Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»

• Название: Кафе «Ностальгия»
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94278-130-3

Кубинка Зое Вальдес живет в Париже. Она широко известна как поэтесса, сценаристка и автор причудливых романов, принесших ей не одну престижную премию. В романе «Кафе "Ностальгия"» Зое Вальдес, словно Пруст в юбке, препарирует свое прошлое и настоящее, причем запретных тем для нее не существует.

На Кубе, где книги Вальдес запрещены, она причислена к авторам порнографической литературы. Писательница шутя объясняет свое «пристрастие к бесстыдному жанру» тем, что в Гаване из-за жары она писала, сидя нагишом на стуле, ворс мягкого сиденья ласкал ее кожу, подстегивая воображение.

---

Эй, посмотрите, кто идет! Уж не Монги ли? Ну, поднимайся, поднимайся к нам! Ну не хрена себе!

Вечеринка. На сцене обдолбанные рокеры. Остальные разговаривают или танцуют. Пьяная девица с балкона теперь развлекается тем, что прыгает на автомобильных камерах. Все пытаются подражать Монги, видя в нем лидера. Даже рокеры суют ему микрофон, подстрекая спеть с ними. Монги не хочет. Две девушки приближаются к Самуэлю и Андро. ОДНА ИЗ НИХ. Привет. Я – Коммуна, она – Бастилия. Мы работаем в паре, спецы по французам. Но сегодня можем сделать для вас исключение. Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять. О-па, выпало на кучерявого.

Бастилия прикуривает косяк, затягивается, протягивает его Самуэлю.

АНДРО (сердито). Приятель, ты уже трахался сегодня с чернокожей, дай и мне попробовать.

Самуэль отходит. Андро исчезает в сопровождении двух обкуренных девиц. Самуэль берет камеру, собираясь поснимать. Хозяйка дома препятствует этому.

ХОЗЯЙКА. Запрещено, как в музеях, можно повредить произведения искусства.

Самуэль бродит по огромному дому. Вот он появляется в одной из комнат. Группа молодых людей обоего пола развалилась на диванных подушках, они как будто спят, глаза накрыты ватными тампонами, смоченными в отваре викарии. Вокруг них ведра с лечебным отваром, время от времени кто-то открывает глаза, макает вату в лечебное средство. Когда это происходит, видно, что глаза молодых людей воспалены. На табличке большими красными буквами написано:

КАБИНЕТ ДЛЯ БОЛЬНЫХ КОНЪЮНКТИВИТОМ. ЗАРАЗНО

Самуэль тихонько пробирается к следующей комнате, на входе которой другая надпись:

ПОСТМОДЕРНИЗМ. СВЕРХЗАРАЗНО

Самуэль осторожно толкает дверь. Внутри еще одна группа: читает книгу Умберто Эко.[187] Соответствующая обстановка: витые картонные колонны. Люди, одетые в греческие туники, сделанные из старых простыней и мешков из-под сахара, сидят, прислонившись к колоннам. Скучая, Самуэль входит в следующую комнату. Там под ослепительным светом играет колодой карт Монги. Самуэль усаживается напротив в позе буддиста. Он завороженно смотрит на то, как руки Монги тасуют карты. Монги протягивает Самуэлю напиток в красивой чашке китайского фарфора.

МОНГИ. Это ч-ч-чай из какого-то грибка, извлеченного из к-к-коровьих лепешек. Выпей, и у т-т-тебя будет ощущение, словно ты п-п-проглотил пылевидное кольцо Сатурна.

Самуэль, подавляя отвращение, делает глоток. Монги продолжает тасовать карты. Искусственный свет, очень сильный и белый, обволакивает их.

МОНГИ. Так б-б-будет у нас будущее? Слушай, музыка – это в основном свет. Мне с-с-страшно, обними меня.

Самуэль подчиняется. Монги покрывается потом, его трясет. Вдруг он отстраняет друга и бежит в главный зал. Там направляется к группе рокеров, берет гитару и начинает петь, медленно, печально, чувственно:

Кругом темно, наступила ночь.
Я смотрел на себя самого.
Там виден мой смертельный свет,
Мне говорят, что я человек, чертов человек,
Я должен быть таким всю жизнь,
Я должен жить как человек.
Я не знаю, что за свет ты видишь во мне.
Я искренен.
Лицо мое, нервы, израненная плоть.
Я человек, но мне больно жить,
И важно лишь то, что меня завели,
Словно электрическую куклу,
И я перехожу через любую границу.
Я боюсь расстояний, и солнце мне ненавистно,
Оно убивает во мне свет.
Я искренен, посмотри,
Мой страх, горячка, желание убивать.
Не знаю, что за свет я вижу в тебе,
Жить как я – это значит умереть.
А я хочу жить,
Люблю свою жертву, проклинаю солнце.
Люблю и ненавижу смерть.

Один за другим все принимаются танцевать словно автоматы. Самуэль, плюхнувшись в кресло, обтянутое потрепанной камчатной тканью, созерцает Монги налившимися кровью глазами. За окном светает. Затемнение.

Натура. День. Яркий свет. Посреди моря трое дрейфуют на автомобильных камерах, Андро подремывает, голова его свесилась на плечо. Монги играется с колодой карт. Самуэль с трудом пытается снять город с моря. Рядом покачивается пенопластовый плот с багажом.

САМУЭЛЬ (смеясь, показывая на Андро). Вот так он и задушил Французскую революцию.

Андро неохотно двигает рукой – смахнуть с лица насекомое.

САМУЭЛЬ (веселится). Просыпайся, старина, давай рассказывай, что с тобой сделали Робеспьерша и Дантонша. Они набросились обе разом или по очереди? Как было дело, брат?

АНДРО (сонно). Никак. Они стали говорить о Музее Наполеона,[188] потом перешли на Лувр (зевок). Они исследовали Лувр вдоль и поперек, от древних египтян до рабов Микеланджело, и это притом, что они там никогда не были, – все по репродукциям и через постель с французами. Они разворачивали передо мной всю эту антологию, не забывая тем временем отсасывать. У меня образованные шлюхи вызывают только сочувствие! Ничего больше и не было, они терзали меня этим минетом до тех пор, пока я не плюнул на все и не пошел спать.

САМУЭЛЬ (веселясь, снимая). Город превратился в прах.

МОНГИ. А м-м-мне бы понравилось быть д-д-дельфином. П-п-плавать удобней, чем ходить.

САМУЭЛЬ (прерывая съемку). Меня просто тянет к морю, предчувствую, что я утону. Как-то со мной произошел невероятный случай. Пионером я отправился вместе с классом возложить цветы Камило. Вдруг ни с того ни с сего цветы, плавающие в воде, соединились так, что получилось лицо Камило. Никто из детей не увидел этого.

МОНГИ (скептически). Это называется п-п-пионерский п-п-политический т-т-травматизм.

САМУЭЛЬ. Не веришь – не надо, но это случилось со мной, у меня волосы встают дыбом, едва я об этом вспоминаю.

АНДРО. Повышенная впечатлительность. Хотя поговаривают, что Камило Сьенфуэгос,[189] сытый по горло всем этим дерьмом, осел в Майами, сбрил бороду и на сегодняшний день является владельцем какого-то американского телеканала.

МОНГИ (тихонько Самуэлю). Видишь? День, а с-с-света меньше, чем н-н-ночью. Ты руководствуешься т-т-тем, что я видел вчера?

САМУЭЛЬ (уходя от ответа). Вчера я видел лишь патетические сопли, называемые песней. Сквернейшее дело, надо признать.

АНДРО (заинтересованно). О чем шепчетесь?

САМУЭЛЬ. Ни о чем. (Долгое молчание.) Ни о чем. Чего молчим?

Вдали виден плот, он медленно приближается. На нем плывет девушка, одетая в старую рваную одежду. Слышен ее голос, имитирующий «Радио Релох», хотя новости, которые она выдает, невероятны, а отмеряемое ею время идет в обратную сторону. Несмотря на то что она изрядно поджарилась на солнце, девушка не выглядит здоровой – загар не скрывает синяков под глазами, сама она очень худая, грязная, волосы сальные.

ГРУСТЬ-ТОСКА. Министр культуры заявил в речи по случаю открытия Дня культуры, что культура – это хорошо, что жизнь – это тоже хорошо, а вот смерть – плохо, поэтому мы и умираем. Пим! Радио «Релох Насиональ», одиннадцать часов утра ровно. В стране слепых одноглазый уже король, заявил Полифем[190] Кастро, чудак из Страны Боли, показательного островка за пределами карты, красивого туристического центра, отданного народу. Пим! Радио «Релох Насиональ», без одной минуты одиннадцать, прослушайте новости из Экс-стран, которые перестанут вскоре быть таковыми. «С тех пор как мы Экс, мы живем как звери, отчего нас переполняет гордость, ведь человеку уже давно пора вернуться в пещеры», – заявил тот, кого вы себе меньше всего представляете, очередной пришелец. Пим! Радио «Релох Насиональ», без двух минут одиннадцать… Эй, привет, меня зовут Грусть-Тоска. Вы туда или обратно?

Нет ответа.

ГРУСТЬ-ТОСКА (беспокойно). Отвечайте быстрее, потому что уже без трех минут одиннадцать, а в десять тридцать я обязана покончить с собой, утопиться, если быть более точной.

САМУЭЛЬ (истерично). Послушай, не пори горячку. Уже одиннадцать ноль пять, и, насколько я знаю, все часы ходят вперед, забудь про самоубийство и давай рассказывай, что там с тобой произошло.

ГРУСТЬ-ТОСКА. Со мной? Ничего. Это вы во что-то вляпались. Я иду своей дорогой, прямо к смерти. Любое человеческое существо мечтает о смерти.

Трое смущенно переглядываются.

ГРУСТЬ-ТОСКА. Не хотите молочка? Много молока?

На лицах троих друзей появляется гримаса сомнения.

ГРУСТЬ-ТОСКА. Вы не хотите, чтобы я обратилась в корову или козу? Я верю в переселение душ, в силу веры, в спасение. Я уже была животным, звездой, растением и так далее. О да, я много читаю! Но ничегошеньки не понимаю. Боже, я тут с вами болтаю, а мне через пятнадцать минут топиться!

Она удаляется, вовсю гребя двумя обломками весел.

МОНГИ. Еще одна съехавшая с к-к-катушек.

САМУЭЛЬ (мрачно). Не выношу провокации ради провокации, без малейшего на то основания.

Они проплывают мимо отеля «Ривьера». Андро замечает трех мальчишек, бросающих камни с парапета: кто точнее попадет в лужу.