Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

Постояв, казаки двинулись дальше по узкому горному ущелыо.

Спустя неделю, Табунщикову удалось из уст пленного кавказца узнать историю гибели Франциска. Отправленные с Ата-ханом для уничтожения Суркая, они благополучно Добрались до самого ханского дворца. Хан принял их, но через некоторое время, проведав, что оба были в руках Мадатова, — приказал — Ата-хану отрубить голову, а Франциска проводить назад. Люди Суркая проводили его до Черного ущелья и сбросили в пропасть.

Узнав эту историю, Табунщиков тотчас сообщил Мадатову. Тот, не вдаваясь в подробности, доложил о срыве операции Ермолову.

Командующий хмуро прочитал депешу, сказал про себя «ну что ж» и занялся другими делами.

Штаб-квартира командующего была расположена близ Тарков. Отсюда он, окруженный свитскими офицерами и отрядом казаков, ездил по линии фронта, давал распоряжения. Здесь допрашивал пленных, сюда отовсюду к нему шли депеши, приезжали курьеры из полков и отдаленных эскадронов и рот.

В последний день декабря командующий остановился в пятидесяти верстах от Тарков на станции Параул. Местечко это ничем не отличалось от других горских аулов, но славилось старой мечетью, куда иногда приезжал помолиться сам тарковский шамхал Мехти-хан. Мечеть была огорожена высоким забором, за ней громоздились постройки, украшенные изразцовой керамикой, и огромный купол. Охрана Ермолова расположилась во дворе, в подсобных пристройках. Сам генерал со свитой занял теплые кельи, между которыми пустовала большая молитвенная зала с фонтаном. В келью Ермолову поставили две раскладные кровати, стол и кресла. Затопили мангал. С дороги Ермолов охотно присел к огню, дав рядом место полковнику Верховскому.

— Снег опять ночью будет... Холодом так и тянет, — сказал Ермолов, потирая руки.

— Мерзкая погода, — согласился полковник. — Солдаты давно поговаривают о зимних квартирах.

— Как лезгины спустятся с гор, так и мы зимовать уйдем, — с безразличием отозвался Ермолов. — Сейчас не о квартирах надо думать, а об укреплении войсковых рядов. Зима сгонит с вершин абреков, но ведь они не с поднятыми руками слезут. Саблями махать будут, Евстафий Иваныч! А слезут на днях, а то и раньше. Чувствуешь? — Ермолов, со скрещенными на груди руками, подошел к окну и указал подбородком на хмурый зимний вечер. Там, за окном, наваливались сырые сумерки и северный ветер ошалело раскачивал верхушки тополей.

— Да... — скучно произнес Верховский и прислушался. С улицы ясно донесся звон колокольчика: видимо, приехала почтовая карета.

— Из Дербента, — сказал Ермолов.— По колокольцам знаю...

Действительно, вскоре адъютант сообщил, что прибывшая из Дербента почтовая коляска доставила на имя главнокомандующего пакет. С этими словами он протянул Ермолову засургученное письмо. Командующему ежедневно приходилось читать множество подобных казенных бумаг. И сейчас он, приняв письмо, поморщился и отдал Верховскому.

— Прочитай-ка, Евстафий Иваныч... А ты, братец, с ужином поспеши, — напомнил Ермолов адъютанту.

— От Пономарева, — рассматривая письмо, осведомил Ермолова полковник и спросил: — Это не тот, что на Восточный берег подался?

— Ну-тка, дай сюда...

Ермолов развернул листок и быстро стал читать. Пробежав несколько строк, генерал поднял на полковника глаза, сказал заинтересованно:

— От него, Евстафий Иваныч... Именно от того самого Пономарева.

— Любопытно... Что же он сообщает?

— Вести хорошие, Евстафий... Поди-ка скажи, чтобы придержали карету. Отошлем курьера назад, в Дербент... Надо поздравить Муравьева...

Верховский быстро вышел и так же быстро вернулся. Ермолов без него успел достать лист бумаги из планшетки и поставил на стол чернильницу с гусиным пером. Верховский, спросив разрешения, начал читать рапорт Пономарева, в котором сообщалось, что гвардии капитан Муравьев благополучно возвратился из Хивы с послами от туркмен и Мухаммед-Рахим-хана. Пономарев спрашивал, как поступить ему дальше. Возвращаться в Тифлис или же его превосходительство прикажет везти хивинских послов в Дербент, равно как и делегатов-туркмен с прошением на имя главнокомандующего... Ермолов не дал дочитать письмо до конца, сказал:

— Ладно, Евстафий Иваныч, время не ждет... Ей-богу, давно уже столько радостных вестей не получал. Боялся за Муравьева... А он, как всегда, оказался молодцом. Садись пиши...

Верховский обмакнул перо в чернильницу. Ермолов повторил:

— Пиши... С почтением смотря на труды ваши, на твердость, с какою вы превозмогли и затруднения, и самую опасность, противоставшие исполнению возложенного на. Вас важного поручения, я почитаю себя обязанным представить всеподданнейшего государю-императору об отличном усердии вашем в пользу его службы. Ваше высокоблагородие собственно мне делали честь, оправдав выбор мой исполнением столь трудного поручения...

— Все, Алексей Петрович? — спросил, распрямившись Верховский.

— Да... Все... Припиши еще, что мы ждем Муравьева с послами в Дербенте.

Дописав и запечатав поздравительную, Верховский вышел из кельи, отыскал курьера и велел ему поутру отправляться назад в Дербент. Там передать депешу главнокомандующего капитану пакетбота Еремину, дабы тот срочно ее доставил в Баку. Распорядившись, Верховский вошел в другую келью — к свитским офицерам. Те уже пообедали и лежали на ковре. После долгих разъездов по дагестанским долинам всем хотелось отдохнуть и по-домашнему согреться. Никто даже не думал, что с каждой минутой приближается новый год и. что надо бы его встретить, как подобает: шампанским и песнями. Верховский напомнил господам об этом. Сказал:

— У меня есть небольшой запасец рома. Да и Алексей Петрович не все свои запасы поизвел. Давайте-ка, братцы, как бывало... Только, чур, не ждите особого приглашения... Действуйте сами... И еще, господа, обязан вас известить, что его высокоблагородие гвардии капитан Муравьев вернулся живехоньким, о чем получен рапорт...

— Как!?

— Неужели!?

Воейков и Боборыкин вскочили с ковра. Верховский, кому Муравьев был дорог как друг, как брат, начал с радостью рассказывать о получении пакета и ответном письме, какое направил Муравьеву Алексей Петрович...

— К черту все! — радостно покрикивал Воейков, надевая мундир. — Шампанского!.. Немедленно!.. Сейчас же!.. Я-то думал, этот новый год пройдет у нас незаметно, ан нет... Молодец, Николай...

Боборыкин, собравшись быстрее друга, выскочил на улицу и — во двор, к карете с провиантом. Отыскав возницу-казака, сидевшего с компанией в душно натопленной пристройке, он приказал нести ром и шампанское... Тот бросился к походной кладовой.

С бутылками й холодной закуской офицеры возвратились в мечеть. На полу молитвенной залы, возле замерзшего фонтана, расстелили ковры. Кто-то предложил вытащить из кельи стол. Верховский между тем сообщил Ермолову, что свитские затевают новогоднюю томашу, и спросил, как он смотрит на это.

— А чего спрашивать! — мгновенно согласился командующий. — Одобряю... Только усильте караулы, Евстафий Иваныч... Как бы горцы не налетели на пьяную лавочку.

Настроившись на праздничный лад, генерал вскоре вышел к свитским и предложил выпить за возвращение Муравьева. Офицеры охотно поддержали генерала. Ермолов поднял бокал, оглядел всех и сказал с гордостью:

— Лестно видеть, друзья, в рядах моего воинства, в свите моей, офицеров, подобных Николаю Муравьеву... Не он первый, не он последний, выпьем и за того, кто на очереди, кому предстоит свершить подвиг, достойный подвигу Му-равьева!

Компания засуетилась в радостном возбуждении. Вновь зазвенели бокалы. Воейков тотчас принялся хвалить Николая Муравьева, как наилучшего друга, вокруг которого организуется общество. Компания согласилась с ним. В разговоре стали упоминаться имена членов тайной артели. Заговорили о Якушкине, Бурцове, О Муравьевых-Апостолах, наконец о родном брате Николая Муравьева — Александре, кто значился в руководителях священной артели...

Ермолов слушал господ офицеров сначала с рассеянной улыбкой, затем насупился. Подобные разговоры несколько шокировали его. Он знал, что вот-вот начнут возвеличивать его самого — вольнодумца-генерала, кто участ вовал в заговоре против царя, чье имя произносилось вкупе со Сперанским. Он хорошо был осведомлен, что существуют в России тайные общества вольнодумцев, но делал вид, что ничего не знает. Когда открыто заговаривали о Священной артели, Ермолов смотрел на все разговоры, как на детскую игру с огнем. Но между тем генерал знал, какая сила таится в офицерских кругах.

Сейчас он почувствовал эту силу и насупился. Он думал, что с каждым из этих вот офицеров смог бы поступить, как ему заблагорассудится, но все вместе они составляли весомую силу. Весомость эта давила на сознание генерала, за-ставляя заботиться о самом себе. Крещеные в огне войны с Наполеоном, эти вот русские храбрые офицеры героизмом своим воздали хвалу и славу Ермолову. Они смогли его возвеличить и вознести своим героизмом, но они же могли и убрать его при желании. Воспитанные на учении французских просветителей — Монтескье, Вольтера, Руссо, они жаждали видеть Россию свободной от многовекового самодержавия, сбросившей путы крепостничества, освободившейся от голода и нищеты. Ермолов хорошо понимал, что противостоять этой силе бессмысленно, но сдерживать ее необходимо... Особенно сейчас, когда либерализм и демократия только мешали генералу. Эти же вот свитские офицеры за спиной главнокомандующего обвиняли его в чрезмерной жестокости к горцам и даже всевозможными намеками давали понять, что осуждают его варварские действия. И он в душе соглашался с тем же Верховским, Воейковым, Боборы-киным. Но будь он не генералом, не главнокомандующим, Ермолов сказал бы своим младшим друзьям— какого мнения о нем там, в сенате. Царь Александр неоднократно заводил разговоры о ненужном либерализме Ермолова. Где-то в престольных кругах уже ходили слухи, что Ермолов просто-напросто бесталанный военачальник: другой бы на его месте давно заставил смириться кавказцев, а этот запросил дополнительные полки. Толки и намеки на организаторскую беспомощность особенно шокировали Ермолова. Приходилось огнем и мечом отвоевывать былую славу воина-полководца, нажитую в Отечественной войне 1812 года. Осенью этого года ермоловский корпус разорил десятки аулов. Сотни горцев были уничтожены: убиты в бою, казнены или расстреляны. И чем грознее и бесчеловечнее расправлялся с кавказцами командующий, тем сильнее они давали отпор...