Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

• Название: Прекрасная Габриэль
• Автор: Огюст Маке
• Издательство: «Издательство Сидорович», Издательский дом «Ленинград»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905909-29-0

Это ярчайшее, захватывающее, талантливое повествование про Габриэль д’Эстре, любовницу Генриха IV. А также знакомое время: с момента перехода Генриха Наваррского в католичество и до его женитьбы на Марии Медичи. Главный герой — прекрасный голубоглазый и белокурый юноша Эсперанс, имя которого означает «надежда». Тайна его рождения покрыта мраком, кто его родители — неизвестно. Все, что у него есть, — это загадочное письмо умершей матери и рекомендация обратиться к знаменитому военачальнику капитану Крильону, чтобы передать ему это таинственное письмо. Капитан Крильон принимает Эсперанса под свою защиту, а позже выясняется, что молодой человек — его сын.

---

— Точно будто эта маркиза посадила толстяка Майенна в мешок и сдернула шнурки! Посмотрите, какой у нее торжествующий вид!

Генрих был прерван приходом графа Овернского, который привез известие о герцогине.

— Государь, — сказал он, — доктор объявил, что жизнь герцогини в опасности, что ее никак нельзя перевезти, и хотя, придя в чувство, герцогини приказала, чтобы ее увезли, служители послали узнать приказания вашего величества.

Генрих сделал вид, будто не слышит. Сюлли отвечал:

— Король не доктор, — и повернулся спиной.

Однако было справедливо, что герцогиня была поражена смертельно. Только что оправившись от обморока, она почувствовала паралич тела, энергического и послушного, которое до сих пор подчинялось всем ее приказам и любой ее воле. Осужденная жить только мыслью, она провела несколько часов невыразимой тоски и не придумала ни одного средства избавиться от руки короля, которая первый раз тяготела над нею с намерением ее раздавить.

Средств не оставалось более никаких. Прошедшее представляло ей только поражение, а будущее обещало только смерть. Постепенно исчезли ее орудия, разбитые повелительной судьбой. Шико правду сказал королю. У нее осталось только три средства, из которых последнее погибло на виселице с ла Раме.

Герцогиня еще рассчитывала на брата де Майенна, не для себя, потому что этот брат ее не любил, но против Генриха, которому де Майенн еще угрожал. Она послала к нему гонца насчет заговора ла Раме и предлагала ему соединить войска, которые еще у него оставались, с войсками самозванца. По милости Крильона последние были уничтожены, но герцогиня Монпансье еще надеялась, что де Майенн соберет их остатки и возобновит союз, еще теснее прежнего, с Испанией.

Однако герцог ничего не отвечал сестре, и она не могла понять его молчания. Не был ли захвачен гонец или де Майенн из осторожности пока воздерживался? В нетерпении, со своего болезненного одра, герцогиня отправила к герцогу своего последнего верного агента, с приказанием привезти ответ во что бы то ни стало.

— Спешите, — сказала она, — известить моего брата, что я умираю и не могу терять время.

Гонец торопился, и по возвращении нашел госпожу свою еще более страдающую душевно, чем телесно. Она все лежала в темноте и безмолвии, точно старалась заставить о себе забыть, как раненая пантера, которая зарывается под листья в свое логовище и остается там много ночей, не имеет ничего в себе живого, кроме глаз.

При дворе о герцогине говорили только, для того чтобы спросить, умерла ли она наконец, а она в это время оживлялась мало-помалу и ждала ответа де Майенна, ответа благоприятного, она в этом не сомневалась, чтобы отравиться к нему в лагерь и подстрекать его всем своим бешенством и всем своим отчаянием.

Наконец гонец приехал, он несколько дней употребил на трудный переезд между шпионами и обсервационными постами, которые окружали де Майенна на краю Пикардии.

Герцогиня приподнялась на постели, трепеща от радости, распечатала письмо, привезенное ее, и поцеловала его, потому что почерк де Майенна обещал ей новую возможность начать.

Но вот что писал ей брат:

«Сестра, каждый хлопочет за себя на этом свете. Вы постоянно действовали по этому правилу. Вы ослабеваете, говорите вы, а у меня не осталось больше сил. Вы очень больны, а я считаю себя похороненным.

Во всех этих последних делах вы, без сомнения, думали о ваших интересах, я начинаю думать о моих и приготовляю себе спокойствие в этой жизни в ожидании вечного. Живите в мире, сестра, как я постараюсь сделать это сам».

Герцогиня была поражена в сердце. С ней сделался обморок точно такой, как при выходе из Лувра, и на этот раз ее жизнь находилась в серьезной опасности.

Мало того, повторился странный и ужасный феномен, который тоже в мае 1574 года испугал Венсенский замок, повторился, как будто для тех же преступлении Верховный Судия послал одно наказание.

В ночь, последовавшую за этим кризисом, герцогиня заснула, несмотря на лихорадку; она проснулась, орошенная потом, она позвала, она кричала, чтобы ее горничные вынули ее из жгучей ванны, в которой скользили ее исхудалые члены. Горничные прибежали со свечами и отступили от ужаса, увидев, что на лбу госпожи выступил кровавый пот. Кровь беспрестанно выступала из каждой поры ее тела. Позванные доктора объявили, что герцогиня страдает той таинственной и ужасной болезнью, которая двадцать два года тому назад положила Карла IX в могилу.

С этих пор не было более надежды, не было более средств. Герцогиня хранила угрюмое и свирепое молчание. Она пристально смотрела в зеркало, стоявшее в ногах ее кровати, с зловещим выражением ужаса, на капли крови, которые, всегда вытираемые, появлялись снова на ее щеках, висках и руках.

При каждой вспышке гнева, при каждом сильном волнении пот увеличивался, и красная скатерть разливалась по лицу и по телу преступницы, так жестоко наказанной. Доктора удалились с ужасом, даже слуги боялись прикоснуться к проклятой небом больной. Послали за священниками, которые при виде этого кровавого трупа лишались чувств от испуга или бежали от ужаса.

В ночь, последнюю ночь страдания, герцогиня хрипела на своей облитой кровью постели; она звала на помощь и никто к ней не приближался. Вдруг она приметила монаха высокого роста, который медленно шел в соседней комнате и перед которым низко кланялись слуги, от страха стоявшие в стороне. Этот монах дошел до постели умирающей и молча смотрел на страшное зрелище этой кончины.

Увидев его с опущенным капюшоном, герцогиня поблагодарила его взглядом, потому что она не смела пошевелить руками, боясь почувствовать влажную теплоту крови.

— Я хочу разрешения моих грехов, — сказала она мрачным голосом, еще запечатленным надменной властью, которая управляла каждым движением ее жизни.

— Для того чтобы получить разрешение, — сказал монах, — вам надо исповедаться.

— Я грешна, — сказала герцогиня шепотом, — в скупости, честолюбии, гордости.

— А еще? — сказал монах.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Если я могу упрекнуть себя в других грехах, мое тело страдает, моя память слабеет… голос мой замирает, не требуйте слишком многого в подобную минуту. Наказание, кажется, превосходит проступки…

— Вы не говорите о преступлениях? — спросил монах.

— О преступлениях? — прошептала она в остолбенении.

— Да, о преступлениях! — повторил исповедник громким голосом. — У вас недостает сил, я этому верю, но я могу вам помочь. Вы признались в честолюбии и гордости. Но в разврате… этом отвратительном преступлении, которое испортило вашу молодость и даже ваш зрелый возраст, этом смертельном грехе, которым вы пользовались как знаменем, чтобы набирать себе легион убийц!

— Монах! — закричала герцогиня, приподнимаясь одной рукой на постели.

— Сознавайтесь! — торжественно сказал монах. — Если вы желаете отпущения грехов.

Пораженная ужасом, герцогиня вместо ответа старалась рассмотреть под капюшоном черты человека, который осмеливался говорить таким образом.

— Перейдем к убийству, — продолжал неумолимый исповедник. — Сосчитаем: Генрих Третий убитый, Генрих Четвертый — пораженный два раза, Сальсед, колесованный на эшафоте, ла Раме, умерший на виселице, тысячи солдат, павших на поле битвы, а жертвы, испускавшие дух в тюрьме, а дети, скончавшиеся от голода со своими матерями, а целые семьи, которые во время осады Парижа грызли трупы, чтобы поддержать свое жалкое существование, между тем как вы пили в вашем дворце за похищение французского престола! Сознавайтесь, герцогиня, сознавайтесь, если не хотите явиться перед судилищем Господа с этой ужасной свитой жертв, проклинающих вас.

Герцогиня видела, как все присутствовавшие жадно подошли к дверям и поджидали ее ответа на этот страшный допрос.

— Кто вы? — прошептала она.

Монах медленно опустил свой капюшон и умирающая, узнав его, вскрикнула и сложила руки.

— Брат Робер! — сказала она. — О, я понимаю, кем я была побеждена! Сжальтесь!

— Признавайтесь же в ваших преступлениях!

— Сжальтесь!

— Говорите только «да» каждый раз, как я буду обвинять; этого будет достаточно и для людей, и для Бога. Разврат и ваши гнусные расчеты?..

— Да, — отвечала герцогиня задыхающимся голосом.

— Умиравшие с голода парижане, убитые солдаты, задушенные пленные?

— Да.

— Сальсед и ла Раме, взведенные вами на эшафот?

— Да, — прошептала герцогиня после молчания, прерываемого конвульсиями.

— Генрих Четвертый, столько раз поражаемый?.. А!.. вы колеблетесь; берегитесь, единственная ложь помрачит заслугу двадцати признаний. Признавайтесь!

— Да, — прошептала она так тихо, что монах с трудом мог расслышать.