Уистан Оден - Стихи и эссе

• Название: Стихи и эссе
• Автор: Уистан Оден
• Жанр: Публицистика

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (WYSTAN HUGH AUDEN; 1907–1973) — англо-американский поэт, драматург, публицист, критик. С 1939 года жил в США. Лауреат Пулицеровской и других литературных премий. Автор многих поэтических сборников, среди которых «Танец смерти» («The Dance of Death», 1933), «Гляди, незнакомец!» («Look, Stranger!», 1936), «Испания» («Spain», 1937), «Век тревоги» («The Age of Anxiety», 1947), «Щит Ахилла» («The Shield of Achilles», 1955), «Избранные стихи» («Collected Shorter Poems», 1968).

---

РАЗДЕЛ[145]

Беспристрастный, по крайней мере, он достиг своей цели,
Страны, которую он был послан разделить, не видя доселе,
Где два фанатичных народа стали врагами.
С разными своими диетами и несовместимыми богами.
"Время, — напутствовали его в Лондоне, — не ждет. После всех раздоров
Слишком поздно для взаимного перемирия или разумных переговоров.
Единственное решение теперь лежит в разделе.
Вице-король думает, как вы увидите из его послания,
Тем лучше будет, чем меньше Вас будут видеть в его компании,
Так что не рассчитывайте на него; как Вы хотели,
Мы дадим вам четырех судей, двух индуистов и двух мусульман,
Для консультаций, но заключительное решение принимать Вам."

Взаперти, в уединенном поместье, с охраной из доверенных лиц,
Патрулирующих сад, дабы держать подальше наемных убийц,
Он взялся определять судьбу миллионов, наконец, на деле,
Карты, бывшие в его распоряжении, совсем устарели
И перепись населения определенно врала или почти,
Но не было времени их проверить или инспекцию провести
Спорных областей. Жара пугала, как марево вдалеке,
И вспышка дизентерии держала его постоянно на поводке,
Но в семь недель все было сделано, границы определены,
И континет разделен, худо-бедно, на две страны.

На следующий день он отплыл в Англию, где быстро забыл
Это дело, как и подобает хорошему юристу. "Боюсь, — говорил
Он своем клубе, — возвращаться, чтобы кто-нибудь не подстрелил."

АВГУСТ 1968[146]

Монстр делает все, на что монстр горазд —
Деянья, немыслимые для нас.
Один лишь ему недоступен трофей —
Косноязычен он в речи своей
О стране покоренной, не снесшей обид,
Средь тех, кто отчаялся или убит.
Монстр шествует важно и смотрит в упор,
Пока его рот несет всякий вздор.

ДВОЕ[147]

Что он сделал такого, за что не мил?
Если хочешь знать — он нас оскорбил:
         Ну, да —
Мы сторожим колодцы, мы с оружьем в ладах,
Нам смешно, что мы вызываем страх.
         Мы — счастье; но мы и беда.

Ты — город, а мы — часы у ворот,
Мы — стражи, в скале охраняем вход.
        Двое.
Слева — стоим и справа — стоим
И неотрывно, поверь, следим.
        За тобою.

Право же, лучше не спрашивать нас
Где те, кто смел нарушить приказ.
         О них забудь.
Мы были рифом для тех, воронкой в воде,
Горем, ночным кошмаром, где
         Не розами — путь.

Оседлай журавля и учи слова моряков,
Когда корабли, полные птиц, с островов
         В гавань войдут.
В таверне трави о рыбалке, о ласках чужих жен,
О великих мгновеньях в жизни, которых лишен
         Ты, тут.

Местная так говорит молодежь:
"Мы верим ему, где другого найдешь?" —
          А мы добры,
От немощной похоти твоей устав;
Пусть не по вкусу тебе, но блюди устав,
          Нам все равно — до поры.

Не воображай, что нам невдомек —
То, что сокрыть ты тщательно смог,
           Взгляд выдаст вполне:
Ничего не сказав, ничего не свершив,
Не ошибись, будь уверен, я жив —
            Не танцевать же мне —

Ты ж упадешь на потеху всем им.
Поверх садовой стены мы следим —
           Как там ты.
Небо темно, как позора пятно,
Что-то, как ливень, низвергнется, но
           Это не будут цветы.

Поле, как крышка, вспучится, знать,
Все обнажив, что лучше б скрывать.
           А потом,
Не говори, что глядеть недосуг,
Лес подойдет, становясь вокруг
           Смертельным серпом.

Болт заскрипит и раздастся удар,
И за окном проплывет санитар —
          Ный вэн
И появляются спешно, мой друг,
Женщина в темных очках и горбатый хирург,
          И с ножницами джентельмен.

Ожидай нас каждый миг,
Так что придержи язык
           И — без рук!
Сад мети, сам чистым будь,
Петли смазать не забудь. Помни о нас —
           Двух.

ЭПИТАЛАМА[148]

Ты, кто вернулся вечером на узкое свое ложе,
В мыслях печальных имя одно повторять печально, и ты, тоже,
Кого еще никто не касался, и ты, бледный любовник, который рад
Это дом покинуть утром, в поцелуях от макушки до пят,
Вы, юные мальчики, не старше четырнадцати лет,
Начинающие только понимать, что имеет в виду поэт.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Не школу или завод новый прославить, а по другой причине,
Сегодня мы песнь посвящаем женщине и мужчине.
О, повар, континентальным искусством блесни, наконец,
Празднуя соединение двух любящих сердец.
Слуги, будьте проворны и, незаметны, вы, пажи, тож,
Славя бога, имя которого, изреченное, есть ложь.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Уже он явил нам ласточек, минувших лилий Сциллу,
Скользящими друг за другом под мостами Англии; применив силу,
Совершил кражу со взломом, найдя желанный пестик —
Освободившись от пыльцы назойливой над сверкающим предместьем.
Он ведет нас вверх по мраморным ступеням, и по его велению
Души и тела сочетаются по красоте и вожделению.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Но не только это мы воспеваем, а любовь, ту, что свыше:
Пусть кота мурлыканье сегодня станет воплем на покатой крыше,
Пусть сын вернется вечером к маме, в окно глядящей с испугом,
Пусть викарий подталкивает юного хориста в темный угол.
И саду цвести этим вечером, как расцветает он раз в сто лет,
Пусть прислугу-за-все поймают на лестнице, исполняющую минет.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

И пусть хоть на час заключат перемирье враги,
Пусть дядя племянику великодушно оплатит долги,
Пусть нервной хозяйке обед невкусный простится,
Пусть вора отпустит, поверив вранью, полиция.
Пусть избежит порки обычной мальчик, пойманый с сигаретой,
Пусть сегодня блядь даром даст то, за что платят звонкой монетой.
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

Пусть срединной стране гарантируют к морю выход,
И полуночник в лаборатории, для всеобщих выгод
Откроет, провода распутав, то, чего не смог до сих пор,
И астматичному клерку приснится ночью, что он боксер.
Пусть бессердечных исполнится эта мечта — страсть за страсть.
О, дай же малодушному ну хоть на час, эту власть!
Наполним шампанским бокалы, друзья, трезвыми быть нам сегодня нельзя.

СЛОВА[149]

Все возникает со сказанной фразой.
Все абсолютно — все вещи, весь свет.
Это говорящий сомнителен, а язык не солгал ни разу:
Ибо средь слов слов для слов лжи просто нет.

Ее синтаксис быть очевидным обязан,
Смертный не может нарушить запрет
Времена изменять, ублажая разум.
Взять, например, аркадский злосчастный сюжет.

Так в сплетнях проводить ли нам досуг;
Где факты истинны для нас, когда их смысл высок,
Или стихами очаровывая слух?

Не наша ль речь случайная нам объясняет рок,
Как танцем, древние, сходясь в волшебный круг,
Как рьщарь, на скрещении дорог?

АРХЕОЛОГИЯ[150]

Лопата археолога
Углубляется в жилища,
давно оставленные,

извлекая свидетельство
образа жизни,
вряд ли теперь возможный

и про который ему мало есть что сказать,
поскольку слова подтвердить нечем.
Счастливчик!

Знанием можно воспользоваться,
но отгадывать загадки всегда
занимательней, чем познавать.

Известно наверняка, что Человек,
то ли со страха, то ли любя,
всегда хоронил своих мертвецов.

Что разрушило город —
вулкана изверженье,
разбушевавшаяся река

или человечья орда,
жадная до славы и рабов —
видно с первого взгляда

и мы уверены вполне,
что, как только дворцы были возведены,
их правители,

пусть даже пресыщенные женской лаской
и умиротворенные лестью,
сразу начинали изнывать от скуки.

Но должна ли яма для зерна
Означать голодный год?
А отсутстие монет

за какой-то период предполагает
глобальную катастрофy?
Может быть. Может быть.

Фрески и статуи
дают намек на то,
чему поклонялись наши Отцы,

но кто объяснит,
отчего oни краснели
или пожимали плечами?

Поэты донесли до нас их мифы,
но Те-то от кого их взяли?
Вопрос неразрешимый.

А норманны, услышав грохот грома,
ужель серьезно верили они,
что это Тора молот?

Готов здесь я побиться об заклад,
что люди мифом развлекались,
словно сказкой

и подоплека их наивной веры
в том, чтобы найти предлог
для ритуальных действий.

Tолько в обрядах
можем мы отречься от чудачеств
и обрести утраченную цельность.

Не то чтоб всем подобным ритуалам
должны мы равно доверять,
иные омерзительны и вряд ли

одобрил бы Распятый,
скажем, бойню,
чтоб ублажить Его, затеянную нами.

Эпилог.

Из Археологии, по крайней мере,
одну мораль извлечь нам предстоит.
А именно, что все

Учебники безбожно лгут.
То, что Историей они зовут,
той, что негоже нам гордиться,

была сотворена такой, какая есть,
преступником, живущим в нас извечно.
И лишь Добро — вне времени и тела.

ПАМЯТИ ЗИГМУНДА ФРЕЙДА