Татьяна Бирюкова - Москвичи и москвички. Истории старого города

• Название: Москвичи и москвички. Истории старого города
• Автор: Татьяна Бирюкова
• Издательство: Астрель, Олимп
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-271-23796-6, 978-5-7390-2340-7

Новая книга известного москвоведа Т. З. Бирюковой открывает перед читателем яркую панораму столичной жизни былых времен, живые и яркие образы московских жителей, знаменитых и давно позабытых, которые радовались и горевали, трудились и праздновали, рождались и умирали в Москве. Книга охватывает период с XVI до начала XX века. В ней использованы уникальные архивные материалы, в том числе и иллюстративные, благодаря которым удалось воссоздать историю повседневной жизни горожан, чьи образы оживают на страницах книги и помогают читателю погрузиться в атмосферу старой Москвы. Особый интерес представляют главы, посвященные москвичкам, их положению в обществе и семье, в том числе и женщинам, вынужденным стать проститутками.

---

Этого человека на протяжении жизни окружали многие крупные русские ученые, любознательные ученики, заинтересованные читатели из разных сословий, товарищи по увлечениям. Из них всех для посвящения своей уникальной книги о цветах он выбрал друга — Д. В. Феррейна.

Кто же был этот человек, чей прах покоится нынче на московском Введенском кладбище?

Александр Владимирович Феррейн родился 31 января 1864 года в Москве. Его отец, Владимир Карлович Феррейн, владел известнейшей Старо-Никольской аптекой в Китай-городе. А мать была родной сестрой замечательного русского писателя (к нынешним дням незаслуженно забытого) Василия Петровича Авенариуса — Софья Петровна.

В детстве А. В. Феррейн обучался сначала дома, затем в 3-й Московской классической гимназии. Имея значительную практику в Старо-Никольской аптеке и прослушав курс у R.Fresenius’a в Висбадене, он выдержал экзамены на аптекарского помощника, а спустя три года — на провизора при Московском университете. Затем Александр поступил в Берлинский университет, где учился у A. W. Hoffmann’а, работал в аптеке MarggrafFa. После надлежащего экзамена и защиты в 1894 году диссертации «Yerba santa (Eriodictyon californicum) в фармакогностическом отношении» при Московском университете он был удостоен высокой научной степени — стал, как и отец, магистром фармации.

Известно, что семья Феррейнов много сделала для развития аптечного дела в Москве. Эти фармацевты считали, что лекарства всегда «должны быть доступны населению, но не быть дешевкой». И несмотря на то, что корни семейства шли от предков-выходцев из Германии, все Феррейны относились к России как к родному отечеству…

Н. Ф. Золотницкого с А. В. Феррейном, младше его на 13 лет, связывала близкая дружба и активнейшая работа в Р. И. О. А. Ж. и Р. Ведь Александр Феррейн был талантливым ученым-фармацевтом, ботаником, автором многих научных трудов. К тому же А. В. Феррейн являлся хранителем ценнейших, мирового уровня, гербариев Р. И. О. А. Ж. и Р., Московского Фармацевтического общества, других объединений. Его значительная коллекция рыб, бабочек, морских животных, начатая собранием отца Владимира Карловича, считалась настоящим шедевром. В ней были редкие экземпляры, привезенные в Россию В. К. Феррейном во время продолжительных путешествий по миру, в том числе: морской волк (зубчатка), иглобрюх (морской попугай), очень опасные для людей голубые акулы.

«Справочная книга для фармацевтов в применении к практической рецептуре» (Москва, Кушнерев,1890) А. В. Феррейна была настольной для многих поколений специалистов. В ее предисловии стоял такой абзац: «Если эта книга сколько-нибудь удовлетворит ощущаемой в ней потребности и принесет известную долю пользы дорогим товарищам, то автор этого более чем скромного труда будет считать себя вполне вознагражденным». К слову, товарищество «В. К. Феррейн» выпускало много своих книг и брошюр по применению лекарственных средств: давало их описания, состав, советы при различных заболеваниях (для москвичей это было подобие палочки-выручалочки, с которой порой можно было не обращаться к услугам дорогих практикующих врачей).

Феррейны стремились довести русскую фармацию «до желанной и законной цели: быть достойной и необходимой помощницей медицины». Кроме этих слов, в предисловии к одной из своих работ основатель товарищества В. К. Феррейн написал, что для него «сознание исполненного долга есть высшее счастье». Наверное, эта фраза могла бы быть линией жизни не только для его сына.

У Александра Феррейна и его жены Каролины Генлейн (дочери учителя гимназии, кандидата Богословия) родилось шесть детей. К сожалению, в 1906 году после смерти отца эти ребятишки осиротели. И неизвестно, как сложилась бы их судьба, если бы их отец дожил до старости и передал им ответственное семейное дело, которое на протяжении почти столетия способствовало оздоровлению россиян.

В воспоминание о потерянном друге, ботанике и магистре фармации Н. Ф. Золотницкий на второй странице своей работы о цветах написал:

«Памяти симпатичнейшего Александра Владимировича Феррейна, так искренне увлекавшегося растениями и их историей».

Замечательно, что в 1991–1994 годах эта книга была вновь перепечатана — в Киеве, в Минске и два раза в Москве. Поскольку интерес к ней до сих пор не пропадает, возможно, в каких-то других городах существуют и более поздние переиздания.

Последние дни Гоголя

В 1850-х годах главным доктором больницы графа Шереметева в Москве работал Тарасеиков Алексей Терентьевич. Он пользовался большой популярностью в городе как врач и как гуманный человек. Именно по его ходатайству на средства графа Шереметева в больнице на Сухаревке было устроено отделение для бесплатной врачебной помощи приходящим бедным больным.

Тарасенков хорошо знал Н. В. Гоголя, и в 1852 году ему пришлось наблюдать за последними днями жизни писателя.

В апреле 1852 года Тарасенков по свежим впечатлениям сделал записи трагедии ухода из жизни гордости русской литературы. Наверное, стоит их вкратце пересказать.

В продолжение масленицы 1852 года Гоголь старался полностью держаться церковных назиданий. Он говел, ходил в церковь, чистосердечно много молился. Очень мало ел: за обедом употреблял несколько ложек капустного рассола или овсяного супа на воде. Еще задолго до этой Сырной недели он чувствовал себя нездоровым морально и телесно. Когда ему предлагали поесть что-нибудь другое, он отказывался, ссылаясь на свои недуги. Объяснял, что чувствует «что-то в животе», что «кишки у него перевертываются», что это «болезнь его отца, умершего в такие же лета», и притом «от того, что его лечили».

В это время болезнь его выражалась, по большей мере, одной слабостью. Чрезмерное напряжение в работе, в эмоциях привели его к «мрачному состоянию духа и изнемождению тела». Несмотря на физическое изнурение в последнее время Гоголь продолжал ограниченно питаться, в посты — поститься и проводить целые ночи в молитве. Он, очень ослабленный, иногда делал визиты своим знакомым.

Близкий друг граф А. П. Толстой знал, как Николая Васильевича прежде успокаивало причащение святых Тайн, что оно гнало прочь его уныние. Поэтому граф, видя состояние Гоголя, посоветовал ему пораньше причаститься. И Гоголь причастился в четверг на Масленицу в церкви, находящейся на значительном расстоянии от его дома на Никитском бульваре — на Девичьем поле. После того он заехал, там же поблизости, у Царицынской улицы, к М. П. Погодину.

Давний друг отметил Николая Васильевича очень расстроенным. Тот ничего не хотел есть и, когда проглотил просфору, назвал себя «обжорою, окаянным нетперпеливцем», сильно сокрушался тому.

В эти дни особенно заметно было, что его поступки сделались страннее обыкновенного, что уже нельзя было ни услышать, ни угадать его сокровенных желаний и намерений.

В один из следующих дней он взял извозчика и поехал в Преображенскую больницу. Подъехав к воротам больничного дома, Гоголь вылез из саней, стал ходить у входа туда-сюда. Потом он отошел от ворот, постоял довольно продолжительное время на одном месте в поле, на ветру, в снегу. Но во двор не вошел, а сел в сани и велел ехать домой. (Отмечу, что тогда в Преображенской больнице жил Иван Яковлевич Корейша, известный прорицатель, признававшийся помешанным.)

Знакомые, заметив перемены в привычках и поведении Николая Васильевича, уговорили его посоветоваться с врачом.

Домой к Гоголю был позван давний его знакомый доктор Ф. И. Иноземцев, который нашел у больного «катарр кишок». Доктор назначил ему спиртные натирания, лавровишневую воду и ревенные пилюли, запретил на некоторое время выходить из дома.

Писатель, никогда не доверяя врачам, не воспользовался советами медиков, хотя чувствовал себя очень плохо. Он перестал принимать у себя знакомых и всю масленицу после вечерней дремоты в креслах оставался в полной тишине один.

Ему, уже изнеможденному, удалось в ночь с масленичной пятницы на субботу уснуть на диване, но вдруг он почувствовал что-то загадочное. Проснувшись, он послал за приходским священником, объяснил ему, что, несмотря на прошедшее причащение, хочет вновь примаститься и соборовать себя: он видел себя мертвым, слышал какие-то голоса и чувствовал приближение своей смерти.

Священник увидел говорившего с ним на ногах, решил, что особо спешить не стоит, уговорил отложить исполнение таинств до другого времени. Николай Васильевич немного успокоился.

В понедельник и во вторник первой недели поста в доме, где жил Гоголь, наверху, в комнатах графа Толстого, были вечерние богослужения. Писатель, оставаясь эти дни почти без пищи, был так слаб, что едва мог в понедельник дойти до комнаты, где молились. Он шел по лестнице медленно, останавливаясь на ступеньках, присаживаясь на стул. Но во время службы молился стоя.