Алексей Евсеев - Кукук

• Название: Кукук
• Автор: Алексей Евсеев
• Жанр: Современная проза

Этот текст является чисто биографическим и в нём отсутствуют какие-либо вымыслы. Возможны ошибки, неверное восприятие реальности, слежавшиеся воспоминания, невероятные совпадения, но ни в коем случае — фантазия.

Прожив эмигрантом в Германии 11 лет, в 2007 году я решил было вернуться в родной город. В Петербург. Вернувшись, начал писать письма русскоязычным друзьям в Германии, стал рассказывать обо всём том, что им могло быть интересным. Я писал сперва один текст на всех, затем сохранял его под именем адресата, прочитывал, держа друга-подругу в голове, и мысленно обращаясь к нему, вносил корректуры в зависимости от затронутых в нем тем. Очень быстро мне это дело наскучило, и я стал лениво отсылать всем одно и тоже по электронной почте на несколько адресов единовременно. Оттого — что теперь я писал, не имея перед собой конкретного лица, — письма мои сами собой обратились в повествовательную форму. Набралась у меня, таким образом, чёртова дюжина этих полурассказиков.

Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.

---

Ночью мне приснилась депрессия. Я проснулся с её ощущением и ходил с ним целый день, боясь, что она вот-вот вырвется из-под плёнки, которой накрыта. Эта плёнка так и ходит нервными волнами… Было такое ощущение. Это не образ. Образ: я словно на водяной кровати лежу. А вдруг лопнет?! И что тогда? К вечеру это видение испарилось.

На следующий день я проснулся и был уже весь в ней. Плёнка, видать, лопнула. Второй день с ней хожу, как обгаженный… Она какая-то хлипкая, типа капель поноса, но она есть.

Забавно, проходит время, и я перестаю замечать психические отклонения у своего окружения. Я привыкаю к поведению каждого из них, как впрочем, и к однобокости, зашоренности медперсонала, и это их поведение становится для меня нормой.

Уже не вызывает возмущения плевок на стене в туалете, три лобковых волоса на писсуаре и т. д. и т. п.

За обедом. Очнувшись от своих мыслей, слышу слова Арне, адресованные Шарлотте: С чего ты взяла, что я Ларс? Меня зовут Арне. Ар-нэ. Совсем на Ларса не похоже.

Шарлотта молчит.

Я: Ларс? Ларс был в 5.2. Ты его помнишь?

Шарлотта (безразлично): Да.

Я (Арне): Он был вождём, этот Ларс.

Арне: Индейцем?

Я: Да, настоящим индейцем. Большой такой, длинноволосый, ходил по отделению босиком…

Мне хреново.

Начинаю писать. На следующий день у меня всё в порядке. Как это, чёрт побери, взаимосвязано?!

Сижу, слушаю «Зелёный концерт» Земфиры. Только что принёс его из интернета. Прописываю теги. Время от времени бросаю взгляд на соседа напротив. Классика. В той задумчивой позе, от которой мне каждый раз хочется взять в руки фотоаппарат, он сидит уже около часа. Иногда Царко закрывает лицо руками, затем отводит их, складывает вместе, смотрит на них. Поворачивает голову к окну. Пару раз я обращал внимание на то, как он приподнимает рукой тюль. Застывает в этой позе. Опускает руку. Земфира закончилась. Царко ложится, сложив руки на животе, смотрит в сторону шкафа, что у него в ногах.

Я почему-то вспоминаю свою бабушку. Вспоминаю минуты прощания с ней, когда уезжал в школьные годы в город по окончанию каникул. Она каждый раз говорила: «Вот ты сейчас уедешь, а на меня такая тоска навалится…» И плакала.

Из-за этого я часто приезжал к ней и на выходные. В субботу после уроков еду полчаса на автобусе до вокзала, затем час на поезде, двадцать минут пешком до дачи. Около двух часов в пути плюс время ожидания транспорта. В воскресенье под вечер в обратный путь домой…

Царко явно не по себе. Его надо отвлечь от раздумий каким-нибудь разговором. Но я не знаю, о чём с ним поговорить. Не об английском же языке. К словарю он так и не притронулся ни разу. Надо что-то ему сказать. Что именно не знаю. Спрашиваю: Что там у вас на Балканах происходит, в Косово?

Он (очень быстро): Не знаю. Не знаю. Война — это плохо. Новости не смотрю. Я уже много лет там не был. Не знаю, что там происходит.

Я вспоминаю, что сохранил у себя картинку из интернета, горькая юмореска: Learning Albanian for Dummies.[81] Рассматриваем её вдвоём, считываем шутки…

Грегор, моя Bezugsperson[82], спрашивает меня, всё ли у меня в порядке. Этим вопросом он застаёт меня с Шехерезадой на пути в столовую. Мы зависаем с ним рядом со входом в отделение. Отвечаю ему, что у меня всё в порядке. Пользуясь случаем, прошу у него шариковую ручку — сделать пометки к своему следующему письму. Нужно очистить таким образом воспалённую голову от новостей и всплывших воспоминаний, чтобы они не мешали чтению. Нужно расчистить площадку для басен Шехерезады. В этот момент со скрипом приоткрывается входная дверь. Сперва наполовину, будто в неё кто-то решил лишь заглянуть, затем ещё чуть-чуть. Мы оба обернулись в её сторону.

Грегор: Что это?..

Я: Призраки.

Он подозрительно посмотрел на меня. Я стал шутить дальше.

Я: Не все их видят, к сожалению. Но есть те счастливцы, которым под силу…

Дверь опять-таки со скрипом и хлопком закрылась.

Я: Вот теперь не ясно — кто-то к нам зашёл или же от нас вышел?

Грегор бессилен въехать в мой юмор. Мы друг другу инопланетны.

Я беру у него ручку и иду письменно пылесосить свою голову — от этой истории в том числе.

На втором этаже, где я живу, в коридоре стоит шкаф. В нём — чистое постельное бельё и полотенца. На шкафу стоит ваза. Ваза — кочан капусты. Внутри фантик от конфеты: «Merci Petits. Herbe Sahne». Он уже был там с первого дня моего поселения в 3.1. Через неделю к тому фантику добавился второй — братец-близнец. Началась третья неделя. Я непроизвольно заглядываю внутрь. Считаю. Три. Вывод прост: кто-то ест по одной конфете в неделю. Это определённый ритуал. Нужно пожаловаться врачу или сказать уборщице. Из этого может получиться новая мини-история. Однако, чёрт знает, чем это может всё закончиться для меня.

Зависаю в фойе над листом с заказом пищи на следующую неделю. Над этими А и Б.

Сестра Андреа (проходя мимо): Не можете выбрать, что вам больше по вкусу?

Я: Да нет, я уже всё выбрал. Просто смотрю на свою комбинацию (ABBBAAB). Она ни с кем не пересеклась. У прочих пациентов другие формулы получились.

Сестра: Забавно!

На листочке — фамилии 18-и пациентов. У меня свой собственный вкус. Неповторимый. Я знаю — он у меня примитивный. 7 букв. Это сколько же комбинаций из них можно составить? Не могу сообразить. Отчаливаю.

Вечером на кухне. Сестра Зильке подходит ко мне и хватается за мою руку с чайником, готовым залить кипяток в чашку. Свободной рукой снимаю с головы наушники.

Сестра (озабоченно): Вы, надеюсь, не кофе там готовите?!

Я: Нет.

Сестра: Стойте-стойте! Что у вас там?

Она заглядывает в кружку.

Я: У меня здесь какао. [вспоминаю запрет на кофе после 18-ти часов.] Какао-конзум.

Сестра: Зачем же вы его кипятком?!

Я: Да знаю я, что так неправильно. Нужно с молоком…

Она: Сейчас я достану вам молоко.

Я: Не надо, спасибо! Я с молоком ещё не научился. Мне так с кипятком с первого раза понравилось, так и дальше пью.

Она (доставая пачку молока из запертого шкафа): Попробуйте с молоком.

Как-нибудь в другой раз, думаю я.

Царко сменил свой режим. Теперь он ложится спать в 20:00. Зато спит пару часов днём. Мой компьютер предательски шумит вентилятором. Извини, Царко, но я уже привык к своему распорядку, а раз так, то ты меня должен понять…

Проснувшись, сосед сходил в душевую умыться, вернулся, сел посмотреть в окно.

Царко: Опять машина скорой помощи приехала.

Тут же вспоминаю, что несколько дней назад из окна кухни наблюдал прибытие нового пациента. Более месяца назад им был я. Двое санитаров в красных куртках вывели из машины мужчину и повели в здание пятого отделения. Я в тот знаменательный день тоже был в красной куртке. Впервые увидел эту сцену со стороны. В руке была чашка с горячим какао.

Дополняю комнате симметричность — сижу на кровати и держу в руке поднятую тюль. Напротив меня в аналогичной позе сосед.

Царко: Каждый день привозят. Несколько раз за день. Надо же, сколько же людей психически больны…

Я: Сейчас из машины выйдут два санитара и выведут наружу пациента.

Из машины действительно выходят два санитара. Они выводят женщину и сопровождают её внутрь здания. Одна и та же схема. По двое ведь с ума не сходят. «Вместе — только гриппом болеют».

Царко: Я уже полгода здесь и ровно две недели.

Я: Здесь не так уж и плохо, чем кажется тем, кто здесь ни разу не бывал.

Царко: Да. Я никогда столько не смеялся как здесь в отделении. Никогда в жизни столько не смеялся. Казалось бы не место для смеха, но…

Это точно. Из курилки то и дело доносится общий смех. Я это хорошо знаю. Понаслышке, так сказать. Слышу, как они там все веселятся. Внутрь не захожу. Некогда.

Я: Верно. Здесь люди умеют веселиться. Они все выглядят беззаботными, приветливыми и весёлыми. Такое не часто встретишь снаружи.

Вспоминаю своё задание в «Карге», которое провалил. Дедушка-шеф попросил меня погулять по району и пофотографировать людей в округе. Люди должны быть разных национальностей, симпатичными и веселиться — то бишь радоваться жизни. Искать многонациональную публику в Линдене не составляет труда, т. к. там живут эмигранты более 100 национальностей. Найти симпатичных людей тоже не проблема. Проблема оказалась в их жизнерадостности. Я не сделал ни одной удачной фотографии, потратив несколько дней на этой фотоохоте. Пару из них со мной пробродил Акрам. Ему также хотелось немного покреативничать. Ничего из этой затеи не вышло. Ни одного счастливого лица, ни одной беззаботной улыбки, ни капли жизнелюбия во взглядах. Это был кошмар! Я этого прежде не замечал, а тут из-за случайного задания. Нет, ребята, вот в психиатрии я бы вам отщёлкал этот Lust zum Leben.[83]

Я: Я, получается, что так, за последние полгода пережил больше, нежели чем за всё десятилетие, проведённое в Германии. Столько всего произошло… Если не говорить о детях, то дня ото дня не отличить, года от года. Всё одно и тоже.