Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

• Название: О трагическом чувстве жизни
• Автор: Мигель Унамуно
• Жанр: Религиоведение

Miguel de Unamuno

Del sentimiento trágico de la vida en los hombres y en pueblos. Madrid, 1913.

La agonia del cristianismo, Madrid, 1925

МИГЕЛЬ ДЕ УНАМУНО

О ТРАГИЧЕСКОМ ЧУВСТВЕ ЖИЗНИ У ЛЮДЕЙ И НАРОДОВ

АГОНИЯ ХРИСТИАНСТВА

Перевод с испанского, вступительная статья и комментарии Е.В. Гараджа

---

И возвращаясь назад, я повторяю, что если какая-нибудь вера и может быть условием достижения вечного блаженства, то это вера в возможность его осуществления. Но, строго говоря, дело даже не в этом. Человек разумный говорит в голове своей:’«Нет никакой другой жизни, которая последовала бы за этой», и только безбожник говорит это в сердце своем. Но осудит ли Бог человеческий даже этого безбожника, который является, быть может, просто-напросто отчаявшимся человеком, разве обречет Он его на вечные муки в наказание за его отчаяние? Уже само по себе это отчаяние является для него достаточным наказанием Но давайте вспомним девиз Кальдерона из его драмы Жизнь есть сон:

Я грежу! И хочу творить добро:

ведь даже совершенное во сне

благое дело не напрасно.

Неужто не напрасно? Неужто Кальдерон это знал? И к этому он прибавил следующее:

Лишь в вечности живет

все, что достойно славы,

и подвиги не знают сна.

и славные дела творятся неустанно

Неужели Кальдерон это знал?

У Кальдерона была вера, крепкая католическая вера; но для тех, у кого ее нет, для тех, кто не способен верить в то, во что верил дон Педро Кальдерон де ла Барка, всегда остается то, о чем говорил Оберман.

Постараемся, чтобы небытие, если оно действительно нам уготовано, было незаслуженным; будем сражаться с судьбой, даже без надежды на победу; будем сражаться с нею по- донкихотски.

И не только сражаться с нею, страстно желая иррационального, но и действовать так, чтобы стать незаменимыми, запечатлеть в душах других людей свой образ и символ; влиять на своих ближних так, чтобы, отдавая им себя, завоевать их сердца, чтобы увековечить себя везде, где это только возможно.

Главным нашим стремлением должно быть стремление стать незаменимыми, сделать теоретический факт - если, конечно, теоретический факт не является противоречием in adiecto{237}, - практической истиной, согласно которой каждый из нас является единственным и незаменимым, согласно которой никто другой не сможет заполнить ту пустоту, которая остается после нас, когда мы умираем.

В действительности каждый человек является единственным и незаменимым; никакое другое я не может занять его место; каждый из нас - наша душа, а не наша жизнь, - стоит целой Вселенной. И я подчеркиваю, что именно душа, дух, а не жизнь, потому что человеческой жизни придают до смешного преувеличенное значение именно те люди, которые, не веруя в реальность человеческой жизни в духе, то есть в личное бессмертие, произносят речи против войны и против смертной казни, например. Они неизбежно приписывают жизни такое непомерное значение вследствие того, что не верят по-настоящему в дух, которому служит жизнь. Ведь жизнь имеет смысл лишь в том случае, если она служит своему хозяину и господину, духу, если же хозяин погибает вместе со своею служанкой, то ни дух, ни жизнь не имеют особого значения.

И стараться, чтобы наше небытие было незаслуженным, чтобы наши братья, наши дети, дети наших братьев и их детей признали, что мы не должны были умереть, это могут все.

Суть христианской доктрины искупления состоит в том, что принял муку и умер один-единственный человек, то есть Человек, Сын Человеческий, или, иначе говоря, Сын Божий, который был невинен и потому не должен был умереть, и искупая грехи наши, Сын Божий был принесен в жертву и умер, дабы воскреснуть и воскресить нас, дабы освободить нас от смерти, приобщив нас к своим дарам и указав нам путь жизни. И Христос, который отдал все без остатка своим братьям в человечестве, является для нас образцом поведения.

Все, то есть каждый из нас может и должен ставить перед собой задачу отдать все, что он может отдать, и даже больше того, что может, превзойти, преодолеть самого себя, сделаться незаменимым, отдать себя другим, чтобы выделиться среди них. И каждый должен стремиться к этому в своем деле, в своем гражданском призвании, в своей должности. Слово «должность», officium, означает обязанность, долг, причем это всегда конкретный, практический долг. В противном случае человек, наверное, не должен был так стремиться найти то призвание, которое он считал бы наиболее для себя подходящим и соответствующим своим способностям. Наше призвание это веление долга, дело, к которому мы предназначены судьбой или Провидением, а не своею собственной волей.

Быть может, величайшая услуга, которую Лютер оказал христианской цивилизации, состоит в утверждении религиозного значения личного мирского призвания, упраздняющего средневековое монашеское понятие религиозного призвания, понятие, окутанное туманами страстей и фантазий, порождающих ужасные жизненные трагедии. Если бы в монастырях попытались выяснить, каково призвание тех несчастных, которых эгоизм их родителей еще с младенчества заключил в келью послушника, и они вдруг пробудились бы для жизни мирской, если бы только могли они проснуться! Или те, которые сами себя обманули. И Лютер, который наблюдал это вблизи и страдал от этого, сумел понять и почувствовать религиозное значение гражданской профессии, которая никого не связывает вечными обетами.

То, что Апостол в главе IV своего Послания к ефесянам говорит о звании, в которое призваны христиане, следует распространить на гражданскую жизнь, ибо сегодня у нас христианин - сознательно или бессознательно, вольно или невольно, - является гражданином, а в той ситуации, когда Апостол воскликнул: «Я римский гражданин!», каждый из нас, даже атеист, воскликнул бы: «Я христианин!». И отсюда - потребность цивилизовать христианство, то есть сделать его гражданским, подвергнув его расцерковлению, что и было делом Лютера, хотя затем он, в свою очередь, создал церковь.

The right man in the right place, гласит английская пословица: каждый человек хорош на своем месте. На что можно возразить: всяк сверчок знай свой шесток! Кто знает, какое место лучше всего подходит человеку и к какому делу он более всего пригоден? Может быть он сам знает это лучше других? Или другие знают это лучше него? Кто может измерить человеческие способности и склонности? Конечно, с религиозной точки зрения, мы должны постараться, чтобы нашим призванием стало то место, которое мы занимаем, и лишь в крайнем случае сменить его на другое.

Эта проблема личного призвания является, пожалуй, самой серьезной и самой глубокой социальной проблемой, лежащей в основе всех прочих социальных проблем. Так называемый социальный вопрос состоит, пожалуй, не столько в проблеме распределения общественных благ, продуктов труда, сколько в проблеме распределения профессий, способов производства этих благ.

Профессиональное призвание каждого из нас определяется не нашей пригодностью к той или иной профессии - ее почти невозможно выяснить, не предположив заранее, и в каждом человеке она является весьма неопределенной, ведь для большинства профессий человек не рождается, а становится пригодным, - но скорее причинами социального, политического и традиционного характера. В одни времена и в одних странах профессиональное призвание человека определяли религиозные предписания и право наследования; в других - гильдии (gildas) и цехи; затем - машина. Почти всегда решающую роль здесь играет необходимость и почти никогда - свобода. И благодаря сводничеству, в котором нуждается жизнь, торгуя душой, эти профессии оказываются сопряженными с трагической ситуацией, в которой рабочий работает с сознанием даже не бесполезности, а социальной опасности своего труда, производя яд, который должен будет убить его, оружие, которым, быть может, будут убивать его детей. Эта проблема гораздо серьезнее, чем проблема заработной платы.

Никогда в жизни не забуду сцену, свидетелем которой я стал у себя на родине, в Бильбао, на берегу реки. Один рабочий на судоверфи зачем-то долбил молотом берег реки, и делал это так неохотно, словно у него нет сил или он делает это только для того, чтобы у хозяина был повод платить ему жалованье, когда вдруг послышался женский крик: «Караул!». Оказалось, что ребенок упал в реку. Этот человек мгновенно преобразился, с изумительными силой, проворством и хладнокровием он скинул одежду и бросился в воду спасать малыша.

По видимому, в аграрном социалистическом движении меньше жестокости именно благодаря тому, что сельский батрак, хотя он и зарабатывает не больше и живет не лучше, чем промышленный рабочий или рудокоп, имеет более ясное сознание социальной значимости своего труда. Сеять пшеницу и добывать алмазы из земли - это совсем не одно и то же.

И, наверное, прогресс состоял бы прежде всего в том, что труд приобретал бы известную индифферентность, в легкости, с которой можно было бы оставить одну работу и взяться за другую, может быть, не более выгодную, но зато более благородную - ведь бывают более и менее благородные разновидности труда. Но, к несчастью, обычно происходит так, что ни тот, кто занимается каким-то определенным делом и не оставляет его, не имеет обыкновения заботиться о том, чтобы сделать из него свое религиозное призвание, ни тот, кто его оставляет и пускается на поиски другой профессии, не делает это из религиозных побуждений.