Уистан Оден - Стихи и эссе

• Название: Стихи и эссе
• Автор: Уистан Оден
• Жанр: Публицистика

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (WYSTAN HUGH AUDEN; 1907–1973) — англо-американский поэт, драматург, публицист, критик. С 1939 года жил в США. Лауреат Пулицеровской и других литературных премий. Автор многих поэтических сборников, среди которых «Танец смерти» («The Dance of Death», 1933), «Гляди, незнакомец!» («Look, Stranger!», 1936), «Испания» («Spain», 1937), «Век тревоги» («The Age of Anxiety», 1947), «Щит Ахилла» («The Shield of Achilles», 1955), «Избранные стихи» («Collected Shorter Poems», 1968).

---

ПУСТЬ ЭТИМ, ЛЮБЯЩИМ, БУДУ Я[95]

Что касается звезд, то, встречая мой взгляд,
Шел бы ты к черту, — они говорят,
Но на земле не в порядке ль вещей
Сочувствия ждать от людей и зверей?

Если же здесь никто, никогда
Равною страстью, как эта звезда,
Сгорая, ответить не может, любя.
Пусть этим, любящим, буду я.

Поклонник, каким я являюсь, звезд,
Что видят меня в гробу, во весь рост,
Не скажет, их видя над головой,
Что скучал я ужасно хоть за одной.

Если же им суждено умереть,
Во мрак непроглядный придется смотреть,
Неба пустого величью учась.
Хотя это потребует не один час.

ПЕТИЦИЯ[96]

Не врагу человеков, господин, милостивый, молю с колен
Повели ему непотребные извращения, будь расточителен:
Сниспошли нам власть и свет, и монаршьей руки касанье,
Исцеляющее невыносимый нервный зуд и расставанье
С грудью матери; излечи лжеца тонзилит
И плевы заросшей разрыв, пусть закон запретит
Снова и снова тебя приветствовать горячо
И, постепенно, малодушных стансы исправь, а еще
Тех, кто в психушке, покрой лучами, чтобы взамен,
Замеченные, они изменились, став лучше от перемен.
Огласи каждого целителя, в городе, отделив от толпы,
Или в сельских домах, тех, что в конце тропы;
Сравняй с землей дом мертвых и лучезарно взгляни
На новые стили в архитектуре и сдвиги в сердцах им сродни.

ПЛАЧ НИЩИХ[97]

"О, чтоб двери открыться и — билет с золотым обрезом,
Отобедать с Лордом Елдой и графиней Асматкой и да не остаться тверезым,
Чтоб кувыркаться, чмокаться смачно и ростбиф румянить железом".
       Плакались шесть калек молчащей статуе,
           Нищие калеки.

"Чтобы Гарбо и Клеопатра, со мной непутевой, в океане перьем
На живца ловили, играли, балдели в то время, когда с лучом первым
Петух захлебнется криком, как рты наши ихней спермой".
       Плакались шесть калек молчащей статуе,
           Нищие калеки.

"Чтоб шею вытянув, среди желтых лиц стоять, на зеленом дерне
На арабскую стать полагаясь, каурых, соловых и черных,
Предвидя места их, не то что с биноклями дурни".
       Плакались шесть калек молчащей статуе,
              Нищие калеки.

"Чтоб паперти этой превратиться в палубу и в парус плутовке-холстине
И свиньей за святым с колокольчиком, вслед нежному бризу по сини
К островам прохладным, тенистым, где огромны дыни".
       Плакались шесть калек молчащей статуе,
              Нищие калеки.

"Чтоб эти лавки обернулись к тюльпанам на садовом ложе,
Чтоб мне костылем моим дать каждому купцу по роже,
Когда из цветка его лысая голова торчит, подлого этого и того тоже".
       Плакались шесть калек молчащей статуе,
              Нищие калеки.

"Чтоб дыра в небесах и чтоб Петр появился и Павел,
Чтоб святой удивлял наглеца — гляди-ка, никак, дирижабль,
Чтоб всем попрошайкам одноногим он и второй ноги не оставил".
       Плакались шесть калек молчащей статуе,
              Нищие калеки.

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ[98]

Он совершенства искал; и, понятную для всех,
Он изобрел поэзию; как на ладони
Безрассудство людей было открыто ему, но не
Менее он интересовался делами армии и флота.
Когда он смеялся, почтенных сенаторов разбирал смех
И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ[99]

Он совершенства искал; и, понятную для всех,
Изобрел поэзию; безрассудства людей
Он знал, как свои пять пальцев, но, сильней
Его интересовали дела армии и флота.
Когда он смеялся — почтенных сенаторов разбирал смех,
И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ БЛЮЗ[100]

Часы останови, пусть телефон молчит,
Дворняга пусть над костью не урчит,
Дробь барабанов приглушили чтоб,
Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.

Пусть банты черные повяжут голубям,
Аэроплан кружа пусть накропает нам
Со стоном — Мертв, и, умножая грусть,
Регулировщики в перчатках черных пусть.

Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,
Воскресный отдых, будних дней итог.
Мой полдень, полночь, песня, болтовня.
Я думал — навсегда. Ты опроверг меня.

Не нужно звезд, гаси их по одной,
С луной покончи, солнце- с глаз долой!
И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.
Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.

ПАДЕНИЕ РИМА[101]

Волны пирс таранят лбом,
В поле брошенный обоз
Ливнем смят, шибает в нос
Из окрестных катакомб.

Тога нынче, что твой фрак,
Фиск гоняет, как клопов,
Неплательщиков долгов
В недрах городских клоак.

Проституткам надоел
В храме тайный ритуал,
И поэтов идеал
Оказался не у дел.

Заторможенный Катон
Славит Древних Истин свод —
Но в ответ бунтует Флот:
"Денег, жрачку и закон"!

Цезаря постель тепла,
Пишет он, как раб-писец,
"Ох, когда ж всему конец"!?
Легким росчерком стила.

И окидывает взором
Стая красноногих птиц
С кучи крапчатых яиц
Зараженный гриппом город.

Ну, а где-то далеко
Мчат олени — коий век —
Золотого мха поверх,
Молча, быстро и легко.

ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ[102]

Тайное стало явным, как это случалось всегда,
Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да! —
В сквере за чашкою чая, ложечкой тонкой звеня —
В омуте черти, милый, и дыма нет без огня".

За трупом в резервуаре, за призраком бледным в петле,
За леди, танцующей в зале, за пьяным беднягой в седле,
За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей враз
Всегда скрывается нечто, не то, что высмотрит глаз.

Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,
Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины,
Крокетные матчи летом, кашель, пожатье руки,
Всегда существуют секреты, сокрытые эти грехи.

"И этот секрет открылся, как это случалось всегда,"[103]

И этот секрет открылся, как это случалось всегда,
Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да!"
В сквере над чашкою чая, ложечкой тонкой звеня:
"В омуте черти, милый, и дыма нет без огня."

За трупом в резервуаре, за привиденьем в петле,
За леди, танцующей в зале, за всадником хмурым в седле,
За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей зараз,
Всегда сокрыта история, иная, чем видит глаз.

Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,
Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины.
Крокетные матчи летом, поцелуй и пожатье руки,
Всегда существуют секреты, интимные эти грехи.

КТО ЕСТЬ КТО[104]

Листок бульварный вам все факты принесет:
Как бил его отец, и как он, дом покинув,
Сражался в юности, и то, что, в свой черед,
Великим сделало его, на подвиги подвигнув.
Как он охотился, рыбачил, открывал моря
К вершинам гор карабкался, боясь до тошноты.
Новейшие биографы его твердят не зря:
Любя, он пролил море слез, как, в общем, я и ты.

А та, кто изумляет критиков иных,
По ком он так вздыхал, свой дом не покидала,
В нем хлопоча чуть-чуть, хотя, вполне умело;
Могла еще свистеть и долго в даль глядела,
Копаясь днем в саду, и редко отвечала
На длинные послания его, но не хранила их.

"О, что долину, взгляни, разбудило"[105]

О, что долину, взгляни, разбудило
       Будто то грома раскаты, раскаты?
Это солдаты в красных мундирах, милый,
       Это идут солдаты.

О, что там так ярко всю даль осветило,
       Я вижу ясно, это не просто, не просто?
Отблески солнца на ружьях их, милый,
       И легка их поступь.

О, сколько оружья, двум войскам б хватило,
       Зачем же им столько, сегодня, сегодня?
Да это ученья обычные, милый,
       Или же кара Господня.

О, что намерения их изменило,
       Уже миновали селенье, селенье?
Приказ получили иной они, милый,
       Ты — почему — на колени?

О, может приказано, чтоб поместили
       В больничке; им доктор поможет, поможет.
Но раненых, вроде, не видно там, милый,
       Да и коней стреножат.

О, старому пастору власть не простила
       За то, что с амвона грозит им, грозит им?
Но церковь они миновали милый,
       Не нанеся визита.

О, фермеру с рук до сих пор все сходи
       Кто ж им, лукавым, обижен, обижен?
Нет, мимо фермы бегут они, милый
       Все ближе и ближе.

О, где ж твои клятвы — вдвоем, до могилы,
       Куда ты? Останься со мною, со мною,
Ну что ж, не сбылись обещания, милый,
       Мне время — расстаться с тобою.

О, у ворот уже сломан замок
       Что ж во дворе псы не лают, не лают?
По полу топот тяжелых сапог.
       И их глаза пылают.

БЛЮЗ РИМСКОЙ СТЕНЫ[106]