Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

В последние дни только и было разговоров — отвести войска на зимние квартиры. Говорили об этом в походных палатках казаки и младшие офицеры. Напоминали об этом главнокомандующему его свитские. Ермолов отмахивался или, того хуже, обрывал подобные речи запретом говорить об этом. Вот и теперь, когда опять затеялась «говорильня», Ермолов не подавая вида, что он рассержен, вышел из мечети.

Темная беспросветная ночь лежала над Дагестаном. Сильный северный ветер жестко шумел в деревьях. Холод залетал под расстегнутый мундир и генерал застегнулся на все пуговицы. Ермолов пятерней потер щеки и с неприязнью подумал, что сейчас наступит новый год, а ведь он даже не побрился. Сквозь окно слышались хмельные голоса расходившихся офицеров. Говорили о нем, о Ермолове: ясно доносился голос Воейкова, что жестокосердие не что иное, как разновидность беспомощности. Боборыкин согла шался со своим другом. Верховский и другие одергивали «петухов», напоминали, что, право бы, не стоило говорить столь дерзкие речи в присутствии самого Алексея Петровича. У каждого, де, есть свои слабости. Неизвестно, как бы повел другой, будь на месте Ермолова.

Генерал саркастически усмехнулся, выругался:

— Барышни кисейные... — И направился в мечеть.

При его появлении офицеры притихли и тотчас заговорили о другом, но Ермолов уже настроился на сердитый лад. Он с трудом дождался двенадцати ночи, поднял со всеми вместе бокал за наступивший новый, 1820 год, и ушел в келью. Там лег, не раздеваясь, на кровать и укрылся буркой.

Верховский вошел к Ермолову под утро. Тихонько стал раздеваться. Генерал с усмешкой спросил:

— Ты-то, Евстафий Иваныч, надеюсь, не судишь меня за излишнюю жестокость?

— Да ну что вы, Алексей Петрович, — пьяно проговорил Верховский. — Бить, бить, бить всех надо... Тотчас он свалился на кровать и разразился тяжелым пьяным храпом.

Утром генерал чуть свет был на ногах. На дворе похолодало. В горах шел снег. Ветер заносил и сюда мелкие колючие снежинки. Ермолов приказал готовить повозку и вызвал Воейкова. Тот, неумытый, с опухшими глазами, предстал перед главнокомандующим.

— Ты что, шельма! — взревел генерал.— Смеяться надо мной вздумал! Ну-ка ступай застегнись и приведи себя в порядок. Ровно через три минуты чтобы был здесь.

Воейков понял, что главнокомандующий не шутит. Он опрометью выскочил из кельи и тотчас вернулся подтянутый, готовый ко всему, что ему прикажут.

Ермолов стоял к окну лицом и не повернул головы.

— Поедете вместе с Боборыкиным в Дербент, — сухо сказал генерал. — Впереди предстоит большая возня с лезгинами... Не по вашим нервам.

— Алексей Петрович!.. — голос у Воейкова дрогнул.

— Пошел прочь! — еще раз рявкнул генерал, и Воейков поспешно удалился.

Вскоре со станции двинулась крытая повозка. Ветер взвихривал над ней сыплющийся сухой снег. Лошади бежали резво — холод подгонял их. Коляску сопровождал отряд казаков. В ней сидели Воейков, Боборыкин и офицер-фельдъегерь...

Ермолов со свитскими и охраной покинули станцию в полдень, когда все хорошо отдохнули и были готовы к длинному утомительному пути.

ПОСЛЫ

Муравьеву вручили письмо командующего в начале ян-варя. Тотчас он вместе с послами сел на корвет. О Пономареве в письме не было сказано ни слова, и майор решил — самое лучшее ехать в Гянджу. На пристани он простился с Муравьевым и ушел собираться в дорогу.

На корвете «Казань» отправлялись в обратный путь оренбургские чиновники. Поднявшись на палубу, они тотчас вошли в каюту и, не дожидаясь отплытия, раскупорили «бутылочку». Каминский выбрался на палубу, когда корвет шел уже вдоль берегов Апшерона. Серый, невзрачный Баку на склонах гор, окутанный зимней дымкой, был едва различим. «И слава богу, — с облегчением подумал Каминский, — побыстрей бы уплыть из собачьей дыры!» Четырехмесячное пребывание в этом городе оставило в его душе полнейшее разочарование солнечным югом. Нигде, даже в Оренбурге, не наблюдалось таких беспорядков, как здесь. Ложь, обман, взяточничество, унижение мусульман. И моряки — кадровые офицеры — не были похожи на тех русских моряков, открывающих необитаемые земли. Здесь служили моряки-торговцы, моряки-барышники, забывшие о чести и долге...

Следователь думал о лейтенанте Остолопове — честном русском моряке, волей судьбы попавшем в это гнилое болото, и жалел его, как родного сына. В глазах Каминского все еще стояла гнусная картина дачи взятки. Остолопов ввалился в номер, подал акт о списании краденой муки, а вместе с ним пачку кредиток. Сначала следователь не понял — что это. Но когда ознакомился с документом и увидел деньги, гневно встал из-за стола, задрожал в исступле-нии и начал бить лейтенанта по щекам кредитками. «Как смеешь ты, лейтенант, офицер государства российского?!» Остолопоз стоял, зажмурив глаза, и не двигался с места. Он стоял, не меняя позы до тех пор, пока Каминский не . успокоился. Опомнившись, следователь сказал «извините, сударь», достал из шкафа ром и налил в рюмки — себе и моряку. «Деньги — прочь, — сказал он сухо. — Отдай тому, у кого взял и не пачкай рук... Акт оставь...»

Каминский подписал акт и на другой день занес в номер к Остолопову. Выходя, признался: «Только ради тебя, лейтенант... Прост ты и доверчив... А простота — хуже воровства... Ну, да ладно, что было — то быльем поросло. Пиши рапорт, помогу тебе выбраться из этой ямы. А таможенному не прощу. Столько у него больших и малых грехов, что нельзя ему доверять пограничную службу... Предаст, каналья... За два серебренника предаст...»

Прервали его раздумья подчиненные, тоже вышедшие из каюты подышать свежим ветерком. Остановились рядом, у борта. Они смотрели на зеленые с белыми гребешками волны и судачили — каким бывает девятый вал. Каминский, почуяв, что сейчас и его вовлекут в никчемный разговор, отошел прочь и остановился возле капитана Муравьева. Он много слышал о нем, знал о его поездке, но знаком не был. Подойдя, следователь представился, назвал свой чин, фамилию и коротко объяснил, зачем он приезжал в Баку. Муравьев козырнул — тоже назвал фамилию. Следователь спросил:

— Нашего посла, случаем не встретили там, в Хиве? Николай Николаевич с любопытством взглянул на Каминского. Тот поспешно добавил:

— Да, да, капитан... Как раз накануне моего отъезда из Оренбурга был слух, будто его превосходительство Эссен то ли собирался послать человека в Хиву, то ли уже отправил...

— Если это и на самом деле так, — ответил Муравь ев, — то становится понятным истинная причина столь недоверчивого обращения хана со мной. Представьте, в Хиву прибывают сразу два посла. Тут любого хана можно сбить с панталыку: что за нужда заставила русских слать послов одного за другим?

— Не угодно ли, капитан, по рюмочке? — предложил Каминский. — У меня в каюте отменный француз-ский ром...

— Спасибо, я не пью, — отказался Муравьев и продолжал начатый разговор.— Любопытно, знал ли Алексей Петрович об этом, отправляя меня в Хиву?

— Не знал, смею вас заверить, — ответил Каминский. — А Эссен проведал о новой затее Ермолова и, видимо, решил опередить его. Служба — она обязывает конкурировать, особенно их, генералов. Хива ведь отстоит от Оренбурга не далее чем от Тифлиса. Почему бы Эссену и не послать свою экспедицию?

— А Нессельроде, а государь?! — мгновенно возразил Муравьев. — Разве без их ведома можно такое?

— Ай, что там государь, — пренебрежительно высказался Каминский. — До этого ли ему, малоуважаемому Александру Павловичу. Ныне он перед Европой щеголяет... Когда уж ему думать о своем лапотном отечестве!

— Вы каким образом оказались в Оренбурге и давно ли? — осторожно спросил Муравьев.

Следователь тоже с осторожностью заглянул капитану в глаза, помедлил и сказал сухо: — Давно, господин капитан... По делу Сперанского некоторым образом проходил... Сослан, так сказать...

— Раньше в Петербурге проживали-с?

— Да, разумеется... Не угодно ли, капитан... Даю вам слово — у меня чудесный французский ром...

Муравьев согласно кивнул. Каминский взял его под руку и повел в каюту...

Корвет подошел к Дербенту на следующий день. Места у крепости были мелкие. Якорь бросили в трех верстах от берега, переправились на сушу в баркасах. На пологом, усыпанном ракушкой берегу, гостей встретили командир Куринского полка Швецов, армянин Муратов, выехавший сюда раньше для подготовки жилья, и множество горожан, сбежавшихся взглянуть на азиатских послов.

Азиаты, в свою очередь, оглядывали громоздкие дербентские стены, башни и от удивления цокали языками. Вряд-ли им где-то еще приходилось видеть подобную крепостную мощь. Поражали гостей и городские постройки, сплошь из крупного горного камня: мрачные, с синими куполами, мечети, громадная грегорианская церковь и, как венец всему этому, величественный ханский дворец...