Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

Пономарев посмотрел на моряка и тотчас перевел взгляд на Кията.

— Вот и нащупывается узелок с убийством твоих людей, Кият-ага. Если как следует порыться, то и злодеев сыщем... Ну, так продолжайте, Григорий Гаврилыч, что же дальше?

— Становится все понятным, Максим Иваныч, — ответил Басаргин. — Мне теперь, например, до крайности ясно: почему Остолопов уехал на остров раньше нас, и почему маршрут к тому берегу выбрал другой...

— Чего уж тут не понять,— согласился Пономарев. — Сначала бежал, чтобы без свидетелей сбыть муку, а потом, обогатившись, вовсе бросил товарищей. За такие дела на каторгу не грешно...

— На каторгу заслать я его не могу, но к барьеру он уже вызван, — похвастал Басаргин. — Завтра мы будем стреляться...

— Но, но, — возразил Пономарев. — На дуэлях стреляются, когда дело касается офицерской чести. Я бы на вашем месте с клеветником не связывался. Он не достоин этого. Остолопова надо судить, но не подставлять под его пулю свою голову...

Кият, казалось, вовсе не вслушивался в разговор офицеров. Он сидел у окошка, глядел на гладкую равнину Апшерона, загрязненную черными пятнами нефти. Он смотрел и не видел на ней никаких признаков жизни. Ни кустика, ни травинки вокруг. Даже шафрановые поля были голы. Пыль из-под колес кареты всплывала над окном и оседала на стекле. Но Кият не созерцал, а думал... Думал неприязненно о том, что случилось. Он сразу догадался, что Мехти-Кули-хан воспользовался русскими мешками, дабы настроить иомудов против русских. Хорошо, хоть один из казненных живым остался, иначе бы не миновать стычки... Налетели бы джигиты, отомстили за кровь... Понял Кият: речь идет о той муке и тех мешках, что попали в Астрабад... И только неведомо было Кияту, кому Остолопов продал муку. Если б знал, кто купил муку — знал бы и врага своего.

— А не сказал Остолопов, кому сбыл муку? — спросил Кият.

— Нет, не сказал... Кажется, какому-то персу, — отозвался Басаргин.

Кият опять повернулся к окну и уставился на желтую землю.

Вскоре впереди показался большой двор. Словно оазис среди пустыни маячил он на полуострове. Виднелись квадратные стены караван-сарая, большие деревья с оголенными ветвями и возвышение, похожее на мечеть. Кареты остановились возле ворот.

Во дворе караван-сарая было множество келий. В них жили индийцы. Гостей встретил староста — старик, довольно сносно говорящий по-русски. Он ввел приезжих в свою вместительную келью и все увидели возле стены факелом горящий огонь. В другом углу кельи стояла невысокая тумба, покрытая скатеркой, и на ней стояла волосатая, пучеглазая кукла — индийский бог. Кукла была украшена всевозможными тряпочками и прямо перед нею висели два колокольчика и раковина...

Гости стояли с непонятным почтением посреди кельи и оглядывали все вокруг. Пономарев осмелился, подошел к пылающему факелу и увидел обыкновенную железную трубу. Из трубы вырывался газ и тут же сгорал...

— Можешь погасить огонь? — спросил Пономарев. Староста замотал головой и замахал руками. Кият усмехнулся, сказал Пономареву:

— На Челекене такой огонь тоже есть. Из-под земли выходит, горит. Труб, однако, у нас нет. Мы не знаем, как поймать огонь.

Пономарев подивился трезвому мышлению Кията. В то время, как все офицеры смотрели на пылающий факел, как на чудо из чудес, Кият просто объяснил, что это подземный нефтяной газ...

Староста, услышав суждения туркмена, насупился, повел гостей в другие кельи. В одной из них приезжие увидели высохшего до костей, с длинной до пояса, седой бородой, волосатого человека. На нем, кроме тряпицы, прикрывающей срам, ничего не было. Он сидел на полу и произносил какую-то молитву, состоящую из барабанных звуков: «брам-брам-брам!»

— Вот так вызываем огонь, — гордо пояснил староста. И волосатый монах, услышав за спиной голоса, обернулся, начал плеваться и произносить нечленораздельные звуки...

— Это — юродивый.. Пойдемте отсюда, — сказал Кият, и все пошли за ним.

Гораздо больше интереса проявлял Кият-ага на обратном пути, когда кортеж остановился у нефтяных колодцев. На Челекене их тоже было немало. И сделаны они были точно так же, как и в Баку. Но здесь над ними стояли неизвестные Кияту устройства. Как только подошли к первому колодцу, Кият спросил у Пономарева — что это такое.

— Это оголовки, чтобы берега не осыпались, — пояснил майор. — Вот, видишь?

Кият удивился бесхитростному устройству. Вместе с Пономаревым они подняли на веревке жестяную бадью. Черная жижа заклокотала в ней и выплеснулась наземь.

Когда сели в коляску и поехали, Кият стал интересоваться, кто в Баку производит эти устройства, дорого ли они стоят. Майор охотно рассказывал Кияту все, что знал и обещал помочь достать оголовки. Кият заранее поблагодарил своего благодетеля. И еще с большей силой начало его мучить беспокойство: какой скрытый враг посягает на его дружбу с русскими. «Казнь рыбаков, переполох из-за них...», — подумал он и произнес с опаской:

— У русских говорят: «ложка дегтю портит бочку меда». Очень верно говорят... Гибель моих людей тоже портит большое, сделанное вами...

— Видно, ты желаешь, Кият-ага, чтобы история с казнью была забыта? — сказал Пономарев.

— Да, Максим Иваныч, — подтвердил Кият.

— Пожалуй, ты прав, — подумав, согласился майор.— Представляете, господа, станем мы рапортовать Ермолову о своих действиях на восточном берегу — всё у нас хорошо, а этот случай из рук вон...

— Что же вы предлагаете, Максим Иваныч? — заинтересовался Басаргин.

— Составить акт, — тотчас отозвался Пономарев. — Допустим, флотские офицеры считали, что мука на шкоуте принадлежит экспедиции. Часть ее израсходовали во время плавания, а часть подмочили водой и выбросили за борт. Ведь Остолопов сам жаловался на течь...

Все засмеялись столь удачным мыслям майора. Тотчас, однако, Басаргин предостерег:

— Только не учли вы, Максим Иваныч... Ведь Остолопов признался, что продал муку какому-то купцу.

— Это дело поправимое,— спокойно заверил майор. — Протокол допроса можно уничтожить посредством небольшой мзды...

— А если сам Остолопов заупрямится: станет утверждать, что продал муку?

— Тогда будем судить его за дезертирство по законам военного времени.

— Великолепно, господин майор! — воскликнул Басаргин. — До чего же великолепно!

— Вы займитесь актом, Григорий Гаврилыч, — сказал Пономарев. — Только нас с Муравьевым не вписывайте... И говорить об этом господину Муравьеву не следует. Это житейские мелочи... Обойдемся без него...

Свернув с пыльной дороги, шарабан покачнулся и въехал на окраинную улочку. Еще через полчаса офицеры сидели в таможне.

К утру документ об актировании 500 четвертей муки был готов. Моряки вслух зачитали акт и поставили под ним свои подписи. Тут же стали совещаться, какую мзду преподнести Каминскому. Мнения разошлись. Заспорили. Наконец, сошлись на ста червонцах. Оставалось пойти к Осто-лопову, заставить его подписать акт и — чтобы он отблагодарил следователя. В отель отправились Басаргин и Николаев. Войдя в длинный, затемненный зимними сумерками коридор, отыскали дверь комнаты Остолопова и начали стучать. Сначала тихонько, затем все сильнее и сильнее. Остолопов не отзывался.

— Не приведи господь, — перекрестился Басаргин, подумав — не наложил ли на себя лейтенант руки, и с силой навалился на дверь. Николаев помог ему плечом. Слышно было, как дзинькнул крючок и дверь распахнулась. Офицеры увидели сидящего на кровати Остолопова и мечущуюся по комнате в нижней рубашке Люсеньку.

— Что — без церкви обвенчались? — ехидно спросил Николаев.

— Прости, Остолопов, — залепетал Басаргин. — Не знали, что у тебя...

Остолопов тяжело задышал, заиграл желваками скул, схватил табуретку и запустил ее в моряков. Те успели захлопнуть дверь и с хохотом удалились...

Вечером того же дня в комнате с Остолоповым сидел полковник Александровский, говорил, не глядя на лейтенанта:

— Делай выбор, Аполлон Федорович.. Или так или эдак.. Другого выхода нет...

Остолопов повертел в руках акт и расписался. Затем взял со стола пачку кредиток, перевязанную тесемкой, подбросил на руке и сказал:

— Ладно, я наведаюсь к следователю.. Он как раз сейчас у себя...

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

Франциска опознали казаки Табунщикова — по камзолу, белым чулкам и желтым башмакам,— голодные стервятники выклевали глаза и обобрали тело до костей.

Полковник, не слезая с лошади, посмотрел на жалкие человеческие останки, подумал: «А Мадатов считает его живым и надется на что-то...»

Постояв, казаки двинулись дальше по узкому горному ущелыо.

Спустя неделю, Табунщикову удалось из уст пленного кавказца узнать историю гибели Франциска. Отправленные с Ата-ханом для уничтожения Суркая, они благополучно Добрались до самого ханского дворца. Хан принял их, но через некоторое время, проведав, что оба были в руках Мадатова, — приказал — Ата-хану отрубить голову, а Франциска проводить назад. Люди Суркая проводили его до Черного ущелья и сбросили в пропасть.