Уистан Оден - Стихи и эссе

• Название: Стихи и эссе
• Автор: Уистан Оден
• Жанр: Публицистика

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (WYSTAN HUGH AUDEN; 1907–1973) — англо-американский поэт, драматург, публицист, критик. С 1939 года жил в США. Лауреат Пулицеровской и других литературных премий. Автор многих поэтических сборников, среди которых «Танец смерти» («The Dance of Death», 1933), «Гляди, незнакомец!» («Look, Stranger!», 1936), «Испания» («Spain», 1937), «Век тревоги» («The Age of Anxiety», 1947), «Щит Ахилла» («The Shield of Achilles», 1955), «Избранные стихи» («Collected Shorter Poems», 1968).

---

19

Под вечер напряженье возросло,
Вершины гор подсвечивало алым,
И над лужайками и клумбами цветов
Плыла беседа профессионалов.

Садовники глядели им вослед,
Придирчиво оценивая обувь,
Читал шофер, и ждал кабриолет
Принять седалища высоколобых.

Случайной оговорки ожидая,
Две армии стояли, изготовив,
Орудья, причиняющие боль.

И, в страхе, ждали города Китая,
Своих сынов пославшие на бой,
В надежде, что не надо больше крови.

20

Вот, горизонт их окружает плотно,
И страх при них всегда, как кошелек,
И вместе с ними убегают со всех ног
Ручьи и железнодорожные полотна.

Беду накликав, посбивались в кучи
Как в школе малыши — ужо, как страшно им!
Ибо Пространства смысл непостижим,
И Времени язык не может быть изучен.

Мы здесь живем. В Сегодня, в этом даре,
Еще не принятом. Его пределы — это мы и есть.
Простит ли пленник плен, расставшись с кандалами,

И смогут ли опять послать Благую Весть
Грядущие века, сбежав в такие дали,
Что позабудут все, случившееся с нами?

21

Жизнь не закончена, пока земли сыны
Еще дерзают и пока им слышен птичий щебет,
Поэт замкнет уста, коль песни на ущербе,
Они ж — по всей земле идти обречены.

И кто-то не приемлет юных пыл и спесь,
И миф израненный оплакивая, стонет,
Что мир утраченный и не был ими понят,
А кто-то ясно видит — для чего мы здесь.

Утрата — их жена и тень. Тревоги темный зев
Их поглощает, как гостиница. Похоже,
Им там и плесневеть годами, слыша зов

Для них всегда запретных городов,
Где улыбнется, встретив их, прохожий,
Но где враждебны им растения и кров.

22

Просты, как в снах мечты — они и говорят
Элементарным языком сердец,
И мускулам веселья шлют заряд,
Такой, что может заплясать мертвец;

Они кривляют нас, меняясь каждый день,
Отображая каждый в танце поворот,
Они — свидетельство всех наших прошлых дел,
Знать, соглядатаев заслав под видом нот.

А пляшут подо что в ужасный этот год?
Когда скончалась Австрия, когда Китай забыт,
И снова занят Теруэл, когда Шанхай горит,

И Франция обходит всех с: "Partout
Il y a de la joie". Америка пришлет:
"Do you love me as I love you".

23

Когда нам подтвердят все рупоры печали
Триумф врагов и, что числа им несть,
Что наши армии бегут и бастионы пали,
И, что насилие ползет, как новая болезнь,

И Зло привечено везде, и сожалеет каждый,
Что матерью на свет произведен,
Давайте вспомним тех, кто истины возжаждал
И дезертировал, и среди них был он,

Кто десять лет молчал, но был трудами занят,
Пока в Мюзоте[185] с уст не снял печать,
Чтоб с миром нам не пребывать в разладе.

И — за Свершенье — благодарный, со слезами
Он вышел в ночь, чтоб башни приласкать,
Как зверя укрощенного мы гладим.

24

Нет, не их имена. Это были другие —
Кто, квадраты наметив, прямее струны,
Проложили проспекты, где комплекс вины
Ощущает прохожий, и клонятся выи

Их самих, нелюбимых, кому без следа
И пропасть, да и то, не в вещах же им длиться.
А тем — тем нужны лишь счастливые лица,
Чтобы в них пребывать, чтобы мы никогда

Не вспомнили это ужасное время.
Земля их плодит, как залив — рыбарей,
А холмы — наших пастырей, сеющих семя,

Чтобы нами взошли, как те зерна пшеницы;
Это нашей крови возродить их, и в ней
Им, кротким к цветам и потопам, храниться.

25

Закон для них еще и не открыт, но, видимо, суров.
Вот, к солнцу тянутся прекрасные строенья,
И, в их тени, как бледные растенья,
Не выживают фанзы бедняков.

Одно лишь истинно — судьбе до нас нет дела.
Когда мы планами великими полны,
Напомнит госпиталь, что все пред ним равны,
И ничего важнее нет, чем собственное тело.

И только детям здесь раздолье. Даже полицейский
К ним снисходителен. Восходит к временам
Иным их лепет. Ну, а взрослым, нам

Оркестры, разве что, предскажут благодать
В далеком будущем, где и сразиться не с кем.
Мы учимся жалеть и бунтовать.

26

Да нет же, не тому даем мы имена:
Кустарный промысел любви — куда как интересней,
А игры детские, старинные поместья,
Руины древние и, под плющем, стена!

Один стяжатель бескорыстно ищет
Непродаваемый, изысканный продукт,
И только эгоисты, знать, найдут
Святого в каждом непрактичном нищем.

Да мы ль замыслили его — не дерзновений глыбы,
Но этот, глазу незаметный, гран,
Еще не давший нам фундамента для злобы?

Но бедствия пришли и мы молчим, как рыбы,
Дивясь тому, как изначальный план,
В жизнь претворяясь, нам сбирает прибыль.

27

В предгорьях выбора скитаемся, останки
Воспоминаний — наш заплечный груз:
Нагие, теплые века естественной осанки
И на устах невинных счастья вкус,

И древний Юг тот, легкий, словно выдох,
Туда, к нему идти нам предстоит.
В конце концов, подсказывает выход
И самый безнадежный лабиринт.

И мы завидуем земле — она-то навсегда,
Мы ж, подмастерья зла, обречены — на годы,
Коль не были наги, как в этот мир врата,

Чье совершенство мы и обратили в прах.
Необходимость — вот иное имя для Свободы.
Но только люди гор достойны жить в горах.

ИЗ КНИГИ "ИЗБРАННАЯ ПОЭЗИЯ У.Х.ОДЕНА"[186]

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Листья все быстрей кружат…
Няньки все в гробах лежат,
Их цветочкам вышел век, —
А колясок долог бег.

Шепот вдруг со всех сторон
Сдернет с нас восторга сон.
Непоседливым рукам
В забытьи застыть я дам.

Сотни мертвых позади
Топчут все наши пути,
Деревянно машут вслед.
Их любовь — обман и лед.

Злобных троллей с вечных мест
Голод гонит в голый лес.
Соловей уж не поет.
Ангел больше не придет.

Невозможна, холодна,
Впереди — горы глава.
Водопадов белый вид
Путников благословит.

КАК-ТО ВЕЧЕРОМ

Как-то вечером вышел из дому я, —
Толпа меня в центр повлекла,
А улица очень похожа
На море пшеницы была.

У реки полноводной сидели, —
И я слышал: пели они
Под мостом железнодорожным:
"Любовь! нет конца у любви.

Любить буду, пока не сойдутся
Вместе Африка и Китай,
Пока рыбы не запоют хором,
Реки в горы не станут летать.

Любить буду, пока океаны
Не повесят сушиться, отжав,
И семь звезд не застонут, как утки,
Улетая: мол, лета им жаль.

Годы умчатся, как кролики,
Ведь среди своих вечных основ
Я держу Цветок Столетий
И первую в мире любовь."

Но все часы в городе этом
Вдруг стали жужжать и звонить:
"Не давай обмануть себя Времени —
Время нельзя покорить.

Где в Кошмара норах Справедливость
Стыдится своей наготы,
Затаившись в тени, Время кашляет
Всякий раз, лишь целуешься ты.

В мигренях и тревогах
Так жизнь и утечет.
Сегодня или завтра
Время свое возьмет.

В зеленые долины
Сползет ужасный лед.
Сорвет Время нити танца,
Ныряльщика прервет.

Погрузи свои руки в воду,
Опусти их на самое дно —
Смотри же в таз, жалей же
О том, что не пришло.

Стучится ледник в дверцы шкапа.
Пустыни вздох — из-под стола.
И трещина в чайной чашке
Путем в землю мертвых легла.

Оборванцы банкноты мусолят там,
Великан надуть Джека сумел.
Там Пай-Мальчик бьется в истерике,
Джилл сама ложится в постель.

Вглядись же в смятеньи в поверхность,
Не перестав повторять:
Жизнь — это благословенье,
Когда нет сил благословлять.

Встань, обожги лик слезами.
Встань, лоб к стеклу прислони.
Соседа нечестно возлюбишь
Ты сердцем нечестным своим."

Был поздний, поздний вечер…
Влюбленные ушли…
Часы звонить прекратили…
А воды реки все текли.

"Под поникшей жалкой ивой,"