Эдуард Скляров - Записки бывшего милиционера

• Название: Записки бывшего милиционера
• Автор: Эдуард Скляров
• Издательство: Правда Севера
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-85879-908-5

Настоящие записки, названные как «Записки бывшего милиционера», являются не литературным, а кратким документальным описанием моей жизни, и то только в той части, которая запомнилась мне самому или о которой я узнал из документов, прочих бумаг и рассказов других людей, и не только милицейского периода, которому отдано почти тридцать лет собственной жизни.

Когда задумывались «Записки…» — а это было достаточно давно, — тогда и родилось их название, и мне казалось, что милицейский период моей жизни — это самое важное и единственное, что достойно описания. Но в последующие годы в моей «милицейской» голове под влиянием новых жизненных событий и обстоятельств произошли такие переоценки всего и вся, что теперь я твёрдо знаю: милицейский период — это далеко не самое главное в моей жизни. Главным является вообще вся жизнь, со всеми её взлётами и падениями; а то, что ранее казалось мелким и незначительным, на самом деле не менее важно, чем служба в милиции. Другое дело, что какие-то периоды, какие-то события хотелось бы прожить по-иному. Но, увы, двух жизней не бывает.

---

Меня тогда сильно поразила демонстрация какой-то пластмассы, которая одновременно обладала многими физическими свойствами. Один и тот же её образец можно было мять, как глину, переливать из стакана в стакан, можно было вытянуть в тончайшую нить, разбить, как стекло, ударив по нему молотком или уронив на пол, при этом он разлетался осколками.

Возможно, об этом я бы сейчас и не вспомнил, если бы буквально на днях не услышал по ТВ о том, что в какой-то российской лаборатории только что изобрели материал (ту же пластмассу), который одновременно обладает многими взаимоисключающими физическими свойствами. И это более чем через полвека после того, как я уже видел и держал в руках на выставке такую пластмассу. Что тут скажешь?

То, что достаточных знаний не было, подтвердилось сразу же, как только я по направлению военкомата, без всякой подготовки пытался поступить в училище связи (на самом деле ракетное) в городе Орджоникидзе. Там ещё на стадии собеседования я понял, что не пройду (конкурс был большой) в курсанты, добровольно отказался от экзаменов и вернулся в Тбилиси.

Другого ожидать и нельзя было, потому что всё происходило спонтанно: вызвали в военкомат, предложили поступать в училище, так как им поступила разнарядка. А на другой день я уже трясся в автобусе по пути в Орджоникидзе, даже не успев захватить с собой (вернее, в суматохе сборов не вспомнив) школьные учебники, чтобы хоть как-то освежить свои скудные школьные знания и подготовиться к экзаменам.

Сам город Орджоникидзе мне понравился: очень зелёный, с рекой Терек и огромным прудом в центре города с лебедями, которые гонялись за лодками и больно долбили клювами людей в спину.

Всех нас, абитуриентов, поселили в палатках на территории училища без права выхода за ограду. Я оказался в одной палатке с абхазцем из Сухуми (имени не помню), сыном военного комиссара Абхазской Автономной Республики. Он оказался неплохим парнем, хоть и замучил меня рассказами о том, какая у его отца служебная «Волга» чёрного цвета. Мы с ним вместе сбегали по вечерам в город, где он в первую же нашу самоволку с первого взгляда страшно влюбился в девчонку, которую мы случайно встретили в парке и которая оказалась москвичкой, а в Орджоникидзе гостила у бабушки.

Десять дней нашего пребывания в Орджоникидзе были наполнены его любовными страданиями, букетами цветов, которые он дарил этой девочке, совместными катаниями на лодке и посещениями кинотеатров. Кстати, здесь впервые я посмотрел фильм «Пёс Барбос и необычайный кросс». Так случилось, что от смеха я упал под скамейку и обнаружил там в буквальном смысле кучу рассыпанных монет. Видимо, на предыдущем сеансе кто-то, как и я, бился от смеха в истерике и был в таком состоянии, что не контролировал себя. Разумеется, монеты я собрал, сумма была приличная с учётом того, что к этому времени я практически остался без копейки в кармане, одним словом, на обратный путь мне хватило.

После моего добровольного отъезда абхазец остался сдавать экзамены, а поступил ли он в училище, я не знаю. Из Тбилиси в Орджоникидзе я ехал по Военно-Грузинской дороге сначала вдоль Куры, а потом вдоль Арагви, которые, как писал Лермонтов, объединились «как две сестры», далее до слияния Белой и Чёрной Арагви, через Крестовый перевал, по знаменитому Дарьяльскому ущелью параллельно Тереку, где дорога то и дело ныряла в тоннели, мимо замка царицы Тамары и прочих многочисленных достопримечательностей. И так до самого города Орджоникидзе (и обратно тем же путём). Все эти горные красоты многократно воспеты поэтами и писателями.

Помню, где-то в районе села Казбеги местные мальчишки предлагали купить какие-то камешки, которых я не удостоил внимания. И только много лет спустя из какой-то книги узнал, что в этих местах мальчишки продавали проезжающим в качестве сувениров агаты, которые собирали на склонах гор. Но если бы я тогда знал, что камни-самоцветы когда-то станут моим серьёзным увлечением!

Не знаю почему, но в эти предармейские годы у меня появились элементы стеснительности, я даже сам это заметил. Мне стало сложно знакомиться с людьми, а компаний с незнакомыми вообще старался избегать. И стал я бороться с этим «злом» по примеру Ива Монтана. В его автобиографии я вычитал, что он в молодости был очень стеснительным, боялся сцены, а чтобы приучить себя к ней, выходил в центр трамвайного вагона и громко пел на публику. Конечно, в трамвае я не пел, да и в сцене нужды не было, но я нарочно привлекал внимание окружающих, начиная что-либо громко рассказывать друзьям-приятелям.

В те годы моим большим увлечением, помимо велосипеда, была фотография. По городу я бродил обязательно с фотоаппаратом и кучей принадлежностей: бленды, светофильтры, экспонометр, переходные кольца, сменные объективы (для «Зенита») и так далее. Всё это укладывалось в фотосумку. Фотоаппаратов у меня было несколько: от простеньких «Смены» и «Любителя» до миниатюрной «шпионской» «Веги», «ФЭДа», «Зенита» с объективом «Гелиос-44» и старинного громоздкого фотоаппарата «Москва», поражавшего своим дизайном. Имел я и большую фотобиблиотеку. Фотографировал всё подряд, что привлекало моё внимание, печатал всё отснятое, а негативы разрезал на куски по шесть кадров и раскладывал по специальным конвертикам, которые сам делал из бумаги с помощью клея. И этот фотоархив хранился у меня долгие годы, пока я не обнаружил, что большая его часть, к сожалению, пришла в негодность. А поскольку многих необходимых принадлежностей в те времена не было в продаже — их просто не производили у нас, — то некоторые из них я делал сам. Например, отличный фоторепродукционный прибор сделал из фанеры по книжным чертежам. Экспериментируя, научился делать фотографии размером меньше негатива. Благодаря этому увлечению до сих пор у меня сохранилось очень много фотографий, в том числе исторического плана, например открытие в Тбилиси памятника поэтам Акакию Церетели и Илье Чавчавадзе. Кстати, Церетели — автор слов знаменитой грузинской песни «Сулико».

Или другой пример. В 1970 году, в один из жарких летних месяцев в Тбилиси, где я был на студенческих каникулах, запечатлел пешеходный переход через улицу. Этот снимок интересен тем, что в то время в центре Тбилиси переходы обозначали не краской, а линиями, выложенными металлическими кругляшами вроде таблеток размером 10–12 сантиметров. А поскольку в Тбилиси улицы имеют уклон в одну или другую сторону, то асфальт от жары начинал плавиться и течь. И вот по «таблеткам» этот процесс очень наглядно виден: их разносило по дороге на несколько метров друг от друга и от места их первоначальной укладки.

Будучи студентом Саратовского юридического института и участвуя в фотоконкурсе, я получил приз в номинации «Лучшее фото» за фотографию «Золотая осень» (чёрно-белую, кстати).

Учёба в вечерней школе, в отличие от дневной, была насыщена дружбой не только учеников, но и учителей с учениками. По возрасту большинство учителей ненамного отличались от нас. Мы вместе часто ездили на экскурсии, за город, несмотря на национальную «смесь»: русские, армяне, грузины, евреи, греки, осетины и другие. Никто на это не обращал внимания, и даже не приходило в голову, что этот еврей, а тот армянин. Ни на какое национальное противостояние, сравнение, преимущество какой-либо национальности в моём жизненном окружении не было даже намёка. Между собой мы общались на русском языке, притом что армяне, курды, азербайджанцы и представители других национальностей старались селиться компактно, сохраняли свои обычаи, традиции и по большей части трудились в определённых сферах. Например, курды — это дворники и грузчики, армяне — торговцы, азербайджанцы — разнорабочие, грузины трудились в сельском хозяйстве. Конечно, здесь имеется в виду не только и не столько Тбилиси, а Грузия в целом. Кстати, на территории Грузии имелись, да и сейчас существуют, национальные анклавы. Например, армянские Ахалцихский и Ахалкалакский регионы Грузии. Были и азербайджанские поселения, были старинные русские поселения (Степановка, Богдановка и др.) вдоль грузинско-турецкой границы, жители которых являлись потомками русских солдат, охранявших границу от турок в царское время.

Нам, ученикам и учителям, по-настоящему было грустно, когда расставались после выпускного вечера.

Шёл 1961 год, мне было 19 лет, и я ждал призыва в армию, уклониться от которой не только мне, но и моим одногодкам даже в голову не приходило. Служба в армии считалась само собой разумеющимся делом, а отказ от призыва расценивался как трагедия, так как считалось, что человек серьёзно болен. Другого объяснения не было.

Я продолжал дружить с Аликом Баяндуровым, а оба Женьки к этому времени устроились на работу в только что открывшийся электромоторный завод, что отдалило нас друг от друга ещё больше, хотя изредка мы встречались и вместе проводили время.