бы прожить по-иному. Но, увы, двух жизней не бывает.

---

В Капустин Яр я ездил в составе одной (сборной) смены нашей стартовой группы. Капустин Яр — это условное название огромного, на сотни километров раскинувшегося в полупустыне полигона с множеством так называемых площадок, расположенных друг от друга за километры. На площадках отрабатывались различные виды вооружения, в моё время в основном ракетного. На одной из площадок находился первый советский космодром Капустин Яр, с которого запускались первые отечественные ракеты в космос.

Ракета нашего класса (подземного базирования) отрабатывалась на своей, недавно сооружённой площадке. Жилых зон было несколько. Все они, за малым исключением, представляли из себя палаточные городки, но везде были видны строящиеся капитальные сооружения. Из всей флоры и фауны — хилая, пожелтевшая трава да суслики в великом множестве.

Наименование Капустин Яр на самом деле название небольшого городка с железнодорожной станцией, которая была последней с гражданским персоналом. Дальше только военные: стрелочники, машинисты и вся остальная железнодорожная братия.

Пустыня — она и есть пустыня, куда ни посмотришь — везде до горизонта полусухая трава и огромное количество нор в земле, и у каждой столбиком стоит суслик, и иногда ветром с Ахтубы приносило чёрные вихри мошек, от которых не было спасения.

Как я уже говорил, полигон был разбит на площадки в зависимости от вида оружия. А его тоже было немало, о чём можно было судить то по внезапно стартовавшей ракете, то по вспышкам ЗУРСов, сбивающих высоко в небе летящие цели, то по рёву каких-то неведомых снарядов, огненный след которых напоминал залп «катюши». И так днём и ночью. Особенно впечатляюще всё это выглядело в ночное время. Сидишь смотришь очередной фильм на растянутой на столбах простыне, а над головой и вокруг тебя то гром ракеты, то буханье выстрелов, то вспышки в небе.

Жили мы, естественно, в палатках, питались под открытым небом. У каждого солдата сбоку на ремне обязательно должна была висеть фляжка с водой. Если фляжки не было или она была пустой, что проверялось нарядами, то грозил как минимум суточный арест на губе. С медициной и санитарией было очень строго, потому что то и дело регистрировались случаи то ли холеры, то ли чумы — уж не помню — и разной другой заразы.

Были мы здесь около месяца. Сделали учебный пуск ракеты, которая поразила цель на «отлично» где-то в районе Байконура. Многих из нашей группы поощрили, в том числе и меня, единственного, отпуском домой на Новый год (1964).

Поездка эта была незабываемой. На солдатские деньги купил билет на самолёт Рига-Москва-Тбилиси, остался без копейки. А в Москве из-за якобы нелётной погоды новогоднюю ночь провёл на лестнице, ведущей на чердак домодедовского аэропорта. Всё остальное пространство было забито не улетевшими в свои города людьми. Почти два дня не ел. Только булку, которую купил за рубль, одолженный у такого же, как и я, солдата, мне незнакомого.

В Тбилиси прилетел 2 января 1964 года. Мать меня не ждала и даже сразу не узнала, настолько я изменился: очень худой, чёрный лицом и в солдатской одежде. За два года моего отсутствия в Тбилиси многое переменилось. Из друзей почти никого не нашёл. Сходил на фабрику, где меня усиленно стали звать после армии вернуться в цех. Я не возражал, хотя уже была задумка прорваться на сдачу экзаменов в институт. В те годы в армии была практика предоставления такой возможности, но через предварительные курсы младших офицеров запаса с присвоением звания младшего техника-лейтенанта, электрика-бортовика, то есть специалиста по электрочасти ракеты.

Весной мне удалось опередить очень многих желающих и попасть на такие курсы, кстати, вместе с Нодари Партия, с которым я прослужил все эти годы и с которым сдружился. Он обслуживал стартовый стол. Курсы я закончил с трудом, так как было очень сложно, не обладая специальным образованием, осваивать профессию электрика-бортовика ракеты, «нафаршированной» электрикой и электроникой. Некоторые вещи я просто не в состоянии был понять без азов, а их не преподавали, исходя из того, что мы основы уже должны были знать, а откуда и каким образом — никого не интересовало.

В части нами командовали офицеры двух категорий. Одна — это люди, прошедшие Великую Отечественную войну, они имели настоящие боевые награды и всё расценивали с точки зрения условий фронтовой обстановки. Вторая — а их была большая часть среди офицеров — молоденькие лейтенанты, только что закончившие средние военные училища, по лицам и поведению которых можно было видеть, что они недалеко ушли от нас в своих знаниях о ракетной технике.

Эти категории офицеров резко отличались друг от друга. Молодые — какие-то равнодушные; если и заботились о чём-то и ком-то, то только для себя и о себе, но с солдатами всё же пытались дружить. Фронтовики-офицеры, наоборот, были очень строги, держали дистанцию между собой и солдатами, не позволяли никакого панибратства и в то же время были честны и порядочны. Мне как-то на день рождения мать прислала посылку. А солдатам посылки вручались только через командира, который обязан был проверить их на наличие спиртного, так как пьянство в части исключалось полностью. В посылке была бутылка натурального грузинского вина «Саперави», как оказалось, любимого вина командира стартовой группы Потапова. Ничто не мешало ему просто присвоить эту бутылку, тем более что такие бутылки разбивались, а вино просто выливалось в канаву. Но Потапов пришёл ко мне спросить разрешения на эту бутылку, а на другой день привёз мне из города в порядке компенсации огромный торт, которого хватило на весь наш взвод стартовиков. Это, конечно, легковесный пример честности офицера-фронто-вика, но командир из молодых, мне кажется, так бы не поступил никогда.

Из офицеров дружеские отношения сложились у меня с военным врачом по фамилии Зверев по прозвищу Зверюшкин. Я как-то с гриппом попал в санчасть на несколько дней и увидел на столе у Зверюшкина в рассыпанном состоянии ручной эспандер, которым при медосмотрах солдаты кистью одной руки должны были выжать килограммы, чем больше — тем лучше. У Зверюшкина другого эспандера не было, и я вызвался отремонтировать его. С работой справился, правда, все солдаты стали на двадцать килограммов сильнее, но врач это вычислил и просто не стал эту прибавку учитывать.

С тех пор вся медтехника была на мне в смысле её ремонта. Я запросто в свободное время приходил к Зверюшкину в санчасть, и мы за чаем болтали о чём угодно, и даже раза два в связи с большими ремонтными работами он укладывал меня в санчасть на несколько дней. Кстати, во время одного такого «лечения» я сказал Зверюшкину, что мне предстоит медкомиссия в связи с зачислением на курсы младших лейтенантов, и он, зная о моём дальтонизме (плохо различаю красный, зелёный и коричневый цвета), дал мне книжку с цветными таблицами, которыми пользовались врачи-окулисты для выявления этого врождённого свойства зрения. За пару дней я вызубрил наизусть все картинки, изображённые в таблицах, и легко прошёл медкомиссию по зрению, как и в дальнейшем все медкомиссии, по поводу чего бы я их ни проходил, в том числе и в связи с получением прав на вождение автомобиля.

После установки в шахты боевых ракет, о чём нам официально было сообщено, начались боевые дежурства. Была ли ракета боевой, по её внешнему виду выяснить было невозможно, так как в шахте она всегда стояла с конусообразной головкой. Но есть там заряд или нет, мы не знали. Наши дежурства заключались в том, что посменно, через две на третью неделю, нас — стартовые группы — закрывали под землёй, и мы неделю безвылазно несли дежурство, готовые в любой момент по радиосигналу запустить ракету. Наши ракеты имели маркировку 8К63, обладали дальностью полёта до 5000 километров, и под прицелом, как нам по секрету говорили офицеры, мы держали промышленные районы ФРГ.

Самыми засекреченными в нашем дивизионе были «целевики» — так мы называли личный состав расчётного взвода. Они занимались вычислением параметров дальности и угла полёта ракеты в зависимости от цели, которая доводилась до них в зашифрованном виде.

Но имелась ещё такая таинственная служба, не входящая в состав нашего дивизиона, работа которой нам казалась загадочнонепонятной. Это были так называемые «головастики». Они занимались доставкой, установкой и демонтажем ядерной головки ракеты. Весь личный состав состоял из офицеров, которые на себе спереди и сзади носили свинцовые фартуки. «Головастики» как будто сваливались с неба со своими спецмашинами — никто из нас никогда не видел, откуда они появлялись и куда исчезали — и в глубокой тишине занимались своим делом. Всем нам категорически в это время запрещались любые работы, кроме тех, которые были связаны с обеспечением задач «головастиков», и вообще запрещались перемещения по площадке. Установив — а может, заменив или вообще сняв (о чём нам было неведомо) — боеголовку, они куда-то убывали, а мы продолжали свою службу, свою работу, в том числе в непосредственной близи, чуть ли не в обнимку, с ракетными головками, но никто никогда не ставил вопрос о нашей защите от радиации.