Игорь Курукин - Анна Иоанновна

• Название: Анна Иоанновна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03752-6

В судьбе Анны Иоанновны было немало крутых поворотов: природную русскую царевну, племянницу Петра I, по его воле выдали замуж за иноземного принца, полжизни провела она бедной вдовствующей герцогиней в европейском захолустье, стала российской императрицей по приглашению вельмож, пытавшихся сделать её номинальной фигурой на троне, но вскоре сумела восстановить самодержавие. Анна не была великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором, но по мере сил способствовала укреплению величия созданной Петром империи, раздвинула её границы и сформировала надёжную и работоспособную структуру управления. При необразованной государыне был основан кадетский корпус, открыто балетное училище и началось создание русского литературного языка.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе документов, рассказывает о правлении единственной русской императрицы, по иронии судьбы традиционно называемом эпохой иностранного засилья.

---

Вместе с Нееловым и Ушаковым явились в Герольдмейстерскую контору на смотр другие офицеры, подписавшие «проект 364-х». Просили об отставке 52-летний капитан Вологодского драгунского полка И.С. Ушаков, 57-летний майор казанского гарнизона И.И. Болтин (отставлен «за головною и цынготною болезнью и дряхлостью»), 44-летний капитан Эстляндского полка И.А. Свищов, 58-летний квартирмейстер Ростовского полка О.В. Ларионов, капитан Астраханского полка В. Линёв, 58-летний майор Г.А. Лавров и шестидесятилетний капитан К.А. Ивашкин из гарнизона Выборгской крепости (отставлен «за старостью, за раной и почечуйною болезнью» и по причине того, что «мало слышит»); прибывшие из находящегося в иранских провинциях Низового корпуса 57-летний беспоместный полковника. Г. Маслов (в экспедициях против «горских татар» был «ранен в грудь и сквозь спину пулею») и 49-летний подполковник Б.А. Глазатой; 58-летний майор из московской полиции В.О. Губарев, состоявший при Адмиралтействе 55-летний поручик-инвалид Ф.И. Травин («стар и дряхл и ногу розогнуть не может»), 47-летний беспоместный капитан 2-го Московского полка Д.Д. Ознобишин, бывший гвардеец капитан Д.С. Ивашкин{102}.

Смешение имён, чинов, карьер, поколений, знатности и «подлости» не даёт однозначного ответа на вопрос, что заставило этих людей вступить в «политику» и поддержать идею дворянской «демократии». Но результат известен — у них ничего не получилось. Смелые «прожектёры», недовольные конкретным выбором государыни генералы, наконец, просто захваченные волной политических споров провинциальные служивые — такой диапазон уровней политической культуры исключал возможность объединения тех, кого можно было бы назвать «конституционалистами». Однако Анна Иоанновна, похоже, никогда не забывала, что против «верховников», но за упразднение самодержавия выступила не кучка вельмож, а составлявшие становой хребет российской государственности опытные и зрелые (с осторожностью можно сказать, что и не самые бедные) офицеры и чиновники, занимавшие средние командные должности в армии и государственном аппарате. Без учёта этого обстоятельства трудно понять дух её царствования.

Редкие письма и следственные дела эпохи донесли до нас отзвуки дискуссий тех дней. Один из создателей коллежской системы, вице-президент Коммерц-коллегии Генрих Фик «был весел»: «…не будут иметь впредь фаворитов таких как Меншиков и Долгорукой», — и мечтал «о правительстве, как в Швеции». На это асессор Рудаковский «ответствовал ему, что в России без самодержавства быть невозможно, понеже Россия кроме единого Бога и одного государя у многих под властью быть не пожелает».

Капитан-командор Иван Козлов полагал: «…теперь у нас прямое правление государства стало порядочное» и государыня не сможет «брать себе ничего, разве с позволения Верховного тайного совета; также и деревень никаких, ни денег не повинна давать никому, и не токмо того, ни последней табакерки из государевых сокровищ не может себе вовсе взять, не только отдавать кому, а что надобно ей будет, то будут давать ей с росписками. А всего лучше положено, чтоб ей при дворе своём свойственников своих не держать и других ко двору никого не брать, кроме разве кого ей позволит Верховный тайный совет».

Нам посчастливилось найти в делах Тайной канцелярии интересный документ. Летом 1740 года власти брали под стражу всех, в ком подозревали сообщников кабинет-министра Артемия Волынского. В их число угодил и ещё один «птенец гнезда Петрова» Юрий Иванович Кологривов, изучавший в Италии «архитектуру цивилис» и работавший «художественным агентом» Петра I по приобретению книг, картин и скульптур для царских коллекций; в частности, именно ему удалось переправить из Италии в Петербург статую Венеры Таврической.

Знакомство с Волынским и братьями Платоном и Епафродитом Мусиными-Пушкиными привело архитектора под арест, хотя к числу «конфидентов» опального он не принадлежал. В его бумагах следователи обратили внимание на письмо некоего «пустынника». Подтекстом письма он нарисовал странную фигуру и сделал к рисунку приписку: «толко одна голова»; против правой руки указал: «вся в пластырех, кроме двух», а против левой — «один палец владеет»{103}.

Кологривов заявил было, что ничего не помнит, однако после соответствующего внушения в Тайной канцелярии поведал, что письмо ему написал коллежский советник и член Юстиц-коллегии Епафродит Иванович Мусин-Пушкин во время второй присяги в 1730 году Анне Иоанновне уже как самодержице. Е.И. Мусин-Пушкин подписал вначале «проект 364-х», затем — челобитную 25 февраля о восстановлении самодержавия, но к новой присяге не спешил, полагая, что она может быть «отставлена», как и первая, поскольку сомневался: «…силно ль де то будет, чтоб впредь Долгорукия не могли усилитца?»

На следующем допросе Кологривов признался, что «оная персона — ея императорского величества, и против той персоны надпись написана о ея императорском величестве, а оную персону и надпись написал Епафродит Мусин Пушкин и с тем означенное писмо к нему, Кологривову, прислал». По мнению адресата письма, Мусин-Пушкин «разумел тогда следующее, а имянно: в надписи объявлено, что “вся в пластырех”, и то значило, что самодержавию ея императорского величества не все ради (то есть рады. — И.К.), и потом оной Епафродит изъявлял на оной персоне тело, сиречь государство и общество России, что несогласно к самодержавию, толко вид показывал в руках ея императорского величества, чего ради и в надписи написано “кроме дву”, то есть окроме рук ея императорского величества, что соизволила уже принять императорской престол, а что в надписи написано “один палец владеет”, и то разумелось, что самодержавство ея императорское величество соизволила принять, Чего оному Епафродиту не хотелось, в надписи ж написано “толко одна голова, ни рук ни ног”, и то значит, и разумел он, Кологривов, что самодержавию некоторые головы ради, а протчим всем то неприятно было».

Архитектор добавил, что «при том оной Епафродит упоминал, что самодержавию не ради знатные, а имянно, Голицыны, Долгоруковы, тако ж и Михаила Матюшкин не очень то любит: он де италианец и мы де с фамилиею своею републику любим»[3].{104} С ним был согласен и сам автор письма с карикатурой: «Помянутой же де Епафродит до пришествия ея императорского величества в Москву говорил с ним, Кологривым, не худо б де, чтоб Верховной совет был, приводя всё, дабы была република. И говорил, хорошо б де, кабы баланс у нас был, а болше того ничего не говорили».

Просвещённым братьям Мусиным-Пушкиным (Платон ездил «для обучения политических дел» в Голландию, а Епафродит изучал в университетах Галле и Лейдена географию, историю, латинский, немецкий и французский языки, «мораль» и «политику»{105}) пришлось в 1730 году делать нелёгкий выбор. Можно предположить, что они, как и другие представители знатного шляхетства, не одобряли всевластия Верховного тайного совета во главе с Голицыными и Долгоруковыми. Другое дело, насколько серьёзно затронули «конституционные» идеи семью старого графа и первого сенатора Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина — сам он подал в Верховный тайный совет мнение об увеличении его состава путём выборов «общим советом ис фамилных и генералитета и из знатного шляхетства».

Карикатура на Анну Иоанновну в письме Епафродита Ивановича Мусина-Пушкина. 1730 г. РГАДА 

Крамольная карикатура могла стоить Епафродиту головы, но он, на своё счастье, скончался ещё в 1733 году. Его брат, по словам Кологривова, хотел уничтожить опасную картинку, но забыл. Платон Мусин-Пушкин сумел сделать карьеру — стал при Анне тайным советником, сенатором, президентом Коммерц-коллегии, начальником Коллегии экономии и Канцелярии конфискации — но в 1740 году потерял всё.

«Самодержавство» могло бы пасть, если бы большинство дворян разделяло вышеприведённое мнение. Однако, например, помянутый выше Козлов хотя и радовался ограничению монаршего произвола, но подпись под проектами так и не поставил. Рисковать карьерой были готовы не все, как не все интересовались заморскими порядками. Многие культурные начинания затронули лишь узкий слой дворянства. Если для просвещённого Феофана Прокоповича голландский юрист Гуго Гроций был «славным законоучителем», то в дворянской массе скорее можно было услышать:

Гроциус и Пуфендорф и римские правы —
О тех помнить нечего: не на наши нравы.

Депеши датского дипломата Ганса Георга Вестфалена дают возможность представить и другой уровень дискуссий в шляхетской среде. «В смысле укора неограниченной власти в России, — докладывал посланник 5 февраля 1730 года, — выставляют случай, бывший в правление царицы Екатерины. В кратковременное своё правление она израсходовала для своего двора венгерских вин на 700 000 рублей и на 16 000 рублей данцигских водок в то самое время, когда тысячи её подданных терпели недостаток в насущном хлебе»{106}.