Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— Не знал, смею вас заверить, — ответил Каминский. — А Эссен проведал о новой затее Ермолова и, видимо, решил опередить его. Служба — она обязывает конкурировать, особенно их, генералов. Хива ведь отстоит от Оренбурга не далее чем от Тифлиса. Почему бы Эссену и не послать свою экспедицию?

— А Нессельроде, а государь?! — мгновенно возразил Муравьев. — Разве без их ведома можно такое?

— Ай, что там государь, — пренебрежительно высказался Каминский. — До этого ли ему, малоуважаемому Александру Павловичу. Ныне он перед Европой щеголяет... Когда уж ему думать о своем лапотном отечестве!

— Вы каким образом оказались в Оренбурге и давно ли? — осторожно спросил Муравьев.

Следователь тоже с осторожностью заглянул капитану в глаза, помедлил и сказал сухо: — Давно, господин капитан... По делу Сперанского некоторым образом проходил... Сослан, так сказать...

— Раньше в Петербурге проживали-с?

— Да, разумеется... Не угодно ли, капитан... Даю вам слово — у меня чудесный французский ром...

Муравьев согласно кивнул. Каминский взял его под руку и повел в каюту...

Корвет подошел к Дербенту на следующий день. Места у крепости были мелкие. Якорь бросили в трех верстах от берега, переправились на сушу в баркасах. На пологом, усыпанном ракушкой берегу, гостей встретили командир Куринского полка Швецов, армянин Муратов, выехавший сюда раньше для подготовки жилья, и множество горожан, сбежавшихся взглянуть на азиатских послов.

Азиаты, в свою очередь, оглядывали громоздкие дербентские стены, башни и от удивления цокали языками. Вряд-ли им где-то еще приходилось видеть подобную крепостную мощь. Поражали гостей и городские постройки, сплошь из крупного горного камня: мрачные, с синими куполами, мечети, громадная грегорианская церковь и, как венец всему этому, величественный ханский дворец...

В Куринском полку Муравьева встретили Воейков и Боборыкин. Николай Николаевич решил, что и главнокомандующий тут...

— Простите, господа, — заторопился он, вырвавшись из объятий друзай, — мне надо представиться Алексею Петровичу!

— Нет его в Дербенте, — хмуро сообщил Воейков. Боборыкин тотчас рассказал о случившемся на станции Параул. Воейков добавил:

— Жестокосердие генерала необыкновенно. Командующий применяет в войне такие способы, какие прочим полководцам и не снились...

— Знал бы ты, Николай Николаевич, об отравлении Шекинского хана — такая мерзость! — отчаянно высказал Боборыкин.

— Как! Хан отравлен? — не поверил Муравьев.

— В том-то и дело. Но и это не все! Воейков пояснил:

— Командующий изобрел сам или перенял у кого-то пресловутую «круговую поруку». Когда пришли в Дагестан, за одного убитого русского брал десять чеченских жизней. Теперь за одного целое село приказывает уничтожать. Горцы, дабы всем не погибнуть, сами расправляются с тем, кто поднимает руку на русского... В этом и есть — круговая порука. Где же человечность, гуманность 'та, какую мы видели от Алексея Петровича в своем кругу...

Муравьев слушал и не верил.

Главнокомандующий возвратился в Дербент в середине января. Злой и осунувшийся от бессонницы и бесконечных странств'ований, он, однако, обошелся с Муравьевым по-дружески. При встрече обнял, сообщил тут же, что направил в Петербург депешу об успешной поездке в Хиву, и пожелал видеть закаспийских гостей.

Вскоре полковая канцелярия заполнилась свитскими офицерами и командным составом. Ермолов с Муравьевым, Верховским и Швецовым сели за стол. Кията, сына его Якши-Мамеда, хивинцев Еш-Назара и Якуб-бека усадили напротив, в зеленых креслах. Ермолов спросил, есть ли у послов письма их государей к главнокомандующему Кавказа. Еш-Назар тотчас, как только Муравьев ему перевел суть сказанного, вынул из-под халата пергаментный свиток и, поклонившись, передал главнокомандующему. Ермолов сорвал печать, развернул свиток и, поморщившись, передал писанину Муравьеву:

— Ну-ка, капитан, переведи, тут по-татарски писано... Николай Николаевич с некоторыми запинками, но довольно членораздельно прочитал:

— Отец победы Абдул-Гази-Мухаммед-Рахим-хан приветствует высокостепенного и высокопочтенного главнокомандующего Ермолова, который да будет монаршей нашей милостью отличен и да ведает:

Усердное письмо об обращении по дружбе и знакомству, присланное с Н. Н. Муравьевым, предстоящие при дворе нашем чиновники получили, и содержание оного стало известно...

— Ты что же, выходит не сам отдал моё письмо хану? — спросил Ермолов.

Муравьев смутился и нахмурился. Сказал изысканно-вежливо:

— Ваше превосходительство, будьте любезны дослушать послание до конца. О моих походах, если пожелаете, я расскажу...

— Читай... — Ермолов сверкнул серыми пронзительными глазами.

Муравьев продолжал чтение:

— Что касается до писания твоего, чтобы основание дружбы было возобновлено и утверждено через продолжение между нами сношений и старанием обеих сторон, купцы имели бы открытые пути и спокойно пользовались бы торговлей, то по сему делу будь известен, что ныне караваны и купцы безопасно и спокойно ездят в сторону крепости Янгийской и астраханского владения. А как иомудские и гокленские народы некоторые служат нам, а другие каджару, то, когда по воле божьей поступят и они под власть нашу, тогда может исполниться то, что угодно будет богу...

Написано в столичном городе Хиве и отправлено сие почтительное письмо в лето хиджры 1235 (1819) месяца декабря. Впрочем, какие есть словесные поручения, оные перескажут доверенные наши Хак-Назар-юзбаши и Якуб-бек...

Муравьев скатал послание хивинского хана в трубочку и передал Ермолову. Тот положил свиток на стол. Некоторое время разглядывал хивинских послов, затем сказал:

— Ну, а каково же письмо туркменского государя... или хана?

Кият поднялся с кресла. Высокий, сутулый, с пышной седой бородой, он посмотрел в глаза Ермолову, ответил гордо:

— У нас нет государя и хана, ваше превосходительство. Туркмены — народ вольный. Каждый живет сам по себе, а подчиняется только старшинам. Я — старшина однога колена племени иомуд, что живет в Гасан-Кули, на острове Челекен, да еще на Дардже есть немного людей. Я от своего народа — племени иомуд, доверившего мне вручить послание, вручаю, вот.

С этими словами Кият подошел к генералу и подал ему свиток, также скрепленный печатями.

Ермолов удивился, как хорошо туркменский старшина говорит по-русски. И сразу почувствовал к нему уважение. Подкупало в Кияте не только его знание русского языка, но и умение держать себя непринужденно, с аристократической осанкой.

Ермолов распечатал свиток и увидел две бумаги: на туркменском и русском языках. Прочитал бегло, свернул и сказал:

— С вами, Кият-бек, у меня будет отдельный разговор.— И, помолчав, опять обратился к хивинцам:— Так что же вы имеете ко мне словесно? Переведите им мои вопросы, Николай Николаевич.

После перевода слов командующего послы ответили, сначала один, затем другой, примерно одно и то же: Мухаммед-Рахим-хан просил показать его людям Кавказ и воинство кавказское, а также все интересное. Ермолов благосклонно согласился, понимая что хивинцы намерены прощупать мощь русских.

«Ну, что ж, — решил генерал, — если я им покажу силу России, то, пожалуй, хан хивинский впредь станет со мной говорить более мягким языком...»

— Я скоро поеду в Тифлис и возьму вас с собой, -зал Ермолов. И Муравьев опять перевел суть сказанного гостям. Затем генерал предложил им отдохнуть. Он освободил и полковых офицеров. Попросил остаться только Муравьева и Верховского. А Кияту, когда тот встал с крес-ла, сказал:

— Ты не спеши, Кият-бек... Поговорим с тобой. А сын пусть идет, гуляет. — Ермолов дождался, пока закрылась за офицерами дверь, и сразу перешел к делу.

— Люди твои, Кият-бек, судя по письму, хотят стать подданными моего государя. Что их заставляет идти на это? Лишения от персиян, голод... или другие какие причины?

— Все так, как сказано в послании нашем, ваше превосходительство, — сказал, вставая, Кият. Ермолов сделал знак рукой, чтобы сидел. Кият вновь опустился в кресло, продолжал: — Персияне — наши главные враги, от них житья нет...

Ермолов, глядя на Кията, соображал: «Объединить иомудов и поставить над ними главным Кията! С помощью организованной силы мы могли бы безбоязненно водить караваны через пески, в глубь Средней Азии, не опасались бы нападений кочевников. А в случае раздора с Персией, эта же организованная сила может выступить на русской стороне и наделать немалый переполох в стане врага, со стороны Астрабада...»

— Не только персы, но и Хива нас тревожит, — продолжал Кият. — В день прибытия из Хивы Муравьева караванщики распустили слух, будто Мухаммед-Рахим-хан собирает войско на персиян: прогнать их хочет из Кумыш-Те-пе, а нас подчинить себе...