Михаил Володин - Индия. Записки белого человека

• Название: Индия. Записки белого человека
• Автор: Михаил Володин
• Издательство: Амфора
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01275-0

Хотя «Записки белого человека» и не являются в прямом смысле путевыми заметками, в основе книги лежат путешествия автора по Индии. Но экзотический антураж здесь лишь средство, чтобы на фоне этих ярких декораций показать человека, отправившегося в путь в одиночку, — его чувства и мысли, его осознание себя и своего места в мире.

---

Четвертым и последним, кого встретил принц в тот день, был изможденный голодом, больше похожий на скелет, чем на человека, аскет.

— Он стал таким, пытаясь разобраться, отчего люди несчастливы, — ответил слуга на вопрос Сиддхаттхи.

— И я таким буду! — твердо сказал принц.

Четыре встречи прояснили цель его дальнейшей жизни. Он поклялся, что не успокоится, пока не раскроет тайну человеческих страданий. Вскоре он бросил все — дом, семью, богатство — и отправился в путь: искать ответ на свой вопрос.

Шесть лет он жил аскетом, учился у других и учил сам. Но единственное, чего достиг, было понимание того, что лишения — всего лишь обратная сторона сытости, а аскетизм так же бесполезен в ответе на мучившие его вопросы, как и полная роскоши жизнь во дворце. И тогда он открыл срединный путь — путь умеренности, отвергающий в поисках истины как нищету, так и богатство.

Нельзя ни радоваться бренному, ни печалиться о нем, — с этой мыслью он сел медитировать под деревом бодхи[33] и поклялся, что не встанет до тех пор, пока не поймет, почему все человеческие существа страдают. До момента, когда Сиддхаттха Готама станет Буддой, оставалось меньше суток. В ту же ночь он и сделал свое главное открытие. Истина выглядела следующим образом.

Структура ума

Человеческий ум делится на четыре части, обладающие особыми свойствами. Первая — виньяна — осознаёт. Например, где-то раздается звук, который улавливает слух. Виньяна говорит: ага, звук! Дальше начинает действовать вторая, распознающая часть — санья, — которая определяет, что за звук раздался. Из множества слов, хранящихся в памяти, она находит аналог — к примеру, «дурак»… Хм, нас назвали дураком! Третья часть — ведана — «чувственная», она ответственна за ощущения на коже.

Опять эти ощущения на коже! Ну при чем здесь они? Открытие Будды как раз и заключается в том, что мозг делит происходящее во внешнем мире на то, что ему нравится, и то, что не нравится. И любые события, прежде чем вызвать реакцию, отражаются в телесных ощущениях, ощущениях на коже. Мы же, погруженные в суету, как правило, их не замечаем. А надо! Надо следить за ними и избавляться от них! Но об этом — дальше, а сейчас вернемся к структуре ума.

Четвертая часть — санкара — реагирующая. Это благодаря ей в голове возникает гневная мысль и рука, сжавшись в кулак, бьет в нос грубияна. Из-за нее все человеческие страдания! Мы хотим новую машину, и у нас приятно сосет под ложечкой. Однако мы не можем ее купить, и приятные ощущения сменяются неприятными. И пошло-поехало. Виньяна говорит: о, желание! Санья уточняет: ага, невыполнимое! Ведана рождает соответствующие неприятные телесные ощущения, на которые реагирует санкара. И нет этому ни начала, ни конца!

Будда понял, что этот порочный круг нельзя разорвать, даже покончив с самой жизнью. Потому что изо всех санкар дня в памяти остаются лишь одна-две. И в конце месяца — одна-две. И в конце года… Но самое главное, что какая-то одна, самая глубоко врезавшаяся в сознание санкара выходит на поверхность сознания и в конце жизни. С ней мы и умираем. С ней наше сознание рождается в ином теле. И все начинается сначала. Чтобы разорвать проклятую цепь, надо научиться не реагировать на любые — будь то приятные или неприятные — ощущения. Вот это и понял Будда в момент своего просветления.

Через 2534 года после этого открытия я уселся на собственные пятки и на протяжении всего четвертого дня вслушивался, всматривался, внюхивался в небольшой треугольник под ноздрями, пытаясь разобраться, что же там, на коже, происходит. И страдания я испытывал, главным образом, оттого, что не мог его почесать.

Треугольник под носом

Рано или поздно вопрос, зачем я здесь, возникает у любого, пришедшего в лагерь Випассаны. У меня он всерьез появился на четвертый день. То ли потому, что, перестав следить за дыханием, мысли получили большую свободу, то ли потому, что вступительная лекция о Випассане была дидактична и занудна, я все чаще стал отвлекаться от собственного носа и думать о собственной судьбе. Мысли были безрадостными: работы нет, квартира сдана, возвращаться некуда и делать нечего. Я думал о том, что надо бы после приезда в Москву забраться с компьютером в какую-нибудь глушь и закончить все начатое и недописанное.

Что я буду делать, когда вернусь? Что я высиживаю на собственных пятках? Я не знал ответа на эти вопросы. Была, правда, одна надежда… И представлялся дом в деревне, который незадолго до того подыскали мне друзья. Чудесный дом, рядом озеро, есть баня… Летом рыбалка, осенью грибы, зимой лыжи. Все тело охватывало удивительно приятное чувство. Потом вдруг появлялась мысль, что дом — огромный деревенский домище — не обставлен. Нужна, пусть недорогая, мебель. Почем нынче мебель? А сколько у меня есть? А еще придется что-то сажать. Картошку, например. Нельзя же, чтобы земля заросла сорняками! И тут возникала боль в спине. То есть боль существовала и раньше, но сейчас при мысли о посадке картофеля она становилась отчетливее и резче. Мебель, картофель… Похоже, о недописанном придется на время забыть! Это меня немедленно повергало в расстройство. А еще меня расстраивало то, что я совершенно ничего не чувствую в треугольнике под ноздрями. Да и самого треугольника не чувствую! Только вот все время еле сдерживаюсь, чтобы не дотронуться до него. К чему бы это? И вдруг мысли исчезли — все мысли! — и я понял, что треугольник, все мириады его точек отчаянно чешутся.

В конце четвертого дня я мог считать себя победителем: треугольник не просто обрел чувствительность, но вел себя как дрессированное домашнее животное — по первому требованию в нем возникали ощущения. Я чувствовал то щекотку, то приливы жара, то пот, то что-то, что и описать-то было трудно.

Соседи по куши

Ночью накануне пятого дня я не сомкнул глаз. Меня предупреждали о такой возможности: все-таки десять часов медитирования в день — это не хухры-мухры. Сознание оставалось ясным до прозрачности, в теле не было никаких неприятных ощущений, вот только каждый час я бегал в туалет — на ночь напился растительного чая. Я и представить себе не мог, что мне готовил рассвет!

За полчаса до утреннего гонга я пошел в душ и, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, вылил на тело ведро кипятка. Натренированная за четыре дня кожа ответила приятным гудением. После этого я растер ее полотенцем и отправился медитировать. В зал понемногу стекались полупроснувшиеся тени. Они снимали у порога обувь, в почти полной темноте шли к своему месту, долго устраивались и наконец замирали в излюбленной позе. Я был слишком возбужден после душа, чтобы сразу же начать медитацию, и поэтому наблюдал за соседями.

Справа от меня сидел американец Аарон. Высокий, сто девяносто сантиметров, не меньше, с русыми прямыми волосами до пояса, он напоминал хиппи из моего детства. Тридцать пять лет назад были у меня двое знакомых, Тимофей и Егор. Оба играли в рок-группе «Наместники», подражавшей «Роллинг стоунз». Оба, кажется, ушли из жизни, когда я еще не закончил университет. Так вот, Аарон был похож сразу на них обоих. Только ему было на вид лет тридцать, а Тимофею и Егору в те времена — не больше двадцати. Аарон давно уже занимался йогой, поэтому, на первый взгляд, сидение давалось ему легко.

В двух куши от Аарона, ходом коня от меня, сидел итальянец Макс. Он был тоже — хотя и не настолько — длинноволос, лет на пятнадцать старше Аарона и очень крепко сложен. Гора мышц, похоже, доставляла ему массу неудобств. Макс подкладывал под себя сразу по нескольку подушек, а потом по одной вынимал — так он пытался перераспределить вес с голеней на бедра, с бедер на поясницу. Помогало это плохо, и из зала Макс выходил на негнущихся ногах.

Чуть в стороне лежали куши Рона, немца-молодожена. Мне не видно было, как он сидит, зато я знал, что где-то в другом конце зала, на женской половине, находится его юная жена Моника — свежеиспеченная пара не нашла лучшего места для проведения медового месяца, чем Випассана. Я не удержался и назвал Рона идиотом — мысленно, конечно, — когда он в нулевой день рассказал мне о том, что его привело на курсы.

Справа и чуть сзади от Макса сидел японец Яшико. В сравнении с двумя соседями-великанами Яшико казался карликом, хотя на самом деле для японца был совсем не низкорослым. В перерывах он сосредоточенно разминал суставы, отбрасывая ноги то в стороны, то назад. А сидел он крепко: ни один мускул не дрожал — ни на теле, ни на лице. Потом уже, после окончания Випассаны, он рассказал мне, чего ему это стоило, — за несколько месяцев до поездки в Индию его левая нога была переломана в двух местах.

Вечером десятого дня мы все — точнее, те из нас, кто сумел пройти Випассану до конца, — стояли несколькими группками во дворе и обсуждали, каково оно было. Оказалось, что пятый день для многих был самым трудным. Для меня тоже. Но тогда, ранним утром, я еще этого не знал. Я сидел на пятках и следил за дыханием, успокаивая тело и мозг после бессонной ночи и опрокинутого на себя ведра кипятка. Постепенно сознание остановилось, тело поддалось, и я начал медитировать. До завтрака ничего не предвещало неприятностей.