Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Что нам до родины! Туда стремится корабль наш, где страна детей наших! Там, вдали, более неистово, чем море, бушует наша великая тоска!{583} —

29

«Почему ты так твёрд! — сказал однажды древесный уголь алмазу. — Разве мы не близкие родственники?»{584} —

Почему вы так мягки? О братья мои, так спрашиваю я вас: разве вы — не мои братья?

Почему же вы так мягки, так уступчивы, податливы? Почему так много отрицания, отречения в вашем сердце? Так мало рокового в вашем взоре?

А если вы не хотите быть роковыми и непреклонными, — как можете вы вместе со мною — побеждать?

А если ваша твёрдость не хочет сверкать, и резать, и рассекать, — как можете вы когда-нибудь вместе со мною — созидать?

Ибо созидающие тверды. И блаженством должно казаться вам запечатлеть вашу руку на тысячелетиях, как на воске,{585} —

— блаженством писать на воле тысячелетий, как на меди, — твёрже, чем медь, благороднее, чем медь. Совершенно твёрдым бывает только самое благородное.

Эту новую скрижаль, о братья мои, ставлю я над вами: станьте тверды! —

30

О ты, воля моя! Ты, избеганье всех бед, ты, неизбежность моя! Сохрани меня от всех маленьких побед!{586}

Ты удел души моей, который называю я судьбою! Ты, что во мне! Надо мною! Сохрани и сбереги меня для одной великой судьбы!

И твоё последнее величие, воля моя, сохрани его до конца, — чтобы была ты неумолима в своей победе! Ах, кто не был побеждён своею победой!

Ах, чей глаз не темнел в этих опьяняющих сумерках! Ах, чья нога не спотыкалась и не разучалась в победе — стоять! —

Да буду я готов и зрел в великий полдень, — готов и зрел, как раскалённая медь, как чреватая молниями туча, как вымя, вздутое от молока:

— готов для себя самого и самой сокровенной воли своей: как лук, вожделеющий стрелы своей, как стрела, вожделеющая звезды своей;

— как звезда, готовая и зрелая в полдне своём, пылающая, пронзённая, блаженная перед уничтожающими стрелами солнца;

— как само солнце и неумолимая воля его, готовая к уничтожению в победе!

О воля, избеганье всех бед, ты, моя неизбежность! Сохрани меня для одной великой победы! —

Так говорил Заратустра.

Выздоравливающий{587}

1

Однажды утром, вскоре после возвращения в пещеру, вскочил Заратустра с ложа своего, как сумасшедший, стал кричать ужасным голосом, махая руками, как будто кто-то лежал на ложе и не хотел вставать; и так гремел голос Заратустры, что звери его, испуганные, прибежали к нему, а из всех нор и щелей, соседних с пещерой Заратустры, все животные разбежались, улетая, порхая, уползая и прыгая, какие кому даны были ноги и крылья. Заратустра же так говорил:

— Вставай, бездонная мысль, из глубины моей! Я петух твой и утренние сумерки твои, заспавшийся червь: вставай! вставай! Мой голос разбудит тебя, как пенье петуха!

Расторгни узы слуха твоего: слушай! Ибо я хочу слышать тебя! Вставай! Вставай! Здесь достаточно грома, чтобы заставить и могилы прислушиваться!

Сотри сон и всякую близорукость, всякое ослепление с глаз своих! Слушай меня и глазами своими: голос мой — лекарство даже для слепорождённых.

И когда ты проснёшься, ты навеки останешься бодрствующей. Не таков мой обычай, чтобы, разбудив прабабушек ото сна, велеть им — продолжать спать!{588}

Ты шевелишься, потягиваешься, хрипишь?{589} Вставай! Вставай! Не хрипеть — говорить должна ты! Безбожник Заратустра зовёт тебя!

Я, Заратустра, заступник жизни, заступник страдания, заступник круга, — тебя зову я, самую глубокую из моих мыслей!

Благо мне! Ты идёшь — я слышу тебя! Моя бездна говорит, свою последнюю глубину извлёк я на свет!

Благо мне! Иди! Дай руку — — ха! пусти! Ха-ха! — — Отвращение, отвращение, отвращение — — — горе мне!

2

Но едва Заратустра сказал эти слова, как упал замертво и долго оставался как мёртвый. Придя же в себя, он был бледен, дрожал, продолжал лежать и долго не хотел ни есть, ни пить. Такое состояние длилось у него семь дней; звери не покидали его ни днём, ни ночью, и только орёл улетал, чтобы принести пищи. И всё, что он находил и что случалось ему отнять силой, складывал он на ложе Заратустры, — так что Заратустра лежал, наконец, среди жёлтых и красных ягод, винограда, розовых яблок, благовонных трав и кедровых шишек. У ног же его были простёрты два ягнёнка, которых орёл с трудом отбил у пастухов.

Наконец, после семи дней, поднялся Заратустра на своём ложе, взял в руку розовое яблоко, понюхал его и нашёл запах его приятным. Тогда подумали звери его, что настало время заговорить с ним.

«О Заратустра, — сказали они, — вот уже семь дней, как лежишь ты с закрытыми глазами; не хочешь ли ты, наконец, снова стать на ноги?

Выйди из своей пещеры: мир ожидает тебя, как сад. Ветер играет густым благоуханием, оно просится к тебе, — и все ручьи хотели бы бежать вслед за тобой.

Все вещи тосковали по тебе, пока ты семь дней оставался один, — выйди из своей пещеры! Все вещи хотят быть твоими врачами!

Не новое ли познание снизошло к тебе, горькое, тяжёлое? Подобно закисшему тесту, лежал ты, душа твоя поднялась и раздулась за свои пределы». —

— О звери мои, — отвечал Заратустра, — продолжайте болтать и позвольте мне слушать вас! Меня услаждает ваша болтовня: где болтают, там мир уже простирается предо мною, как сад.

Как приятно, что здесь есть слова и звуки; не есть ли слова и звуки радуга и призрачные мосты, перекинутые через навеки разъединённое?

У каждой души особый мир; для каждой души всякая другая душа — иной мир.

Между самым сходным внешность бывает всего обманчивее: ибо через самую малую пропасть труднее всего перекинуть мост.

Для меня — как могло бы существовать некое «вне меня»? Никакого «вне» не существует! Но это забываем мы при всяком звуке; как отрадно, что мы забываем!

Не затем ли имена и звуки подарены вещам, чтобы человек наслаждался вещами? Говорить — прекрасное безумие: говоря, танцует человек над всеми вещами.

Как приятна всякая речь и ложь звуков! Звуками танцует наша любовь на пёстрых радугах. —

«О Заратустра, — сказали на это звери, — для тех, кто думает, как мы, все вещи танцуют сами: всё приходит, и подаёт друг другу руку, и смеётся, и убегает — и опять возвращается.

Всё идёт, всё возвращается, вечно вращается колесо бытия. Всё умирает, всё вновь расцветает, вечно бежит год бытия.

Всё погибает, всё вновь складывается, вечно строится тот же дом бытия. Всё разлучается, всё снова друг друга приветствует, вечно остаётся верным себе кольцо бытия.

В каждый миг начинается бытие; вокруг каждого Здесь шаром катится Там. Центр повсюду. Кривая — путь вечности». —

— О вы, проказники и шарманки! — отвечал Заратустра и снова улыбнулся. — Хорошо знаете вы, что должно было исполниться в семь дней —

— и как то чудовище заползло мне в глотку и душило меня! Но я откусил ему голову и отплюнул её прочь от себя.{590}

А вы — уже сделали из этого уличную песенку? Я же лежу здесь, ещё усталый от этого откусывания и отплёвывания, ещё больной от собственного избавления.

И вы смотрели на всё это? О звери мои, разве и вы жестоки? Неужели вы хотели смотреть на моё великое страдание, как делают люди? Ибо человек — самый жестокий зверь.

Во время трагедий, боя быков и распятий он до сих пор лучше всего чувствовал себя на земле; и когда он нашёл себе ад, — ад стал его небом на земле.

Когда большой человек кричит — мигом подбегает к нему маленький, и язык висит у него изо рта от сладострастия. Но он называет это своим «состраданием».

Маленький человек, особенно поэт, — с каким жаром обвиняет он жизнь на словах! Слушайте его, но не прослушайте наслаждения во всех его жалобах!

Это обвинители жизни, их побеждает жизнь в одно мгновение. «Ты любишь меня? — говорит дерзновенная. — Подожди же немного, у меня нет ещё для тебя времени».

Человек для себя самого самый жестокий зверь; и во всём, что зовётся «грешник», «несущий крест» и «кающийся», не прослушайте наслаждения, примешанного к этим жалобам и обвинениям!

А я сам — не хочу ли я быть обвинителем человека? Ах, звери мои, только одному научился я до сих пор, что человеку нужно его самое злое для его лучшего, —

— что всё самое злое есть его наилучшая сила и самый твёрдый камень для высшего созидателя и что человек должен становиться лучше и злее:{591}

Не за то был я пригвождён к древу мучений, что знаю: человек зол, — но за то, что я кричал, как никто ещё не кричал:

«Ах, его самое злое так ничтожно! Ах, его самое лучшее так ничтожно!»