Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

• Название: Кафе «Ностальгия»
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-130-3

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.

На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.

---

Мои пальцы онемели; пока я читала дневник, признаюсь, у меня возникало множество подозрений. Какое-то непонятное чувство зародилось во мне и постоянно тревожило. Почему этот парень знает тех же людей, что и я? – повторяла я себе тысячу раз. Почему он жил с бабушкой? Кроме того, у меня из головы не шла та сцена, где они с Грусть-Тоской рассказывают друг другу о своих личных травмах, ведь он четко объяснил девушке, что отец его умер, а сам он отказался от матери. Все это я была не в состоянии стереть с моего жесткого диска. Но потом наша дружба приглушила всякие сомнения, видеть его, ласкать его взглядом – больше мне ничего и не было нужно. С тех пор как появился Самуэль, я жила ощущением гармонии, наслаждаясь его веселым обществом, я знала: меня уважает, мной восхищается, меня любит человек, главной чертой которого, помимо всего прочего, является добродушие. (Самуэль не просто добродушный человек, он – добрый.) А я уже знала, что такое встречается не слишком часто. И этот человек, что встретился мне, что свалился как снег на голову, этот самый человек оказался ни кем иным – сыном Хорхе, сыном сожженного героя моего любовного романа, тем мальчиком, что каждый день ходил, держась за руку отца, в парк Влюбленных, или Философов, чтобы поиграть в бейсбол. Самуэль был именно тем подростком, который подсматривал тогда на лестнице на вечеринке на крыше у Монги, когда я впервые занялась сексом. И что во всей этой темной истории значила Мина, притворяясь самим милосердием, «добрым человеком из Сезуана»?[207]

– Боже мой, какой ужас, – только и смогла пробормотать я.

– Все уже в прошлом. Ты побледнела. Что с тобой? Тебе холодно, нехорошо? Прости, если сделал тебе неприятно своей чересчур мрачной историей… – он взял мою руку, и это было не в первый раз, когда он касался меня, далеко не в первый – мы частенько смотрели фильмы ужасов, прижавшись друг к дружке перед экраном телевизора, или, чуть-чуть перебрав спиртного, тискались легонько, невинно заигрывая друг с другом.

– Ах, Сами, это ты должен меня простить, – только и сказала я.

– Ты знаешь тот музей напротив? – спросил он, желая сменить тему. Я сделала жест, что не понимаю, о каком музее речь. – Музей Клюни, средневековый…

– Ах да! Там что-то раскопали, музей немного утомительный, но порой пройтись по его залам приятно.

– Не пойду, ни за что. Когда я жил там, на острове, друзья прислали мне шесть открыток с гобеленами «Дама с единорогом». Не знаю отчего, но я часами пялился на них, и влюбился в Мадонну, и не желаю теперь видеть оригинал, потому что не хочу, чтобы меня опять постигло разочарование. Такое уже произошло у меня с «Джокондой», я слишком идеализировал эту картину.

– Не говори так, она – превосходна.

– Не спорю, но, оказавшись однажды перед ней, я понял: она меня больше не впечатляет; возможно, я слишком долго черпал свое вдохновение, рассматривая репродукции в книгах по живописи, а как только увидел оригинал, вся моя страсть испарилась без следа.

– Я понимаю тебя. Я тоже отказалась от фотографии по причинам более или менее схожим. Я имею в виду: перестала фотографировать. Хотя время от времени забредаю на какую-нибудь выставку или же открываю объектив фотоаппарата, чтобы доказать, что я не исчезла, что у меня хватает еще сил нажимать на кнопку.

Он расплатился, и мы пошли рука об руку по тенистому тротуару бульвара Сен-Мишель, этому «Базару музыки», где продают пластинки и книги за десять франков и где проводится столько всяких лотерей. Мы молча направились в сторону Сены. Сказать ему или нет? – спрашивала я себя и сама же себя отговаривала: не вздумай, ты потеряешь его навсегда. Не делай этого, иначе у тебя не будет еще одного друга. Он нужен мне, эгоистично размышляла я. Нет, он никогда не узнает, никогда. По крайней мере, от меня. А Минерва? Она все донесет ему: письмом ли, по телефону, по факсу или через Интернет.

– Нет, я вспоминаю тебя, я видел тебя… – Мне стало так страшно, что я даже не смогла спросить его, где он меня видел, не смогла, потому что боялась, что он догадается, однако судя по его беззаботному тону все было не так. – Да, конечно же! Секунду, и я вспомню, Это было на одной из вечеринок, которые стал проводить Андро, когда Заике взбрело в голову ходить и говорить задом наперед. Вы тогда заканчивали университет… или уже закончили.

– Я его так и не закончила. Да и немногие из нас закончили. Я ждала тогда разрешения выехать из страны, бросила шахматы и вышла замуж за старика. Я просто плыла по течению, свободная ото всего. Продолжай, самой мне не вспомнить, что там было тогда у Андро.

Он был прав. Я была одета в белое: расклешенная мини-юбка и обтягивающая блузка; лил ужасный ливень, я пришла перепачканная с ног до головы. Андро освободил комнату от плетеной мебели, в центре на лакированную тумбочку цвета шампанского он водрузил прекрасную магнитолу «Айва»; внизу располагалась богатейшая музыкальная коллекция всех времен, были даже самые последние пластинки. Под потолком висела люстра в стиле арт-нуво. На кухне Андро готовил рис с креветками, купленными на черном рынке у одного парня, который несколько недель спустя пустился в плавание на тракторной камере до Майами. Ана к тому времени была уже известной актрисой телевидения и театра, вела звездную программу о рок-музыке, стала кумиром молодежи. Добилась она этого отчаянными усилиями: после пяти лет работы на грейпфрутовых плантациях на острове Пинос.[208] Андро записывал начинающих певцов; после трех лет изучения химии в Венгрии он должен был срочно вернуться обратно, потому что учиться в стране, в которой царят беспорядки и уже пахнет капитализмом, было опасно – так решил какой-то чиновник, вершитель судеб. Лули почти закончила факультет английского языка, но говорила она довольно плохо, даже не понимала, что говорят в фильмах на английском языке. Игоря, инженера-механика, направили, как Чаплина в «Новых временах»,[209] на какой-то завод, производящий гайки. Оскар, самообразовавшись, стал искусствоведом, в качестве лектора он сопровождал выставки Пачи и Сесара, которые эти два художника устраивали повсеместно в столице. Разумеется, Андро пригласил кроме них и других художников нашего поколения, в тот момент зарождалось художественное движение, которое скоро весьма мощно заявило о себе и поставило на уши официальные власти. Ньевес изображала, что работает продавцом в магазине для дипломатов, но мы-то все знали, чем она занималась на самом деле. Сауль радовал нас фортепианными концертами Баха, Шопена, Лекуоны[210] и своими собственными сочинениями, писал музыку к кино, он снимал квартиру в Аламаре. Хосе Игнасио, несмотря на то, что выучился арабскому языку, был вынужден переквалифицироваться на английский, ему пришлось смириться с работой гида. Роксана посвятила себя торговле мясом, а ведь она окончила Школу ветеринаров. Эмма решила получить ученую степень по географии, но никогда не работала по специальности; в то время все старались перекроить карту острова в соответствии с новым административно-политическим делением; потом ей удалось уехать, как и большинству остальных. Что никогда не происходило очень быстро. Рэнди оформлял журналы и детские книжки у него был диплом художника Школы дизайна. Винна публиковала стихи и стала известной благодаря научно-фантастическим романам изданным в дешевой серии, писала она и киносценарии, некоторые из них благодаря силе небесной пошли в производство. Наконец, Кики, Даниа, Лачи… обо всех и не расскажешь. Уже тогда в наших вечеринках сквозила ностальгия, в вечеринках, после которых, случалось, кто-то уезжал. В тот день там были Самуэль и Сильвия. Тогда-то я и познакомилась с Сильвией, очень образованной девушкой, она работала адвокатом, была специалистом по делам СЭВ, но хотела стать оперной певицей; мы сразу же понравились друг другу, у нее была прекрасная интуиция, и она запросто могла спрогнозировать что угодно. Поэтому она и принялась за докторскую диссертацию по капиталистической экономике перед тем, как сам СЭВ накрылся медным тазом. Она трещала как сорока – недостаток, который был весьма кстати, когда нужно было за кого-либо вступиться; я повторяю, что подружками мы стали в один миг и нежные отношения поддерживаем до сих пор, вряд ли они смогут когда-нибудь прерваться.

Я не помню Самуэля взрослым. Думаю, что он был тем самым парнем, что принес ящик бутылочного пива без этикеток, он просидел весь вечер на парапете террасы под пискуалами, внимательно следя за тем, как Монги-Заика накачивался спиртным Мина пришла позже, принесла несколько ужасных пирогов с сыром, совсем черствых. Самуэль помнил, как Игорь пригласил меня танцевать, и мы выписывали невероятные па: он подбрасывал меня в воздух, а потом подхватывал на лету; я была чересчур худая, и он боялся, как бы мне что-нибудь не сломать. В полночь Андро достал свои запрещенные пластинки, привезенные из Майами, и мы заорали во всю глотку и бросились как безумные танцевать; когда-то мы придумали танец, который назвали «Куча мала», он состоял в том, чтобы танцевать не сходя с места, но как только Андро кричал: «А теперь куча мала», мы валились на пол, выложенный плиткой, все в одну кучу, катались по полу, тискали друг друга; в тот вечер на террасу поднялся кто-то из соседей и пригрозил вызвать полицию, если мы не успокоимся и не прекратим выдрючиваться под эти сомнительные песенки. Под занавес, когда мы проверили каждую бутылку и убедились, что у нас не осталось ни капли спиртного и ни щепотки травки, мы решили посмотреть по видео запрещенный фильм Леона Ичасо[211] «Супер» и заревели в три ручья по всем тем, кто вынужден был уехать с острова, потому что в фильме речь шла как раз об этом, об одной кубинской семье изгнанников; ужасно было представить, что и мы могли оказаться в подобной ситуации.