Уистан Оден - Стихи и эссе

• Название: Стихи и эссе
• Автор: Уистан Оден
• Жанр: Публицистика

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (WYSTAN HUGH AUDEN; 1907–1973) — англо-американский поэт, драматург, публицист, критик. С 1939 года жил в США. Лауреат Пулицеровской и других литературных премий. Автор многих поэтических сборников, среди которых «Танец смерти» («The Dance of Death», 1933), «Гляди, незнакомец!» («Look, Stranger!», 1936), «Испания» («Spain», 1937), «Век тревоги» («The Age of Anxiety», 1947), «Щит Ахилла» («The Shield of Achilles», 1955), «Избранные стихи» («Collected Shorter Poems», 1968).

---

1939

ГЕРМАН МЕЛВИЛЛ[191]

     На склоне лет он взял курс на кротость,
     Причалил к супружеской суше,
     Заякорился за женину руку,
     Плавал каждое утро в контору,
     Где заколдованные архипелаги расплывались на бумаге.

     В мире было Добро — и это открытие
     Брезжило перед ним в порастаявшем тумане страха,
     Бури, однако, бушевали и после вышеозначенного срока,
     Они гнали его за мыс Горн осязаемого успеха,
     Тщетно манивший потерпеть кораблекрушение именно здесь.

     Оглушенный грохотом грома, ослепленный сполохами света,
     Фанатик, искавший (как ищут фантастическое сокровище)
     Омерзительное чудовище, всеширотный фантом;
     Ненависть за ненависть, исступление за оскопление,
     Необъяснимое выживание в последнем прибое гибели;
     Ложь не сулила прибыли, а правда была проста, как правда.

     Зло некрасиво и непременно человекообразно:
     Спит с нами в постели и ест за нашим столом,
     А к Добру нас каждый раз что есть силы тянут за руку, —
     Даже в конторе, где тяжким грузом почиют грехи.
     Добро бесхитростно и почти совершенно —
     И заикается, чтобы мы не стеснялись с ним знакомиться;
     И каждый раз, когда встречаются Добро и Зло, происходит вот что:
     Зло беспомощно, как нетерпеливый любовник, —
     И начинает свару, и преуспевает в скандале,
     И мы видим, как, не таясь, взаимоуничтожаются Добро и Зло.

     Ибо теперь он бодрствовал и осознавал:
     Спасение поспевает вовремя только в сновидении,
     Но и в ночном кошмаре несем потери:
     Само воздаяние как знак внимания и любви,
     Ибо небесные бури порождены небесным отцом,
     А на груди у отца он был несом до этих пор —

     И лишь ныне отпущен, опущен наземь.
     На капитанском мостике деревянного балкончика
     Стоял он на вахте — и звезды, как в детстве, пели:
     "Все суета сует", — но теперь это означало нечто другое.
     Ибо слова опустились наземь, как горные туманы, —
     Натаниэл не возмог, паче любовь его была своекорыстна, —
     Но вскричал в первый раз в унижении и восторге:
     "Как буханку хлеба, раскромсали небо. Мы ломти божьи".

     Позже он сумел написать и об этом тоже.

1939

ЛАБИРИНТ[192]

     "Антропос аптерос" — спешащий
     Бог весть куда, прямоходящий,
     Полуразумный человек —
     Веками продолжает бег

     По лабиринту. Но в трехсотый
     Раз у того же поворота
     Тропы вдоль рощи тех же лип
     Он понимает, как он влип.

     Не лабиринт ли эта штука?
     И все ж, как учит нас Наука,
     Найди вопрос — найдешь ответ.
     Вопрос: есть выход или нет?

     Как возгласило Богословье,
     Быть может выход лишь любовью
     Того, кто, лабиринт создав,
     В конечном счете в чем-то прав.

     Коль так, то что-то здесь неладно,
     Ведь нету нити Ариадны.
     На чувства полагаясь, в пять
     Сторон пойдешь — и всюду вспять.

     По Математике кротчайшей,
     Путь напрямую есть кратчайший,
     Но Исторический Урок
     Гласит: кратчайший путь — не впрок.

     Искусство, ведь оно свободно,
     Велит идти куда угодно,
     Лишь только б душу ублажить. —
     Но не довольно ли кружить?

     К тому же эти рассужденья
     Старинного происхожденья,
     Тогда как Современный Взгляд
     Вперен вовнутрь, а не назад.

     Да и подсказка наготове:
     Мы — созидатели условий,
     И, значит, лабиринт возрос,
     Из наших выделясь желез.

     Центр (лабиринта, мирозданья) —
     В моем греховном подсознанье.
     Не видишь центра — не беда:
     Ты в нем, а он в тебе всегда.

     В хотенье — гибель; нехотенье —
     Спасительное поведенье;
     Лишь всхлипывая, слышишь всхлип;
     Я влип лишь в мысль о том, что влип.

     А коль хотенье неизбывно,
     То этот опыт негативный
     Имеет позитивный смысл, —
     Он в том, что вкус теорий кисл,

     А практика неэфемерна.
     Я здесь, мне скверно, это верно,
     Не вижу выхода вокруг,
     И стены выше всех наук!

     "Антропос аптерос", — в какую
     Мне нынче сторону, — взыскуя,
     Взглянул на птичку в небесах,
     Лишенную сомнений сих.

1940

"Грядущее крадется к нам, как тать."[193]

     Грядущее крадется к нам, как тать.
     Мы собираем слухи по крупице —
     О чем мечтает королева-мать
     Или к кормилу рвущийся тупица.

     На прошлое великие мужи
     Косятся, чем темней, тем беззаботней, —
     Там те же казни, те же миражи
     И та же потасовка в подворотне.

     Мы в страхе опираемся на то,
     Что кончилось; кончаясь, бьемся в стену,
     Дырявую подчас, как решето, —

     Что пропускает жирную Алису
     В страну чудес, за ветхую кулису, —
     До слез мало то место во вселенной.

1940

ГИБЕЛЬ РИМА[194]

     О волнорезы бьется с воем
     И тяжким грохотом вода.
     В разгаре брошена страда.
     В пещерах гор — приют изгоям.

     Покрой парадных тог — с ума
     Сойти; агенты тайной службы
     Приходят под покровом дружбы
     В патриархальные дома.

     Не зарясь на соборных шлюшек,
     Берут любую, кто дает,
     И славит евнух-стихоплет
     Воображаемых подружек.

     Головорожденный Катон
     Пытает древние вопросы,
     Но быкомордые матросы
     Удавятся за выпивон.

     Огромно Цезарево ложе.
     КОГДА ЖЕ АВГУСТУ КОНЕЦ? —
     Выводит молодой писец
     Стилом казенным с личной дрожью.

     Авгуры обожают птиц,
     А те на яйцах восседают
     И, не гадая, наблюдают
     Распад империй, крах столиц.

     И, босоноги, безобразны,
     По золотым заветным мхам
     Прут отовсюду орды к нам —
     Быстры, безгласны, безотказны.

1947

ЛЕСА[195]

     Вначале чащи были черт-те чем
     (Пьеро ди Козимо писал их часто) —
     Медведи, львы, нагие толпы тел
     И вепри с человеческою пастью
     Друг дружку пожирали в глубине,
     Бежав неопалимой купины.

     Местами став охотничьих забав
     Эсквайров из соседних деревенек,
     Все шепчутся, тех игрищ не забыв,
     И рады бы спалить весь деревянник,
     Но Трон и Церковь, дав им статус рощ,
     Мешают взбунтоваться дебрям чащ.

     Пусть потаскух уводят в номера,
     Где спросят подороже, но немного, —
     А здешний дух вовек не умирал, —
     И, пав во мху, былая недотрога
     Клянет не опрометчивость свою,
     А сводника — лесного соловья.

     Вам эти птички разве что видны,
     А пенье заглушает перебранка
     На пикничке. Но как заземлено,
     Как второсортно протяженье Ганга
     В сравнении с протяжной жизнью в чащах —
     Вне духов, вне божеств, вне тещ и мачех.

     Здесь древности могильный ареал.
     Здесь человек принижен, но не жалок,
     Здесь алчность первородную сдержал,
     И здесь душою отдохнет филолог —
     Среди теней древесности густой,
     Не знавших дней словесности пустой.

     Здесь перевоспитание ушей:
     Морзянка Пана выше расшифровки,
     Кукушка по-крестьянски колгошит,
     А дикие голубки-полукровки
     Туземные акценты привнесли
     В уклад цивилизованной семьи.

     Здесь гибель не безгласна никогда.
     Осенний плод над палою листвою
     Умеет объявить свою беду,
     А человек, противясь естеству — и
     Потерями и старостью объят, —
     Звук счастья ловит в вечном шуме вод.

     Хороший лес не хуже алтаря:
     Ты позабыл, что презираешь ближних.
     С самим собой ты бьешься на пари,
     Что человек — превыше слов облыжных.
     Хороший лес, особенно в глуши,
     Двойник народа и его души.

     Но рощица, сожженная в золу,
     Но гордый дуб с насквозь прогнившей грудью
     Гласят, что нашим миром правит зло,
     Уродство верх берет над плодородьем.
     Хитра культура наша, как лиса,
     А все ж не краше, чем ее леса.

1952