Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

• Название: О трагическом чувстве жизни
• Автор: Мигель Унамуно
• Жанр: Религиоведение

Miguel de Unamuno

Del sentimiento trágico de la vida en los hombres y en pueblos. Madrid, 1913.

La agonia del cristianismo, Madrid, 1925

МИГЕЛЬ ДЕ УНАМУНО

О ТРАГИЧЕСКОМ ЧУВСТВЕ ЖИЗНИ У ЛЮДЕЙ И НАРОДОВ

АГОНИЯ ХРИСТИАНСТВА

Перевод с испанского, вступительная статья и комментарии Е.В. Гараджа

---

В человеке всегда что-то в избытке - либо материя, либо дух, или, лучше сказать, человек испытывает голод - либо духовный, то есть голод по вечности, либо материальный, то есть покорность ожидающему его небытию. Когда у него в избытке дух и он жаждет еще больше духа, дух, переполнив его, выплескивается вовне, и, выплеснув свой дух вовне, человек приумножает его, впитывая в себя дух других людей; и, наоборот, когда скряга, экономящий самого себя, замыкается в себе, предполагая таким образом сохранить себя, он в конце концов теряет все, и с ним происходит то же самое, что случилось с человеком, который получил только один талант: он закопал его в землю, чтобы не потерять, и лишился его. Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что он имеет{238}.

Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный, сказано нам, и эта страшная заповедь - страшная, потому что беспредельное совершенство Отца для нас недостижимо, - должна быть нашей главной нормой поведения. Тот, кто не стремится к невозможному, обретает лишь возможное небытие, что и будет ему заслуженным наказанием. Мы должны стремиться к невозможному, к абсолютному и беспредельному совершенству, и говорить Отцу: «Отче, я не могу: помоги моей немощи!». И Он сотворит в нас невозможное.

Быть совершенным - это значит быть всем, быть собой и быть всеми другими, быть человечеством, быть вселенной. А единственный способ стать всем другим - это отдать себя всему, и когда Бог будет все во всем, все будет в каждом из нас. Апокатастасис это нечто большее, чем мистическая греза: это норма поведения, это маяк для высоких подвигов.

Отсюда вытекает завоевательская, властная, агрессивная, если угодно, инквизиторская мораль. Ибо истинное милосердие имеет завоевательский характер и состоит в том, что мой дух вторгается в души других людей, чтобы передать им мою боль, как пищу и утешение для их скорбей, в том, чтобы своим беспокойством пробудить в них тревогу, своим голодом по Богу обострить их голод по Богу. Милосердие заключается не в том, чтобы успокаивать и усыплять наших братьев в косности и тяжком сне материи, но в том, чтобы разбудить в них волнение и муку духовную.

К четырнадцати делам милосердия, о которых мы узнаем из Катехизиса христианского вероучения, следовало бы добавлять иногда еще одно, а именно: пробуждение спящего. Иногда, и особенно когда спящий спит у края пропасти, разбудить его гораздо более милосердно, чем хоронить после смерти, предоставить мертвым погребать своих мертвецов. Не даром говорят: «кого люблю, того и бью», и любовь обычно заставляет плакать. «Любовь, которая не заставляет страдать, не заслуживает этого j божественного названия», - говорил пламенный португальский апостол брат Фома де Жезуш (Trabalhos de Jesus, часть первая); это ему принадлежит горячая молитва: «О негасимый огонь, о вечная любовь, лей слезы везде, где пламя твое разгорается и обжигает, и да омоется слезами множество сердец, тобою опаленных!». Тот, кто любит ближнего своего, опаляет ему сердце, а сердце, вспыхнув, как сухие дрова, стонет и источает слезы.

И в этом проявляется великодушие, одна из материнских добродетелей, которые рождаются в нас, когда мы одерживаем победу над нашей косностью, когда мы преодолеваем свою лень. Духовное корыстолюбие - причина большинства наших бед.

Лекарство от боли, которую, как мы уже сказали, наше сознание испытывает, натолкнувшись на бессознательное, состоит не в том, чтобы погрузиться в бессознательное, а в том, чтобы подняться на вершину боли и страдать еще сильней. Зло страдания исцеляется еще большим страданием, мукой, возведенной в еще более высокую степень. Вместо того, чтобы принимать опий, надо приложить уксус и соль к ране души, ибо когда ты спишь и уже не чувствуешь боли, это означает, что ты не существуешь. А надо существовать. Так не закрывайте же глаз перед лицом Сфинкса страдания, взгляните ему прямо в лицо, дайте ему схватить вас, разжевать в своей пасти о ста тысячах ядовитых зубов и проглотить. Дайте ему сожрать вас, и вы узнаете, что такое сладостная боль.

Практически к этому ведет мораль взаимного завоевания. Люди должны стремиться завоевать друг друга, они должны навязывать себя друг другу, отдавать друг другу свои дух, запечатлевать друг друга в своих душах.

Христианская мораль была названа моралью рабов. Тут есть над чем поразмыслить. И кто же дал ей такое название? Анархисты! В действительности же моралью рабов является не что иное, как сам анархизм, ведь только раб воспевает анархическую свободу. Нет, не анархизм, а панархизм; дело не в том, что нет ни Бога, ни господина, а в том, что богами и господами должны быть все. Все стремятся стать богами, стать бессмертными, и ради этого стремятся к господству над другими людьми.

И каких только нет способов господства! Иногда этот закон жизни исполняется даже пассивно, по крайней мере, на первый взгляд. Приспособление к среде, подражание, стремление занять место другого, симпатия, наконец, это не только проявление единства рода, но и форма экспансии, способ стать другим. Быть побежденным, или, по крайней мере, казаться побежденным, это значит многократно побеждать; взять то, что принадлежит другому - это способ жить в нем.

Дело в том, что когда я говорю «господствовать», то не хочу сказать «господствовать, подобно тигру». Господствует также и лиса - благодаря своей хитрости, и заяц - убегая, и змея - благодаря своему яду, и москит - благодаря тому, что очень мал, и каракатица - благодаря своей чернильной жидкости, с помощью которой она затемняет воду вокруг себя и спасается бегством. И никто по этому поводу не возмущается, ибо сам Отец дал свирепость, когти и зубастую пасть - тигру, хитрость - лисе, проворные лапы - зайцу, яд - змее, маленький размер - москиту и чернильную жидкость - каракатице. И честь или бесчестье заключается не в оружии, которым они пользуются, - ведь у каждого вида и даже у каждого индивида свое оружие, - а в том, как, они им пользуются, а главное с какой целью пускают его в ход.

И среди этого арсенала средств, необходимых для победы, есть также оружие страстной муки и смирения, полных внутренней активности и страстных желаний. Вспомните тот поразительный сонет великого борца, великого неугомонного пуританина, Джона Мильтона{239}, приверженца Кромвеля{240} и певца Сатаны, который, ослепнув и обнаружив, что для него померк свет, что бездействует в нем тот самый талант, сокрытие которого есть смерть, он слышит, как терпение говорит ему: «Бог не нуждается ни в творчестве человека, ни в его дарах; чем достойнее мы несем Его благодатное бремя, тем лучше мы Ему служим; положение Его царское; есть тысячи людей, которые по единому знаку Его кинутся бежать и без отдыха обегут все земли и моря, но служат Ему также и те, кто не делает ничего, а остается на месте и ждет».

They also serve who only stand and wait. Да, Ему служат также и те, которые остаются на месте и ждут Его, но только если ждут страстно, испытывая голод, полные страстного желания обрести в Нем бессмертие.

И мы должны навязывать себя другим людям, но только делать это мы должны со страстью. «Чаша моя мала, но зато никто не пьет из нее, кроме меня», - говорил один поэт, который был эгоистом и принадлежал к племени корыстолюбцев. Нет, из моей чаши пьют все, я хочу, чтобы из нее пили все; я отдаю ее, и чем больше людей из нее пьет, тем полнее становится чаша, и каждый из тех, кто приложился к ней своими устами, оставляет в ней что-то от своего духа. И я тоже пью из чаш, принадлежащих другим людям, пока они пьют из моей чаши. Ведь чем в большей степени я буду самим собой, и только самим собой, тем в большей степени я буду другими; из полноты себя самого я переплескиваюсь на моих братьев, а когда я переплескиваюсь на них, они проникают в мою душу.

«Будьте совершенны, как совершен Отец ващ Небесный», - сказано нам, а Отец наш совершен потому, что Он есть Он и вместе с тем каждый из Его чад, которые в Нем живут, и движутся, и существуют. И цель совершенства состоит в том, чтобы мы все были едино (Иоанн XVII, 21), чтобы мы все были одно тело во Христе (Рим. XII, 5), и чтобы в конце концов все вещи покорились Сыну, сам же Сын, в свою очередь, покоряется Тому, Кто покорил Ему все, дабы Бог был всяческая во всех. Вот что значит заставить Вселенную стать сознанием, превратить Природу в общество, человеческое общество. И тогда можно будет назвать Бога Отцом в полном смысле этого слова.

Конечно, те люди, которые считают этику наукой, скажут, что все то, о чем я здесь толкую, не более, чем риторика; но у каждого свой язык и своя страсть. Если, конечно, она есть, ведь у кого нет страсти, тому и наука ни к чему.

Страсть, которую выражает эта риторика, они, эти приверженцы научной этики, называют эгоизмом, но именно такой эгоизм и является истинным лекарством от эгоизма, от духовного корыстолюбия, от порочного стремления сохранить и сэкономить себя, не желая прилагать усилий к тому, чтобы обрести вечность, отдавая себя другим.