Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

• Название: Резиновое солнышко, пластмассовые тучки
• Автор: Андрей Войницкий
• Жанр: Короткие истории

Идея повести «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» возникла после массового расстрела учеников американской школы «Колумбина» в 1999 г. История трех подростков, которые объединяются, чтобы устроить кровавую баню в своей школе стала первой в Украине книгой о школьном насилии. По словам автора, «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» — не высокая литература с витиеватыми пассажами, а жесть как она есть, история о том, как город есть людей, хроника ада за углом свежевыкрашенного фасада. «Это четкая инструкция на тот черный день, когда вам придется придумать себе войну, погибнуть в ней и сгнить в братской могиле вместе со своим батальоном неудачников», — говорит Войницкий.

---

— Наигрался? — спросила Юля устало.

Гена вдруг вскинул руку и приставил дуло к Юлиному лбу. Он держал руку полусогнутой, как гарлемские негры в боевиках, и от этого пистолет нависал над Юлей.

— Ты кого чмом назвала? — спросил Гена агрессивно. — Меня, да?

— Тебя, — ответила Юля без тени беспокойства. — Если хочешь меня убить сними с предохранителя.

— Как? — спросил Гена растерянно.

— Там рычажок над рукояткой. Вниз клацни.

— Ага… — Гена, кажется, разобрался. — А на предохранитель, значит, вверх… И все равно, ты была не права — сказал Гена обиженно. — Я за тебя волновался.

— Извини, — сказала Юля равнодушно. Было видно, что на самом деле, она ни о чем не жалеет.

Гена протянул пистолет Юле, но она вдруг сказала:

— Забирай себе.

— Что? — удивился Генка.

— Себе забирай. Дарю. У меня еще есть.

— Откуда???

— Я же говорю, долгая история. У меня еще не то есть. Только ты лучше никому не рассказывай.

— Это понятно. Что я совсем уже…

Дождь накрапывал все тише, основная буря миновала. Появились прохожие, — они повылезали из-под навесов, где прятались от ливня и теперь спешили по домам.

Гена с Юлей пошли куда-то вдоль незнакомой улицы. Гена предусмотрительно держал оружие под курткой через карман.

— А что это за пистолет? — спросил Гена.

— Макарова, — отозвалась Юля. — Девять миллиметров. Восемь патронов.

— Ты, наверно, хорошо в этом разбираешься?

— Неплохо.

Гена подумал немного, оглянулся и снова протянул пистолет Юле.

— Я же говорю, бери себе, — сказала она.

Гена покачал головой.

— Нет. Не могу. Что я с ним делать буду? И вообще хранение оружия — это статья. Лучше выбрось его от греха подальше.

Юля презрительно хмыкнула и спрятала оружие в рюкзак. Дальше они шли молча.

Возле Центрального рынка они, скупо попрощавшись, разошлись. Юля пошла в свою сторону и у Гены не было ни малейшего желания ее проводить. Только злость, похмелье, растерянность и желание поскорее оказаться дома и заснуть. И не просыпаться как можно дольше.

Центральный рынок ночью — дикое и пугающее зрелище. Днем здесь толпились люди, кричали, суетились, зазывали; носоглотку забивали запахи шашлыка, сомнительных беляшей, алкоголя; висели туманами выхлопные газы, мелькали опасные черные лица с золотыми зубами, слышалась армянская речь и полупьяное мужичье в замызганных робах наезжало груженными телегами на пятки прохожим. Мужичье орало: «Ноги!», но часто поздно. Так было днем. Ночью же — абсолютная пустота, бумажки, мусор, голые деревянные прилавки, гниющие перевернутые ящики с вырванными досками, вороны, дерущиеся за мясные отбросы и ободранные бродячие псы, целые стаи…

Гена прошмыгнул Центральный рынок и оказался перед Парком культуры и отдыха. Он никогда не ходил здесь ночью и, хотя людей видно не было, Гена свернул и обошел парк стороной. По ночам здесь убивали. А утром дворники топтались по засохшим пятнам крови, сметали окурки, бутылки, шприцы и презервативы, и натыкались на свежий труп.

Когда Гена подошел к дому был уже час. Дождик все так же мелко и противно накрапывал. Вверху гремело.

Зажмурившись от ветра, он проскакал по грязи в подворотню, которая вела во двор его дома. В подворотне, поскрипывая, висела лампочка над подъездом, и тускло освещала коричневую грязь.

— Братан, закурить не будет?

Гена вздрогнул и остановился. От стены бесшумно отделились двое, и, вроде бы не суетясь, молниеносно обступили Гену.

Незаметно для себя он оказался припертым к стене. Наверное, от страха у него отключилось восприятие, потому что потом он не сможет вспомнить, ни как выглядели эти двое, ни во что были одеты.

— Не курю, — пролепетал Гена одними губами.

— Че, спортсмен? Тренируешься, да?

— Нннет… Я курю, просто сигареты закончились…

— А шо ж ты, гнида, пиздишь, шо не куришь?

И Гену резко и больно ударили по лицу. Потом кто-то схватил его за шею и дважды ударил чем-то в живот, вероятно коленом. Гена уже мало что соображал, только видел лезвие ножа, которое настойчиво крутили у него перед глазами, и слышал обильный мат вперемешку с угрозами и требованиями.

Гена отдал им все, что они потребовали: куртку, свитер, джинсы и кроссовки. Денег у него не было. На прощанье его пару раз ударили ногой по туловищу, и навсегда скрылись за поворотом.

До подъезда было пятнадцать метров.

Гена попытался подняться, но не смог и снова рухнул в лужу. На нем были трусы, носки и окровавленная майка. Гена с удивлением обнаружил в себе тупое безразличие. Он подумал о том, что обгадился и надо бы принять ванну.

Над головой скрипела лампочка и кружила в Генкиных глазах дивные спиральные хороводы. Где-то каркал ворон. Где-то проехала машина.

Послышались шаги.

— Дядя! — закричал детский голос. — Мама, смотри дядя!

— Дядя пьяный… — торопливо и испуганно заговорила женщина. — Пошли быстрее, дядя пьяный! Идем, идем…

Шаги стихли. Стонал в подворотнях ветер. Было мокро и холодно.

Гена, как и в тот раз, когда он ходил и заблудился, подумал о том, что он уже не встанет. Что уже не придется никуда вставать, и он останется в этой луже навечно…

* * *

Новая Генкина школа (Брагомская средняя общеобразовательная школа N 3) сильно отличалась от предыдущей, девятнадцатой. Все было в новинку: размеры школы, надпись «We dead», пестрый забор, отделявший школу от детского сада (тогда там еще были дети), два стадиона: маленький и побольше, обилие незнакомых лиц. Старая школа была двухэтажным, серым зданием с учителями-пенсионерами и микроскопической спортплощадкой, а здесь — четыре этажа, два спортивных зала и директор клянется родителям, что вот-вот будет построен плавательный бассейн (его, правда, строить даже не начинали). Гена был рад: в такой громадной школе его точно не заметят.

Первые два года Гену, действительно, не очень-то и замечали. Он слился с классом, был обычным парнем, как все, не лучше и не хуже. Про Артема Гена никому не говорил, но даже неполные семьи здесь никого не удивляли: у Димки Сомова, например, не было матери.

Вместе с Геной в 3-й «А» класс пришли еще двое новичков: Вера Еремова и Саша Достоевский. Сначала все думали, что они брат и сестра: Вера — толстая краснощекая девочка, похожая на хомяка и Саша — толстый увалень с маслянистой улыбкой, на голову выше всех, даже Гены, которого уже тогда неудержимо тянуло вверх. Однако родства между ними не было и сходства, кроме как в размерах не наблюдалось. Выяснилось, что Вера крепко сдвинута на боженьке, из-за чего ее наградили кличкой «Святая», а Саша оказался обыкновенным парнем, отличавшимся от массы габаритами и непроходимой тупостью. Он даже не был родственником писателя Федора Достоевского, что снискало бы ему определенную славу. Саша даже не научился сносно читать и писать, — с такой фамилией это было просто смешно. В шестом классе его переведут в школу для умственно отсталых детей. Понятно, что на фоне таких экземпляров как Саша и Вера на Гену не обратили внимания.

Вскоре у него появились приятели. Одним из них был Димка Сомов: Гена полтора года сидел с ним за одной партой. Они возвращались со школы вместе (им было по пути) и Генка тогда много общался с Сомом. Димка увлекался музыкой, знал о ней больше всех в классе и рассказывал Генке о разных группах. Когда Генкина мама купила магнитофон, Гена брал у Сома кассеты с альбомами «The Beatles», но ему не очень нравилось. А Сом этим жил.

Гена знал о Сомове много такого, чего он не рассказывал другим. Димкин папа был когда-то бас-гитаристом неизвестной развалившейся рок-группы, он работал вахтером на заводе и много пил. Мама как-то загадочно умерла. Сомов рос в атмосфере алкогольного творческого безденежья: дома постоянно кучковались бородатые папины друзья, жили там неделями, много пили, курили траву, слушали «The Doors» и Егора Летова, читали стихи, вели странные беседы и черт знает чем еще занимались. Дима рос беспризорным, много чего успел увидеть. Девочки его любили, — он классно играл на гитаре.

В то время Союз уже развалился. Появилась независимая Украина. Вместо денег ходили купоны на продукты, вызывавшие всеобщее недоумение. Не было больше октябрят, пионеров и комсомольцев, выносились портреты Ленина из кабинетов и спортзалов, оставалась только школьная форма — синяя и коричневая. В те бедные годы ее носили еще долго. Димкина форма была тертая, с заплатами. Похоже, ему было больше нечего надеть. Он был ленив, учился неохотно, но схватывал все на лету. Уже тогда было видно, что у него поразительные способности к математике.

В шестом классе все кардинально изменилось, начиная с первых чисел сентября. Класс был назван математическим. Часть отстающих учеников отчислили и рассеяли по другим классам, и вместо них пришли новички — их было вдвое больше чем отчисленных, и далеко не все могли похвастаться математическими способностями.