Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Бюркли сделал свое дело. Чтобы уничтожить то зло, кото­рое наносится швейцарской истории «вымышленными героя­ми», он вскрывает истинное происхождение битв под Моргар­теном и Земпахом. Буржуазная история признает его выводы и, принимая их, выражает свою благодарность тем, что немедлен­но выдумывает нового, «воображаемого героя», чтобы умень­шить заслуги швейцарского народа. При этом Даниэль не забы­вает, что он живет в эпоху пара и электричества. Для создания

легенды о Винкельриде потребовалось несколько столетий; ле­генда о Штауффахере, была сфабрикована в несколько часов из сочинений Бюркли — Дельбрюка.

«Скука», «широковещательность», «бедность мысли», «бес­смыслица», «жалкое порождение научно бесплодного узкого партийного духа» — не будь это сказано Даниэлем, кто из нас мог бы придумать что-нибудь подобное? Но Даниэль говорит это по адресу историческо-материалистической литературы в своей резкой рецензии на книгу Кунова. И в этом юмор.

Объяснение легенды о Винкельриде Даниэль снова заимству­ет у Дельбрюка, последний же берет ее у Бюркли. Но Дельбрюк указывает, что это объяснение является «поистине драгоцен­ным плодом независимого пытливого ума Бюркли», Даниэль же об этом умалчивает. Ни в тексте, ни в списке источников не упоминается имени Бюркли.

Это преступление по отношению к нашему товарищу не на­ходит в себе извинения, но в остальном следует признать, что Даниэль, несмотря на свои идеологические ошибки, довольно хорошо изложил в своих семи книжечках новейшие исследова­ния в области истории военного искусства.

Прощание солдата в 1600 г. Картина работы Теодора де Бри

ВНЕШНЯЯ И ВОЕННАЯ ПОЛИТИКА ФРИДРИХА II

Фридрих Великий. Гравюра работы И. Ф. Баузе, 1764 г.

1. ДИПЛОМАТИЯ И СТРАТЕГИЯ ФРИДРИХА

Внешняя политика прусского военного государства обус­ловливалась его жизненными условиями. Оно не могло долго держаться, пока опиралось, не считая нескольких мелких рей­нских провинций, на разобщенные друг от друга области — Бранденбург и Восточную Пруссию, из которых последняя к тому же находилась в феодальной зависимости от Польши. Освободиться от этой зависимости, обеспечить независимое положение между Польшей и Швецией, приобрести господ­ство на Балтийском море, т. е. присвоить себе яблоко раздора между обеими державами, создать экономически и политичес­ки округленное государство путем приобретения других восточно-эльбских колоний, именно Померании и Силезии, с об­ладанием которых под владычество Пруссии подпала бы вся область р. Одера, — вот какова была прежде всего внешняя политика прусского военного государства, вытекавшая из сущ­ности этого государства и осуществившаяся в известной сте­пени стихийно. Большая или меньшая «гениальность» отдель­ных государей играла при этом роль лишь постольку, посколь­ку они умели более или менее понять неизбежный ход вещей; тем самым — по латинской поговорке — она делала возмож­ным для них добровольно следовать велениям судьбы вместо того, чтобы тащиться за нею против воли.

Мы видели, что еще курфюрст Фридрих-Вильгельм наметил план присоединения Силезии, которое должно было совпасть со смертью последнего Габсбурга. Лично он приобрел только суверенитет над герцогством Прусским, что послужило для его преемника, Фридриха I, основанием для королевского титула. С этой целью во время польско-шведских войн за господство на Балтийском море курфюрст становился то на одну, то на дру­гую сторону с такой небрезгливостью в выборе средств, кото­рая внушала некоторый ужас даже бранденбургским придвор­ным историкам. Впоследствии курфюрсту удалось удержать за собой большую, но бедную гаванями часть Померании; другая же часть Померании с городом Штеттином оставалась в руках шведов. Дважды надеялся курфюрст захватить и эту часть Померании; дважды, — при заключении Вестфальского мира и мира С.-Жерменского, — он должен был, к своей величайшей доса­де, от этого отказаться. Уже в 1646 г. он заявил, что не может отказаться и не откажется от Одера, так как это означало бы собой крушение его династии, и он шаг за шагом боролся за устья Одера. Но и противники его не хуже его знали, в чем нуждалось бранденбургско-прусское государство. Как ни бес­спорны были наследственные притязания курфюрста на всю Померанию, Франция, Австрия и Швеция противодействовали им в равной мере. Вместо того чтобы предоставить курфюрсту господствующее положение на Балтийском море, они предпоч­ли заткнуть ему рот епископствами Каммин, Гальберштадт, Минден и правом на архиепископство Магдебургское, т. е. та­ким владением, которое по величине и по культурности далеко превосходило вышеупомянутую часть Померании[23]. Все-таки курфюрст подписал Вестфальский договор с тяжким вздохом, сказав, что он желал бы лучше не уметь писать. Только внуку его, королю Фридриху-Вильгельму I, удалось благодаря кру­шению шведского короля Карла XII приобрести Штеттин и ус­тье Одера, а также часть верхней Померании.

Мужское потомство Габсбургской династии прекратилось в 1740 г., через несколько месяцев после того, как Фридрих II при­нял бразды правления. Не гениальная идея и не желание произве­сти революционный переворот, а просто неуклонная политика прусского военного государства побудила короля проникнуть в Силезию, прежде даже чем Мария-Терезия успела отклонить его предложение мирно сговориться о бранденбургских притязани­ях на отдельные части этой провинции. Об этих притязаниях Фридрих, конечно, говорит с иронией, так как единственно, чего он хотел, это — воспользоваться исключительным положением для того, чтобы округлить прусское государство настолько, что­бы дать своему войску возможность держаться на уровне расту­щего могущества великих держав. Он очень хорошо знал, что его наследственные притязания не встретят сочувствия в Вене, и предъявил их только из тактических соображений — частью для того, чтобы придать своей завоевательной политике «законный» оттенок, частью, учитывая опасения маршала Шверина и мини­стра Подевиля; поэтому не приходится говорить о том, что он занял Силезию, еще не дождавшись категорического отказа от

Вены. Но само собою разумеется, что эти «мирные» переговоры скорее служат веским доказательством против «революционно­го восстания». Если бы Мария-Терезия пошла навстречу предло­жениям Фридриха (помощь деньгами и оружием против всех ее врагов и голос Бранденбурга за выбор ее супруга в римские импе­раторы) и если бы она согласилась на предложение Фридриха II и ради этого отказалась хотя бы только от южной Силезии, то Фрид­рих поддержал бы «габсбургское чужеземное господство», как говорят теперешние прекрасные лозунги — по мере своих сил. Получив отказ в Вене, он должен был решиться на войну, кото­рая отнюдь не походила ни на «революционное восстание», ни на «патриотическую реформу». Ибо, если Габсбургская империя была тенью папской милости, то Виттельсбахская, знамя кото­рой теперь якобы нес Фридрих, существовала благодаря милос­ти Франции, т. е. являлась тенью от тени. Напротив того, союз с Францией против Габсбургов был старой политикой бранденбургского дома, — разве курфюрст Иоахим I в 1519 г. не обещал по договору немецкую императорскую корону французскому королю Франциску I, а курфюрст Фридрих-Вильгельм в 1679 г. не обещал того же французскому королю Людовику XIV?[24]

Ко всему этому присоединяется еще один достопримечатель­ный факт, что собственно не Фридрих завоевал Силезию, а его отец, тот преданный императору и империи государь, которого долгие годы водил на помочах имперский посол Секкендорф на посмешище всей Европе. Во время неумело подготовленного Фридрихом сражения при Мольвице, после нескольких успеш­ных нападений австрийской конницы на прусскую, Фридрих по­стыдно и преждевременно бежал, тогда как прусская пехота, вы­муштрованная Фридрихом-Вильгельмом I и принцем Дессау, сто­яла, как стена, и решила победу без особого участия высшего командования. Столь же неудачно было первое выступление Фридриха в качестве дипломата. В договоре в Клейншнеллендорфе он предал своих французских союзников Австрии, допус­тил австрийское войско, «в обмен на ключи одной единственной крепости[25], которая, в сущности, не была способна дать отпор», напасть на его французских союзников, которые, как сам он со­общает в своих записках, не давали ни малейшего повода к раз­рыву. О моральной стороне дела не стоит много разговаривать;

Франция и Пруссия стремились к одному — ослабить Австрию, однако, лишь настолько, чтобы благодаря этому не усилить чрез­мерно своего союзника. Трудно сказать, Фридрих ли надувал французов чаще, или они его, так как протест союзников по пово­ду «вероломства» Фридриха обыкновенно отнюдь не носил ха­рактера благородного негодования, — это был крик возмущения мошенника против мошенничества других. Фридрих уже пони­мал крылатое словечко Гете, он перефразировал его в письме к Подевилю следующим образом: «раз должно произойти надува­тельство, то шельмами будем мы». Но договор в Клейншнеллендорфе был такой плутней, при которой Фридрих, желая обма­нуть, был обманут сам, а дипломат не может сделать худшей ошибки, чем предать своих союзников с ничтожной пользой для себя и с величайшей выгодой для общего врага. В это время Фрид­рих заслужил упрек, не снятый в дальнейшем его дипломатией, именно в том, что он предпочитает ничтожную выгоду момента огромным преимуществам в будущем. Скорее можно объяснить второе предательство им своих союзников, когда Фридрих зак­лючил сепаратный мир в Бреславле, по которому Мария-Терезия, особенно под давлением английской дипломатии, уступила ему Силезию, чтобы отделаться от опаснейшего врага и развя­зать себе руки для борьбы с остальными противниками, конечно, с затаенными мыслями о будущем.