Жан Валь - Несчастное сознание в философии Гегеля

• Название: Несчастное сознание в философии Гегеля
• Автор: Жан Валь
• Издательство: Владимир Даль
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: 5-93615-061-5

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является. Отчасти именно рефлексия над христианским мышлением, над представлением о Боге, создавшем человека, приводит Гегеля к концепции конкретного всеобщего. За философом мы обнаруживаем теолога, а за рационалистом — романтика. Для широкого круга читателе

---

Идея фихтеанского «Я» позволила понять эту идею фундаментального различия. «Я» Фихте и Grund Беме являются идеями, которые объединяются друг с другом в мышлении Гегеля и Шеллинга.

Саморазрушительное пристрастие рефлексии, каким мы видим его у Фихте, кажется, теперь символизирует для Гегеля самое глубокое разделение, божественное разделение, или, если угодно, возможность разделения, представление о котором, как мы видели, имеется у Фихте. Все, что есть действительного в таком разделении, представляет собой возможность; разделение, бывшее рефлексией, и рефлексия, бывшая возможностью.[135] Мы постигаем единственный в своем роде метафизический корень идеи дурной бесконечности, идеи потустороннего (Jenseits) и идеи должного (Sollen).

Бог отделяется от самого себя, чтобы соединиться с самим собой, и именно в этом он оказывается субъектом, который есть дух, скажет Гегель в Феноменологии. Дух, субъект, Бог характеризуются этим единством разделения и соединения,[136] расширения и ограничения, бессвязности и связи. Иначе говоря, Бог есть λογος, Urteil, который объединяет посредством того, что он разрывает. Разум, говорил Гегель уже в своей Первой системе, может найти себя и может прийти к абсолюту лишь посредством распада.[137] Понятие обогащается, разделяясь на свои собственные противоположности. И именно эту идею он будет воспроизводить, когда он позже, в своей Логике, будет говорить о суждении (Urteil) и понятии; всякое суждение разделяет, всякое разделение является суждением. Таким является действие, производящее изменение. Как говорил Хейман, суждение будет для Гегеля находиться между понятием и умозаключением так же, как противоречие между тождеством и Grund.

Здесь, в сущности, нет двух вещей, которые можно было бы различать; это разделение, о котором мы говорили, является в конечном счете соединением; отделяться от самого себя — это еще и способ остаться с самим собой единым. Грех, поедание плода с древа познания в то же самое время, когда оно является разделением, является и источником искупления.

Таким образом, λογος представляет собой разум, проявленный вовне лишь для того, чтобы снова вернуться внутрь. «Расщепление» устраняется в са — мом себе, и именно это и есть истинное представление о разуме — он является «примирением».

Истинный объективизм смешивается с глубоким субъективизмом. И мы прикасаемся здесь к одному из самых существенных положений гегелевской философии, если верно, что она является попыткой примирить противоположности, полностью их сохраняя, чтобы положить начало вооруженному миру или мирной войне понятий, где постоянно происходит обмен и наследование, и в то же время существует тождество между отрицанием противоречий и тем фактом, что они сохраняются. Именно в этом кроется мистерия разума, которую заставляет предчувствать на страницах Феноменологии, где он нам показывает, как подобное разъединяется и собирается; и такая мистерия разума является мистерией самой любви, соединением того, что есть «Я», с тем, что «Я» не является. Так же, как и Бог, грех есть разделение и единство, поскольку он является познанием. В определенном смысле он является самой низкой ступенью того процесса разрыва и воссоединения противоположностей, по отношению к которой Бог является самой высокой ступенью. Вообще мы можем сказать, что идеи особенного, частного и несчастья совпадают.

Преобразование этого деления Бога мы находим, между прочим, в той игре сил, где сила воздействия стремится выйти за свои пределы, игре, которую Гегель описывает в начале Феноменологии.

Но в еще большей мере именно жизнь, именно разум, именно сущность человека показывают нам, чем является сущность Бога; так в чем она заключается, если не в разделении с самой собой, в преодолении себя с тем, чтобы к себе вернуться? Разделение коренится в понятии самого человека. Таким является суждение, то есть изначальное разделение разума, разделение, которое дает ему жизнь.[138]

Итак, христианство характеризуется именно тем абсолютным разделением, которое оно предполагает. «Бесконечное в противоположности с конечным существует в свободе, и когда оно разделяется, то разделяется абсолютно».

Но христианство, следует добавить, определяет себя также и тем постоянным упразднением иного, тем разложением и восстановлением иного, которое начинается с Бога и к Богу возвращается.

Если мы применяем это к области познания, мы говорим, что познание, продукт разделения, если бы оно было только продуктом разделения, было бы фальсификацией. Но если верно, что следует одинаково подчеркивать и разделение и тождество, то, следовательно, абсолютной фальсификации не существует, так же как не существует и последнего разделения.

Философия должна уступить свое место как разделению, так и тождеству, сделать из них метафизические, абсолютные реальности, но вместе с тем и учитывать, что они являются родственными друг Другу.

В своем сочинении о Судьбе христианства Гегель говорил, обращаясь, между прочим, к некоторым мыслям Фихте, что всякая рефлексия предполагает какую‑то вещь, которая не подчинена рефлексии. Отсюда в то же самое время, что и утверждение À,oyoç, то есть возможности разделения, разделения, которое доходит до бесконечности, утверждение и того, в чем нет никакого разделения; Бог и Слово разделяются и соединяются. Многообразие реального — это бесконечно осуществляемое разделение; и именно в этом смысле, согласно Гегелю, сказано, что все создано Сыном. Он обнаруживает здесь мысль Лессинга о Христе, разделенном Боге: божественность является материей, а Слово — формой, говорит Гегель, вдохновленный, возможно, учениями, приписываемыми Давиду Динанскому. Но здесь форма и материя едины. Мир не является эманацией божественного, но, скорее, эманацией того, что в божественном разделяется; он начинается с того, что уходит в бесконечность. Он в то же время является тем, что разделяется, и тем, что разделяет. Благодаря этому он является жизнью в то же самое время, когда является смертью. То, что индивидуально, то, что ограничено, является ветвью дерева бесконечной жизни.

Каждая часть представляет собой целое, жизнь, и в то же время эта жизнь рефлексирует себя, разделяется на субъект и объект, на жизнь и на истину. Итак, являться и рефлексировать, разделяться — это одно и то же. Противоположности проявляются; жизнь и свет кажутся независимыми друг от друга. Феноменология, в сущности, представляет собой теорию разделения в той мере, в какой оно уничтожает само себя, чтобы прийти к разуму. И в ранних работах Гегель набрасывает план Феноменологии. «Каждая из форм разума определяется противоположной формой».

Само начало философии, коренящееся в чувстве разрыва, заставляет нас предположить тот фундаментальный раскол, который проецирует за пределы абсолюта его видимость, и дает нам в то же время разгадку тайны философии, заключающейся в понятии единства.

Совершенно не соглашаясь с противоположностями, которые Фихте возводит между вещами и нами, противоположностями, которые являются лишь фиксацией рассудком процесса его противопоставления разуму, так как рассудок, в сущности, и является полаганием противоположностей, Гегель в одном отрывке, очень похожем на рассуждения Гельдерлина, заявляет, что «неизбежный разрыв — это движущая сила жизни, которая создает себя, вечно себя себе противополагая, и целостность в самой высокой жизненной силе возможна лишь посредством ее восстановления за пределами самой высшей степени разделения». Кроме того, он допускает, что разум — это сила, полагающая противоположные целостности субъективного и объективного, но не объявляет себя сторонником теории Фихте, так как в то же самое время видит в разуме силу, отрицающую разделение.

Он возвращается к этой идее, когда говорит о вере, где он видит разум и как силу разделения и как силу отрицания разделения, сохраняющую, однако, в себе саму форму разделения. Отсюда до утверждения, что абсолют, тождественный разуму, является источником разделения, остается лишь один шаг, не более того. «Разделение на субъективное и объективное — это произведение абсолюта».

Такое разделение[139] является принципом греха, так как грех заключается в том, чтобы разделять, судить, но оно в то же время является и принципом раздробленности.

И наконец, если верно, что существует движение Бога, вечное производящего вечное Слово, то нельзя ли, даже если Гегель этого и не делал, говорить о несчастном сознании Бога, используя тем самым язык, который напоминал бы некоторые термины Беме? В любом случае в Философии истории Гегель пишет, говоря о религии Адониса, что божественное должно быть понято как дух, то есть оно должно быть конкретным и должно иметь в самом себе момент негативности, который изображается здесь как смерть и культ страдания. «На празднике смерти Адониса и его воскресения, — говорит он, — конкретное и достигает сознания». «В Боге негативное, противоречие становится созерцанием». В то же самое время, когда человеческое сознание противоречит себе в своем несчастье, оно видит, как божественное сознание противоречит и самому себе, и самому несчастью.