Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

• Название: Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0394-3

1940—1980-е годы стали особой эпохой в истории школы в СССР, а также в странах Восточной и Западной Европы. В послевоенную эпоху школа по обе стороны «железного занавеса» столкнулась с рядом сложных проблем, на которые должны были реагировать и учителя, и ученики, и администраторы образования. Ответом на этот кризис стали бурный рост новых образовательных институтов и множество проектов и программ по реформированию образования, часто утопических. Авторы этой коллективной монографии рассматривают несколько важнейших идей, нашедших воплощение в государственных и локальных образовательных инициативах послевоенного периода: новый коллективизм, индивидуальный подход к ребенку, политехнизация школы, сочетание планирования и творческого начала в организации образования. В сборнике речь идет также о преемственности и разрывах с педагогикой предшествующих периодов (1900—1930-х годов), о судьбе различных дисциплин школьного курса, а также об изображении школы и школьников в литературе и кинематографе. Статьи сборника посвящены школьному образованию и внешкольным формам организации детей в республиках СССР, в Венгрии, Югославии, Швеции и ФРГ.

---

Формы, в которых в этом направлении историографии обсуждается советское послевоенное отношение к социально маргинализированным группам, отражают двойственность и противоречивость развития позднего сталинизма200. Так, например, Юлиане Фюрст наряду со стремлением государства изъять трудновоспитуемых детей из общества выявляет и противоположную тенденцию, связанную с попытками их «спасения»201. Мария Майофис утверждает, что требование осуществлять «индивидуальный подход» и созвучный программе педологов тезис «любить, знать и постоянно искать в каждом хорошее» лежали в основе вышедшей в 1949 году книги Фриды Вигдоровой «Мой класс». Майофис также обращает внимание на педагогические проекты тогдашнего министра образования А.Г. Калашникова, который стремился несколько гуманизировать образовательную сферу202.

По примеру Фюрст и Майофис я хотела бы проследить, насколько было возможно в период между осуждением педологии в 1936 году и либерализацией режима в конце 1950-х осуществлять реабилитационный подход по отношению к детскому аномальному поведению. Этот подход, по сути, был много гуманнее криминализирующего.

Душевное здоровье детей и потребность восстановить их психологическую стабильность волновали после Второй мировой войны не только советских психиатров. Историк Тара Зара отмечает, что в странах Западной Европы в это время «распад семьи в военное время <…> все чаще воспринимался как потенциальный источник психологической травмы для отдельных детей»203. Сью Уиткрофт описывает, что в Великобритании Вторая мировая война вызвала рост внимания и инвестиций в учреждения для лечения аномальных детей. В этой стране существовал Совет по охране детства, который еще до войны пропагандировал индивидуализированный подход к детям, проявлявшим различные поведенческие девиации и симптомы нервного расстройства. Однако только в первой половине 1940-х Совет выработал новый взгляд на эмоциональное здоровье детей и инициировал изучение связи между их физическим и душевным здоровьем. «Социальная дезадаптация» была признана в Британии новой официальной категорией инвалидности в 1944-м. Таким образом, несмотря на то что двойственное представление о детях как жертвах и детях как угрозе было основой деятельности служб социальной защиты детей в Британии начиная с 1870-х годов, Вторая мировая война ускорила формирование представлений об эмоциональной уязвимости детей, влекущей самые серьезные последствия и для них самих, и для общества204.

Исследования истории инвалидности в Западной Европе и США рассматривают различные практики направления детей, чье поведение представлялось девиантным, в коррекционные учреждения разных типов. Так, по мнению Уиткрофт, появление новой категории «социально дезадаптированных» способствовало тому, что многие люди, ранее не считавшиеся инвалидами, теперь были признаны таковыми. Действительно, после войны в сферу деятельности медицины и специального образования попали дети с весьма разнообразными потребностями. Их пребывание в лечебных учреждениях могло еще больше обострить детские проблемы и закрепить «аномальность» их идентичности. Энн Борсей, Памела Дэйл и Анджела Тернер подвергают резкой критике цели и дисциплинирующую роль медицинских экспертов, подчеркивая, что именно из-за признания за аномальными детьми права на защиту наблюдение за ними резко усиливалось (парадокс лечения/контроля)205. Дэвид Райт пишет, что врачи все сильнее требовали установления собственной юрисдикции над детьми с проблемами в обучении, игнорируя при этом голоса родителей и самих детей206.

Конечно, эту позицию необходимо принять во внимание при изучении способов, с помощью которых советские психиатры в послевоенные годы определяли «правильные» меры по лечению детей с отклонениями в поведении. Тем не менее я полагаю, что в специфическом советском контексте 1940 – 1950-х годов проекты специалистов-медиков, настаивавших на помещении детей в медико-педагогические учреждения, были более гуманными формами изъятия из общества, чем принудительный труд в исправительных колониях.

В 1939 году британский «Times Educational Supplement» определил «трудных детей» как «…не только непослушных, но еще и страдающих от некоего бессознательного расстройства, вызывающего асоциальное или невротическое поведение»207. В Советском Союзе в конце 1930-х годов понятие «трудных детей» было исключено из повестки дня, а их медикализация как «психически больных» казалась единственной альтернативой наказаниям и репрессиям. Апелляции врачей к дефектологии с ее упором на лечение и помещение детей в лечебные учреждения должны оцениваться именно на этом фоне. По-видимому, патологизирующий ярлык «психически больного» был меньшим злом в авторитарном обществе, чем криминализирующий ярлык «правонарушителя», ведь помощь различным маргинальным группам могла осуществляться там только в соответствии с государственной идеологией социально-политической нормативности.

Как «морально дефективные» и «трудные» дети стали «преступными элементами»

Понятие «дефективного» ребенка ввел в научный обиход в начале ХХ века детский психиатр Всеволод Кащенко208. Этот ученый разделил в своем описании «физически дефективных» (то есть имеющих органические поражения), «умственно дефективных» (то есть олигофренов) и «морально дефективных» (то есть социально запущенных и дезадаптированных) детей. Тем не менее Вс. Кащенко настаивал, что все формы детской дефективности могут быть описаны как «недостаточность», и утверждал значимость «дефектологии» как новой медицинской, психологической и педагогической науки, способствующей компенсации разного рода «недостаточностей» и реабилитации любых аномальных детей209.

Дефектология как научная дисциплина была институционализирована в первые годы советской власти. Тогда в петроградском Институте дошкольного воспитания был открыт дефектологический факультет, а в Москве был создан Педагогический институт детской дефективности под руководством все того же Кащенко. С этого момента и вплоть до 1936 года педология и дефектология существовали параллельно: у них был общий предмет изучения и сходные методы; были и ученые, которые одновременно занимались и той и другой дисциплиной, – например, Л.С. Выготский. Но педология и дефектология были разными науками, исходившими из разных источников и, как будет ясно, развивавшимися по разным траекториям.

Крупнейшие психологи 1920-х годов иногда возражали против понятия «моральной дефективности» как явной кальки термина «moral insanity», принятого тогда в некоторых направлениях англоязычной педологии. В частности, Л.С. Выготский настаивал на необходимости термина «трудный» или «трудновоспитуемый» ребенок и использовал это слово для определения всех типов девиантности в развитии ребенка. В 1929 году он писал: «Мы наметили следующие виды и типы трудного ребенка: трудные дети в массовой школе, трудновоспитуемые дети в собственном смысле этого слова (беспризорные, правонарушители, педагогически запущенные), психо– и невропатические дети, умственно отсталые, слепые, глухонемые, логопаты, психически и физически больные»210. Еще более жестко критиковал практику использования терминов «трудный» и «морально дефективный» как синонимов педагог В. Н. Сорока-Росинский, директор известной в Петрограде школы для трудновоспитуемых и беспризорных подростков211.

Независимо от терминологических предпочтений все самые прославленные педагогические теории 1920-х – начала 1930-х годов использовали концепцию «морально дефективных» или «трудных» детей для обозначения большой и неоднородной группы, представители которой отличались от желаемой нормы в своем развитии и поведении. К этой категории относились как сироты, так и недисциплинированные и неуспевающие ученики, а также дети с психическими нарушениями, неврологическими и психологическими дисфункциями или же страдавшие эпилепсией и дефектами речи. По мнению дефектологов и педологов 1920-х годов, эмоциональная неуравновешенность детей, склонность к нарушению законов и недисциплинированному поведению определялись нездоровыми условиями их жизни, пренебрежением к ним со стороны общества и другими разнообразными взаимосвязанными аномалиями окружающей среды. Психологические проблемы таких детей интерпретировались как следствие стрессов, возникавших в результате войны, революции и радикальных изменений, через которые прошло первое поколение советских детей212.

В то время у дефектологии было много сторонников среди представителей советской власти. Новая дисциплина получила одобрение и финансовую поддержку как современная научная система, позволяющая перевоспитать и интегрировать в общество «просто» дезадаптированных и страдающих разного рода органическими поражениями детей. 24 мая 1926 года Медико-педагогическая станция Наркомпроса, которую возглавлял Вс. Кащенко, провела «общественную учетную конференцию», вызвавшую большое внимание профессионалов. Наркомпросовские руководители определили помощь дефектологов системе образования как крайне ценную и полезную213.