Эдуард Скляров - Записки бывшего милиционера

• Название: Записки бывшего милиционера
• Автор: Эдуард Скляров
• Издательство: Правда Севера
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-85879-908-5

Настоящие записки, названные как «Записки бывшего милиционера», являются не литературным, а кратким документальным описанием моей жизни, и то только в той части, которая запомнилась мне самому или о которой я узнал из документов, прочих бумаг и рассказов других людей, и не только милицейского периода, которому отдано почти тридцать лет собственной жизни.

Когда задумывались «Записки…» — а это было достаточно давно, — тогда и родилось их название, и мне казалось, что милицейский период моей жизни — это самое важное и единственное, что достойно описания. Но в последующие годы в моей «милицейской» голове под влиянием новых жизненных событий и обстоятельств произошли такие переоценки всего и вся, что теперь я твёрдо знаю: милицейский период — это далеко не самое главное в моей жизни. Главным является вообще вся жизнь, со всеми её взлётами и падениями; а то, что ранее казалось мелким и незначительным, на самом деле не менее важно, чем служба в милиции. Другое дело, что какие-то периоды, какие-то события хотелось бы прожить по-иному. Но, увы, двух жизней не бывает.

---

С первых же дней службы началась великая зубрёжка. Командир дивизиона подполковник Ютрин, со шрамом через всю правую щёку и командир стартовой службы майор Потапов, оба фронтовики, требовали от нас одного — знать (пока только по техническим описаниям и схемам) ракетную технику назубок. Они были готовы простить нам любой проступок, но не прощали одного — незнания техники. Мне досталась система 8К63У, то есть «крыша» — защитное устройство весом 350 тонн, которое по рельсам должно было наезжать на ракетную шахту и ложиться на неё с помощью гидравлических домкратов. Таких «крыш» (а значит, и шахт) на базе было четыре. Под куполом каждой «крыши» на тросах с помощью целой системы подъёмников крепились три кольцевые площадки, опускающиеся на разные уровни, с которых велось предстартовое обслуживание ракеты, в том числе и её ядерной головки. Я и ещё двое солдат (Ренат Гибидуллин, башкир, с которым я очень сдружился, и Олег Потапов с Донбасса, с ним я соперничал) в три смены должны были обслуживать всё это хозяйство. Без ложной скромности замечу, что теоретической, а впоследствии и практической частью по своей специальности я овладел на отлично: досконально знал все мельчайшие детальки и их взаимодействие, а знание довольно сложных электросхем этих механизмов позволило мне, рядовому солдату, вести занятия с офицерами из других аналогичных военных частей, которые были созданы чуть позже нашей.

Ко всему этому мной овладел зуд рационализаторства. Правда, эта «болезнь» началась ещё на гражданке, когда я работал на обувной фабрике. База располагалась на территории поселкового Совета Иецава Елгавского района Латвии, поскольку она ещё достраивалась, то там всё было новое. Нас привезли летом 1962 года и закрепили за специалистами, монтировавшими оборудование, и порой конструкторы на наших глазах снимали только что установленные механизмы и ставили другие, более подходящие для решения задач, стоящих перед базой. И даже после того как почти через год закончился монтаж и в шахтах установили ракеты, оставался простор для различных усовершенствований. В одном дивизионе со мной оказался Виктор Синявский, призванный в армию на год раньше меня и имевший специальное образование по электрике. С этим парнем мы стали дружны, и вместе, по своей личной инициативе, для начала мы смонтировали доски контроля за нахождением людей в шахтах. А необходимость в этом возникла почти с первых же дней службы. База представляла сложнейшее подземное сооружение, состоящее из единой централизованной части, в которой находились центральный пульт управления базой, энергоблок, мощнейшие дизели с подводной лодки, огромные резервуары для компонентов ракетного топлива, учебные классы, жилой блок, столовая, комнаты отдыха и т. п. Вокруг центральной части — в радиусе около 100 метров — размещались четыре ракетные шахты, соединяющиеся с центральной частью подземными коридорами, оборудованными коммуникациями, по которым (коридорам) по тревоге мы сломя голову мчались к шахтам для подготовки ракет к пуску (разумеется, если они к этому ещё не были готовы), после чего возвращались в центральную часть, занимали свои места в ЦПУ и по командам нажимали соответствующие кнопки.

Так вот, эти сооружения базы имели огромное количество различных помещений на разных уровнях, и порой люди разбредались по этим сотням помещений для работы, и частенько обнаруживалось отсутствие кого-либо аж через несколько часов после «закрытия» объекта. И дело не только в том, что кто-то где-то остался голодным без ужина, а главным образом проблема была в режимности объекта — объекта, напичканного секретной дорогостоящей техникой с содержанием огромного количества драгоценных металлов. Например, все контакты электрореле всех электроустановок были из стопроцентного серебра. В самой же ракете были и золото, и платина. И разве мог кто-то поручиться, что какому-нибудь солдату или монтажнику не придёт в голову снять одно-два реле, на каждом из которых по пять граммов чистого серебра, а то и прямо с ракеты снять пару платиновых контактов, чтобы обменять их на бутылку самогонки на ближайшем хуторе. А таких реле на базе-то тысячи — и без всякого присмотра. Суть нашего рацпредложения (с практической реализацией) заключалась в том, что всем, кто отправлялся на работы с техникой, выдавались номерные металлические бирочки (жетоны), которые надо было повесить на доску контроля, чтобы разблокировалась дверь прохода в соответствующее шахтное сооружение. И пока бирка была на доске в ЦПУ, по сигнальным лампочкам было видно, в какой шахте люди, из какого отделения и какой службы. По количеству возвращённых бирок определяли, все ли вышли из шахт и вернулись в жилую зону. Зная, кто из конкретного подразделения сегодня на дежурной смене, контролирующий устанавливал любого человека по фамилии. Потом мы с Виктором придумали ещё что-то, а потом он демобилизовался, и я остался один на всю часть, кто занимался рационализаторством, приобрёл соответствующую известность, получил звание «Лучший рационализатор дивизии». А самое главное, по лучшим своим рацпредложениям по оформленным заявкам я получил пять свидетельств, и что ещё более важно — по 200–300 рублей за каждое рацпредложение. Для ефрейтора с месячным содержанием 4 рубля 80 копеек (из которых 80 копеек — это компенсация за табак, хотя я и не курил) такие деньги были сказочным богатством. Кстати, будучи пацаном, я, как и мои дружки, несколько раз пробовал курить, подбирал бычки, как и они, но по-настоящему курить так и не научился, а со временем даже запах табачного дыма я стал не переносить.

Через год службы, когда мы усиленно готовились к боевому дежурству, в октябре 1962 года грянул Карибский кризис, спровоцированный установкой советских ракет на Кубе, то есть в непосредственной близости от границ США. Сейчас о кризисе известно очень много, но тогда о происходящем информации не было никакой, кроме скудных сообщений о готовности США начать войну против Кубы и СССР. И, как по команде, отданной негласно, все солдаты стали писать рапорта с просьбой направить их на Кубу защищать кубинцев. Многие делали это по примеру других, а мне было откровенно смешно, просто я понимал, что проблемы такого уровня не решаются добровольцами-недоучка-ми, и оказался единственным в дивизионе, не подавшим такой рапорт. Реакции офицеров на это я не знаю, но солдаты, особенно из первогодков, были потрясены. Их удивило, что я посмел поступить не так, как все, но, зная мою политизированность — а я выписывал и читал несколько газет и журналов, не считая прессы в Ленинской комнате, — стали всё чаще подходить ко мне консультироваться.

Три неполных года в армии пролетели очень быстро, наверное, благодаря тому, что я оказался именно в такой вот интересной части. Здесь не было безделья, не было убивающей серой рутины, не было никакой дедовщины. Хотя, конечно, были кратковременные периоды, когда хотелось выть волком, особенно несколько первых месяцев. Помню, на первом году службы, в один из первых дней после переезда из Елгавы в казармы в Иецаву я был в наряде в качестве истопника на кухне. Топка находилась с тыльной стороны здания, со стороны леса. Ты один и дрова — огромные обрезки сырых стволов длиной по 1,5–3 метра, доходящие до 50–60 сантиметров в диаметре. Их надо было разрубить, чтобы затолкать в топку, и сделать так, чтобы они ещё и горели, хотя с них вода капает. Повар (кстати, из Тихорецка) через стенку матом орёт: «Котлы холодные…!» А ты от бессилия и отчаяния готов не только зарубить этого повара, но и тяпнуть себя по руке, чтобы всё это прекратилось. Но, так или иначе, всё проходит. Прошло и это тяжёлое время. И только с мыслью рассчитаться с этим поваром за его подлости я носился несколько лет. Гнуснейший был тип…

Неспроста время от времени мы узнавали о самоубийствах солдат. Причём происходили они, как правило, серийно. Наш дивизионный доктор как-то нам объяснил это тем, что психологически решение покончить с собой назревает постепенно. Но стоит какому-нибудь солдату не выдержать и, например, застрелиться в карауле — а слухи по дивизиям об этом разносятся мгновенно, — как тут же это событие становится «спусковым крючком» для других ребят, уже психологически готовых к суициду. Вот и стрелялись и вешались по несколько человек в дивизии за три-четыре дня. А потом снова месяц-два тишина.

Ну, может, было ещё два-три таких чёрных эпизода за всю армейскую жизнь. Но на другой чаше весов армейской службы были и такие позитивные события, как поездка в Капустин Яр на практический запуск ракеты из шахты. А что стоит поездка в отпуск домой на новый, 1964 год или курсы младших офицеров запаса в Елгаве весной 1964 года (после чего меня отпустили сдавать экзамены в вуз), командировки в разные города за необходимым оборудованием и т. д. и т. п. И, как ни странно, именно в армии я увлёкся коллекционированием спичечных этикеток и занимался этим до конца учёбы в институте. До сих пор дома где-то на антресолях лежат кипы листов с такими этикетками, которые сейчас представляют немалый интерес для филуменистов.