Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

• Название: Кафе «Ностальгия»
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-130-3

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.

На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.

---

– Дело в том, что… ладно, извини. Это первый раз, когда я живу один, я позвонил к Пачи, его нет. Сесара тоже… – он воспользовался моментом и сам перешел на «ты».

– Или просто не открывают. Сейчас не время для гостей, – я стала держаться более уверенно: строго и решительно.

– Жаль, что так получилось, прости, до завтра, то есть до сегодня.

Но он не ушел, а лишь отвернулся: теперь он стоял спиной ко мне. Я испугалась, что он уйдет, исчезнет в своей квартире. Дернула щеколду. Он уже сделал шаг к своей двери, однако наклонил голову, следя краешком глаза, не будет ли какого благоприятного для него знака с моей стороны.

– Раз уж разбудил, входи, приглашаю тебя позавтракать. Как, ты сказал, тебя зовут? – порой мне мастерски удается прикинуться идиоткой.

– Самуэль, – ответил он и развалился на софе, но тут же подскочил. – Ой, я не спросил разрешения.

– Не будешь же ты завтракать лежа?!

На кухне я выжала сок из нескольких апельсинов и грейпфрутов, подсластила его, сварила кофе, положила хлеб в тостер, достала масло и земляничный мармелад, подогрела молоко, добавив в него для вкуса шоколад из расчета две ложки на стакан. За все это время мы не обмолвились ни словом.

Он проглотил завтрак, попутно спросил о каких-то глупостях; у меня сложилось впечатление, что ему обо мне уже рассказывали, по крайней мере, доложили, кто я такая. Фотограф в прошлом, одинокая и отчаявшаяся женщина.

– Не подумай чего, я не какой-нибудь нахал, у меня и в мыслях нет всяких там глупостей. Дело в том, что я уехал оттуда, думая сделать мир и… ничего; выходит, что… – он оправдывался за свою наглость.

– Но мир сделал тебя одной левой, – закончила я фразу, совсем не думая о том, что могу причинить ему боль.

– Нет, не так… Честно говоря, да, зачем мне врать тебе. Я не мог предположить, что мир будет таким…

– «Необъятным и чуждым»,[203] – я снова беспощадно давила на его больную мозоль, пользуясь тем, что уже давно живу вдали от родины, мне нравилось выставлять себя перед ним знающим человеком. – Наберись терпения, ты, как говорится, только что сошел с трапа.

– Я должен разобраться со своими бумагами, – сказал он, имея в виду документы, подтверждающие легальность его пребывания во Франции.

– А вот это требует огромного терпения, но все решаемо; все имеет свое решение, кроме смерти, – от последней фразы у меня и самой по телу пробежала дрожь.

– Друзья подыскивают мне француженку, какую-нибудь старуху, чтобы я женился на ней, но мне не хотелось бы воспользоваться таким способом…

– И я тебе не советую; я уже прошла через это, кроме того, сейчас все стало гораздо строже, – вздохнула я и, закурив, вспомнила, как кувыркалась с этим в префектуре.

Он вытер губы салфеткой и, не зная, что сказать, произнес:

– Тебе не следует курить, дым оседает в яичниках.

– Я знаю, похоже, это единственное, на что они у меня еще годятся, – это было правдой, ведь я уже несколько лет не спала ни с кем и несколько месяцев у меня не было месячных.

И что ты сейчас намерен делать? Я – спать, можешь прилечь здесь, на софе, – я грамотно выстроила фразу, чтобы избежать всякой двусмысленности.

– Нет, спасибо, мне нужно привыкать быть одному, – он не пошевелился. Возможно, мне следует быть более настойчивой, подумала я.

– У тебя еще будет время привыкнуть к одиночеству, хотя я не думаю, что это будет продолжаться долго. Оставайся, ничего страшного в этом нет, не волнуйся, – какой же доброй я себя чувствовала, какой любезной, сколько лее материнской заботы исходило от меня.

Но он был не из тех, кто остается в первую же ночь. Он многозначительно почесал голову, подошел ко мне, поцеловал на кубинский манер, то есть в щечку, попрощался: до свидания, спокойной ночи, не открывай дверь никому. Больше никому, поправился он, ведь ему я уже открыла.

На следующий день я собралась выйти за черной фасолью в магазинчик экзотических продуктов «Израиль» на улице Франсуа Мирона. Может, сначала заскочить в «Благодарение» на улице Карла V, подумала я, там тоже ее продают, но в банках, продукты «Гойя», привезенные из Штатов. В коридоре я столкнулась с Самуэлем, роющимся в мусорной корзине. Увидев меня, он хотел было избежать каких-либо объяснений, но потом все-таки решился и рассказал, чем он здесь занимается. Впрочем, об этом я уже и сама догадалась. Я потерял нечто чрезвычайно важное, объяснил он, представь себе, дневник, который к тому же еще и киносценарий. Понимаешь? Не могу нигде найти, может, ты его видела, наверно, он выпал на лестнице или в коридоре. Я решила молчать, потому что мне было ужасно стыдно признаваться в том, что я читала его, ведь скажи я, что дневник у меня, он ни за что не поверит, что я хоть одним глазком в него не заглянула, однако меня мучила совесть, потому что я понимала: этот дневник – самое важное из всего того, что ему удалось вывезти с Кубы, это было его единственное сокровище. Самуэль вспотел, волосы его спутались, глаза красные, остекленевшие и – какой ужас – с капельками гноя в уголках, но тем не менее что-то в нем меня привлекало, даже не знаю что, нечто необузданное, совсем как в болеро. Одет он был как обитатель старогаванских кварталов: майка на пару размеров больше, дырявая и весьма ветхая, темно-синие шорты, сделанные из старых, обрезанных по колено штанов, из которых торчали красивые ноги, сложенные более ладно, чем мои, хотя и чуть кривые и волосатые. Кожа все еще сохраняла загар тамошнего солнца, на руках вздувались вены, что говорило о том напряжении, в котором он сейчас пребывал. И тут он сделал нечто такое, что неприятно меня удивило: засунул палец в нос и, вытащив оттуда огромную козявку, вытер ее о подошву резиновых шлепанцев, однако все это он проделал с такой естественностью, что сие сомнительное проявление чистоплотности выглядело весьма изящно. Легкая небритость подчеркивала худобу лица, а черные глаза терялись в густых волосах. Мне не нравятся черные глаза, подумала я, чтобы тут же поправить себя: а почему они должны мне нравиться?

– Твой дневник у меня, он выпал вчера из коробки, я прочитала его ночью, не смогла удержаться, я не сказала тебе об этом утром, потому что боялась признаться, что прочитала его; у меня дурная привычка читать все, что попадается под руку. Конечно, я собиралась вернуть его тебе, но мне хотелось придумать что-нибудь более изощренное, например, подбросить в мусорную корзину, – строчила я как из пулемета.

– Уф, слава Богу! Не беспокойся, ничего в нем секретного нет, и ты сама смогла в этом убедиться, так, одна дурацкая история. Ты уходишь? – Я кивнула. – Мне забрать его попозже?

– Я приглашаю тебя на ужин. Приготовлю что-нибудь кубинское, – сказала я, чтобы загладить вину.

Черная фасоль была почти готова, когда появился Сесар (он только что прилетел с Ямайки) с улыбкой на губах; из груди его то и дело вырывался смешок, весьма напоминающий хныканье бандита, которому всадили пулю в живот. Он пришел пригласить меня на вечеринку в дом Анисий, двоюродной сестры Веры, журналистки-буддистки. Я ответила, что жду на ужин нового соседа, их кубинского друга, того самого, которого они, Пачи и он, практически мне навязали. И Самуэлю на вечеринке тоже будут рады, сейчас пойду и приглашу его. Я приготовила отговорку, ведь я ненавижу эти вечеринки видишь ли, фасоль почти готова, осталось минут десять, а мне еще надо принять душ, одеться. Ты сначала сделаешь одно, потом другое, и мы забираем скороварку с собой, одним блюдом больше – никому от этого хуже не будет, стоял на своем Сесар. Со скороваркой в парижском метро, когда то и дело что-то взрывается, кто-то на кого-то покушается? Да нас загребут в полицию и сдадут прямиком в отдел по борьбе с терроризмом. Ты с ума сошел, Сесар? Я было снова стала отказываться, но в этот момент появился Самуэль, он вышел из своей квартиры, лучше сказать, студии – как еще назовешь двадцать пять квадратных метров, с кухней и ванной, с потолком под самую голову, нет, еще шляпу можно надеть. Он спросил, что это мы тут обсуждаем, и Сесар ответил: вечеринку. Я опять запротивилась, и Самуэль поддержал меня, уверяя, что он предпочел бы поужинать вечером у меня. И тогда я поняла, что не права, ведь парень, должно быть, как раз и стремится узнать что-то новое, хочет жить новыми ощущениями. Кто я такая, чтобы запирать его здесь, в этой скукотище? – подумала я. И тут же изменила свое решение. Думаю, что Сесар прав, ты развлечешься, поговоришь с новыми людьми о разных разностях, тебе нужно расслабиться. Я пойду, только если ты пойдешь – он мне нравился. И я согласилась; помимо всего прочего для меня это был единственный способ, не особо напрягаясь, достичь своей цели: попытаться разузнать побольше о его друзьях, которые, по-видимому, были и моими друзьями, и покончить с сомнениями по поводу того, кто он такой на самом деле. Сесар сказал, что отвезет нас на машине и можно не спешить, ведь ему тоже нужно приодеться – все это он выпалил на лету, уже прыгая через две ступеньки. Самуэль закрыл свою дверь, то же вслед за ним сделала и я.