Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

• Название: Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
• Автор: Мигель Унамуно
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".

В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.

Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.

Вступительная статья Г. Степанова.

Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.

---

Одни газеты склонялись к версии, что преступление было подготовлено в доме покойного; другие придерживались мнения, что убийство совершили грабители из кварталов Чамартин или Куатро-Каминос. Несколько дней спустя толки о происшествии прекратились. Всеобщее внимание привлекли весьма серьезные события на Кубе и Филиппинах, и следствие по делу об убийстве ростовщика перестало интересовать публику.

LIX

В компании дона Пако Лесеа стали распространяться нелепые слухи о причинах смерти дона Флорестана. Делались тысячи догадок, высказывалось множество безумных гипотез. Кто-то высказал предположение, что в преступлении замешаны Агилера и Тьерри.

— Я считаю, что убийца дона Флорестана — Тьерри, а Агилера — его сообщник.

— Какая чепуха!

— Несколько дней тому назад Агилера читал вечером стихи о ростовщике, где говорилось о страданиях, которые тот причинял ближним.

— Ба! Что за ерунда!

Нашлись люди, которые, даже не веря в справедливость обвинения, стали распространять эти слухи среди знакомых.

— Форменная глупость! — возмущалось большинство слушателей.

— Нет, вовсе нет. Не такая уж это глупость. Тьерри знал дона Флорестана, у него были с ним какие-то дела. К тому же он разорен. В ночь гибели ростовщика Хайме в парке не был. Похоже, что дон Флорестан убит той же дубинкой, которую уже испробовал на своей шкуре карикатурист Пипо. Однако ни тогда, ни сейчас Тьерри так и не вызвали на допрос.

— Да у Хайме не хватит сил даже муху убить. Он же чахоточный.

— Не скажите. Он человек нервный и, кроме того, верховодит в своем квартале целой бандой.

— Неужели?

— Да, да. Он приобрел эти замашки еще в Штатах.

— Черт побери! Вот будет здорово, если это и вправду он.

— Я бы этому не удивился. Он человек вспыльчивый.

— А есть какие-нибудь улики?

— Да, есть. Убийца мог убежать только по одной из новых улиц, а они идут от ипподрома к водохранилищу Лосойского канала — как раз туда, где живет Тьерри.

Тьерри, судя по разговорам его друзей, впору было посадить в тюрьму и отправить на виселицу.

LX

Как-то вечером, недели через три, когда маркиза де Вилья-каррильо не приехала в парк, Тьерри присоединился к компании дона Пако и присел на скамейку. Он был возбужден и рассеян. Бывший министр и журналист Вальдес педантично и словно обращаясь к Тьерри рассуждал о том, что в жизни надо руководствоваться самоотречением и воздержанием, и подкреплял свои рацеи примером Раскольникова из «Преступления и наказания» Достоевского, что по тем временам могло свидетельствовать о больших познаниях в литературе. Ораторствовал сеньор Вальдес скучно и многословно; попросту говоря, он был пустозвон и нуда.

Когда прославленный журналист удалился, Тьерри спросил дона Пако Лесеа:

— Что хотел сказать этот человек, рассуждая о самоотречении и Раскольникове? Я не понял, куда он клонит.

— Да никуда, — вмешался доктор Гевара. — У этого сеньора в голове сплошная каша, он просто глуп. Какие-то шутники наболтали, будто вы пристукнули этого мерзкого старикашку дона Флорестана, и сеньор Вальдес наверняка им поверил.

— Какая нелепость!

— Кроме того, они выдумали, что вы — главарь банды в квартале Куатро-Каминос.

— Послушайте, что за чепуха! С таким же успехом они могли принять меня за Джека Потрошителя.

— Однако вы не можете не признать, что все это весьма романтично, — с некоторой иронией воскликнул Гевара. — Считаться главарем шайки убийц — это довольно лестно.

Тьерри улыбнулся. На следующий день он рассказал Конче Вильякаррильо о выдумках, распространяемых о нем. Кончу это, видимо, не удивило. Она спокойно ответила:

— Да, я слышала.

— И ты не возражала?

— С какой стати я стала бы возражать? По какому праву?

— И ты этому поверила?

— От тебя, Джимми, можно ждать всего. Ты же порой словно с ума сходишь…

— Да, схожу — по тебе.

— Нет, дорогой, ты и до меня уже был таким.

— И ты не разлюбила бы меня, если бы я убил человека?

— Наоборот, я бы тебя жалела… Только будь осторожен, Джимми, и не делай глупостей.

Оставшись один, Тьерри подумал: «Какого же мнения обо мне эта женщина? Она считает, что я способен убить и ограбить человека? Что за нелепость!» Он продолжал размышлять об их разговоре, и ее слова о том, что она не разлюбила бы его, даже если бы он убил и ограбил ростовщика, привели Тьерри в восторг. «Да, она замечательная женщина, — решил он. — Ради нее я прикончу кого угодно, даже самого себя». Раз уж его считают способным на подобное преступление, рассуждал про себя Хайме, было бы заманчиво дать какое-то объяснение убийству ростовщика и облечь эту гипотезу в литературную форму, словом, написать нечто вроде «Убийства на улице Морг» Эдгара По. Такая книга, полагал он, привлечет внимание. Хайме прочел газеты, попытался придумать сюжет, но в голову ему не приходило ничего интересного. Напрашивались лишь три возможных версии: преступление совершено либо кем-то из слуг покойного, либо случайным грабителем, либо из мести, но повода для нее Хайме не смог придумать, поскольку не располагал никакими наводящими данными. Его гипотеза оказалась настолько неубедительной, что он не решился опубликовать ее.

LXI

Через две недели после убийства жена дона Флорестана написала Тьерри, что хочет увидеться с ним, и Хайме дал согласие встретиться.

Дом ростовщика был обставлен богато, но сильно запущен. Роскошная старинная мебель в стиле Людовиков XIV и XV соседствовала с современной строгой американской мебелью. Тут были и большие зеркала, и золоченые часы, и статуи, и гобелены, но в целом убранство дома отличалось дурным вкусом и полным отсутствием какого бы то ни было намека на изящество или хотя бы удобство.

Жене дона Флорестана, полной меланхоличной блондинке, было за сорок. Звали ее Элоисой, и родом она была из Пуэрто-Рико.

— Мой муж с большой симпатией отзывался о вас, — сказала она Тьерри.

— Он вел себя со мной и высшей степени великодушно.

— Именно поэтому я и обратилась к вам. Больше мне не от кого ждать бескорыстного совета.

Сначала донья Элоиса поведала Хайме о запутанных делах, оставшихся после смерти мужа, затем рассказала о себе. За старого ростовщика она вышла совсем девочкой. Дома дон Флорестан был ревнивцем и деспотом. Она жила как в заточении, не общаясь с людьми и развлекаясь лишь сочинительством стихов да игрой на рояле. Вести расследование обстоятельств гибели мужа за свои деньги пуэрториканка не собиралась.

— По-моему, убийцы были обыкновенными налетчиками и, быть может, даже не думали его убивать, а просто хотели ограбить, — заметил Тьерри.

Донья Элоиса не согласилась с ним и показала письмо, найденное в бумагах покойного. Оно, несомненно, могло послужить ключом к разгадке преступления. Это было анонимное послание, в котором дону Флорестану угрожали публикацией каких-то писем и назначали встречу в час ночи у стены ипподрома в начале Чамартинской дороги.

Не желая возобновлять дело, донья Элоиса не отнесла письмо следователю. Анонимка была написана карандашом. На конверте стоял местный штемпель. Бумага была в линейку и очень напоминала ту, какой обычно пользовался Бельтран, покупавший ее на маленьком базаре на улице Браво-Мурильо, где продавались также конверты, чернила, детские игрушки, трости, шляпки и туалетные принадлежности. Поглядев на анонимное письмо, Тьерри невольно подумал, что убийство вполне могло быть делом рук Клоуна и его приятелей.

После долгого разговора донья Элоиса сердечно рассталась с Хайме и на прощанье попросила его зайти еще раз. Дела дона Флорестана были очень запутаны. Поместья он записал на имя родственницы доньи Элоисы, деньги и ценности — на другого человека, и разобраться во всех этих ухищрениях было не так-то легко. Тьерри обещал пуэрториканке, что, несмотря на свою занятость, зайдет к ней и по мере сил постарается помочь ей в делах.

Дома он рассказал Бельтрану о письме, посланном ростовщику, о сорте бумаги и о своих подозрениях насчет Клоуна и его приятелей.

— Не удивлюсь, если так оно и есть на самом деле, — ответил Бельтран. — Клоуна, Горбуна и Моряка что-то давно не видно. Наверно, куда-нибудь смылись. А старикашку они запросто могли пристукнуть.

Несколько дней спустя он спросил Хайме:

— Слыхали?

— Что случилось?

— Моряк, Клоун и Горбун недавно заходили к донье Паките, а вчера их видели в экипаже сеньора Бенигно расфранченными и с чемоданами; они ехали на Северный вокзал.

Все это с еще большей вероятностью свидетельствовало об участии налетчиков в убийстве дона Флорестана, а также позволяло предполагать, что донья Пакита была до некоторой степени замешана в этом деле.